Читать онлайн "легендарная ордынка". Легендарная ордынка, или московский дом анны ахматовой Поселилась в доме шаляпина, выигравшего его в карты

В доме антикварной книги "В Никитском" появится мемориальное пространство, посвященное Анне Ахматовой. Экспозиция откроется 21 февраля. Что там будет – рассказывает куратор проекта, искусствовед и коллекционер Анатолий Гостев.


Фотохроника ТАСС

Официального адреса у Анны Ахматовой в Москве никогда не было, но каждый раз, приезжая сюда, она останавливалась в одном и том же доме, у своих друзей Виктора Ардова и Нины Ольшевской, и их сыновей - мультипликатора Бориса Ардова, писателя протоиерея Михаила Ардова и актера Алексея Баталова. Идея создать в Москве музей, посвященный великой поэтессе, давно витала в воздухе, и лучшего места для этого, чем квартира Ардовых, не найти. Но квартира эта до сих пор остается жилой, и превратить ее в публичное пространство не представлялось возможным. Решение проблемы пришло само, когда Отец Михаил Ардов привез семейные реликвии на реставрацию в дом антикварной книги в Никитском переулке. Вместе с основателем аукционного дома "В Никитском" Николаем Шутовым и коллекционером Анатолием Гостевым им удалось воссоздать модель ахматовских комнат и превратить их в музейное пространство.

Анатолий Гостев, куратор проекта:

Фото: Агентство "Москва"/Зыков Кирилл

"Сам по себе образ музея, мемориального пространства "Московский дом Анны Ахматовой", - это реконструкция, притом достаточно условная. Практически театральная декорация на подлинных материалах, связанных с Ахматовой в доме Ардовых. Речь идет о детской, комнате Алексея Баталова, в которой жила Ахматова, когда приезжала в Москву, и гостиной, где собирался весь литературный цвет XX века. Объединяют эти два интерьера силуэты-портреты поэтов XX века работы Елизаветы Кругликовой, 1920 года. Интересно, что в совокупности эти портреты являются иллюстрацией к "Поэме без героя" Ахматовой, которая создавалась, комментировалась и дополнялась именно в доме на Ордынке".

Основные экспонаты

Прежде всего, это "Его величество" стол, за которым работала Анна Андреевна Ахматова, будучи в Москве. Он стоял в комнате совсем еще юного Баталова, который спал в гостиной в те дни, когда в доме находилась знаменитая поэтесса. Что только на этом столе ни написано! Редакция "Реквиема", редакция "Поэмы без героя", все переводы, над которыми Ахматова работала в Москве. Это переводы с корейского, с японского и татарского. Дело в том, что Ахматову практически не печатали после постановления о журнале "Красная звезда" и она в основном работала с переводами. Только в конце 50-х годов ей позволили издавать части "Поэмы без героя". И появились первые ахматовские сборники. Именно на этом столе составлялись автобиографические тетрадочки, которые Ахматова вела от руки и сама же сшивала.

На столе - чернильница. Ахматова пользовалась только автоматической ручкой со стальным перышком. И она работала с этой чернильницей все годы, пока жила на Ордынке. Здесь же стоит французский будильник из комнаты Баталова. Здесь же - евангелие из библиотеки Ардовых, которое читала Ахматова. Оно поступило к нам как совершенно уникальная духовная ценность. Помимо него у нас порядка двухсот томов из библиотеки Ардовых, в том числе и книги, подаренные Ахматовой, и очень интересный архивный материал с домашними записками и газетами. Буквально из каждой вещи, которые представлены в нашем "Доме Ахматовой", можно было сделать мемориальный музей.

Фото предоставлено пресс-службой музея

Нина Попова, директор музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме

"Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме приветствует любое начинание, связанное с сохранением памяти о нашей патронессе. Тем более, что с Москвой в биографии и творчестве Ахматовой связано очень многое. Необычно, что экспозиция, посвященная поэту, появится не как филиал московского Литературного музея, в собрании которого хранятся многие ценные материалы, посвященные Ахматовой. Однако и негосударственный музей поэта вызывает у нас интерес и симпатию"

Фото предоставлено пресс-службой музея

В гостиной на стене висят две литографии французского мастера Буальи из подлинной гостиной, овальное зеркало в ореховой оправе, диван и два кресла, в которых сидели гости Ахматовой и Ардовых. И знаменитый стол из гостиной, про который Ахматова писала "Из-под пестрой скатерти не видать стола, я стихам не матерью, мачехой была". Так вот за эти столом сидели Зощенко, Пастернак, Райкин, Шостакович. И рядом со столом, сбоку, стоит пишущая машинка. Сама Анна Андреевна машинкой не пользовалась, на ней Лидия Корнеевна Чуковская и Михаил Ардов (теперь уже Отец Михаил) перепечатывали стихи с ахматовских рукописей.

Фото предоставлено пресс-службой музея

В планах кураторов "Московского дома Ахматовой" - проведение литературных вечеров и творческих встреч с актерами, поэтами и писателями. "У нас большие планы на это пространство: мы хотим, чтобы музей жил, собирал неравнодушных к поэзии людей, хотим возродить "ахматовку", - добавил Анатолий Гостев. "В наших планах - ежемесячное проведение мероприятий, посвященных Анне Андреевне, создание премии имени Анны Ахматовой для начинающих поэтов, выпуск "Ахматовского ежегодника", поэтические и литературные вечера, а также многое другое".

Annotation

Сборник воспоминаний о жизни московского дома Н. А. Ольшевской и В. Е. Ардова, где подолгу в послевоенные годы жила Анна Ахматова и где бывали известные деятели литературы и искусства. Читатель увидит трагический период истории в неожиданном, анекдотическом ракурсе. Героями книги являются Б. Пастернак, Ф. Раневская, И. Ильинский и другие замечательные личности.

В книгу вошли повести «Легендарная Ордынка» протоиерея Михаила Ардова, «Table-talks на Ордынке» Бориса Ардова и «Рядом с Ахматовой» Алексея Баталова.

Михаил Ардов

Михаил Ардов

Легендарная Ордынка

Видит Бог, я не хотел писать эту книгу. Друзья много лет уговаривали меня сделать это, а я отнекивался, отказывался, убеждая их, что в моем теперешнем положении, «в сущем сане», это и неловко, и, главное, неизбежно несет в себе некий соблазн.

И все же я решил взяться за перо. Побудительной к тому причиной стали не столько уговоры приятелей, сколько многочисленные публикации, в которых мемуаристы искажают факты, где содержится ложь, а то и просто клевета на дорогих моему сердцу людей. Существует даже попытка изобразить саму Ахматову эдакой полубезумной старухой, которая на склоне лет окружала себя «мальчишками»…

Итак - «Легендарная Ордынка». Выражение это вошло в наш семейный обиход с легкой руки Анны Андреевны, впервые его употребил какой-то ее гость, иностранец, который описывал свой визит в дом моих родителей.

Мне был год, когда меня привезли на ту квартиру, и я прожил там до тридцати лет, так что словосочетание «легендарная Ордынка» для меня помимо всего прочего означает - детство, отрочество и юность.

Я помню, я так отчетливо помню огромную толпу, множество людей, которые заполнили всю платформу, балконы и лестницы… Помню напряженную тишину, ненатуральное молчание, которое сковало всех, головы у людей подняты, и все чего-то ждут, прислушиваются…

Это одна из первых в Москве воздушных тревог, мы прячемся в метро, на станции «Комсомольская».

Вот мое самое раннее сознательное воспоминание. Только что разра-зилась война, и меня везут с дачи, с Клязьмы - в Москву, на Ордынку. Я даже не припоминаю, кто именно меня вез. Кажется, была няня Мария Тимофеевна и еще кто-то. Быть может, даже мама… Зато совершенно явственно помню толпу на вокзале, панику, звук сирены. Все толкаются, все спешат в метро, в подземелье…

Сама дача на Клязьме вспоминается мне совсем смутно. Зеленый ухоженный сад, веранда, соломенные кресла, фигура хозяйки… Родители говорили, что была она дама характерная, притом эстонка, Розалия Яновна. А муж у нее был русский, очень приветливый и добрый, совершенно подавленный своей властной супругой. А она о нем отзывалась так:

Мой муш кароший. Ефо фсе люпят. Только я ефо не люплю.

А вот еще одно смутное довоенное воспоминание. Зеленый забор, кусты и два привязанных пса, две будки. Это Голицыно, задворки писательского дома…

Отец вспоминал, что собаки эти произвели на меня сильнейшее впечатление. Он спросил меня, трехлетнего:

Ты их боишься?

А они не будут нас кусать? - сказал я.

Кого - «нас»?

Ну нас, Алдовых…

Самое удивительное, что я плохо помню свою няню - Марию Тимофеевну. Лицо ее вспоминается мне только таким, каким запечатлено на семейных фотографиях. Зато помню руку ее - большую, мягкую, теплую… Помню, как гладила она меня по голове.

В нашу семью Мария Тимофеевна перешла от академика Зелинского, там ей довелось нянчить сына Андрея. Была она женщина умная, с чувством собственного достоинства и с языком весьма острым. На Ордынке долго бытовали ее поговорки. Например, такая:

Коня видно по походке, а добра молодца по соплям.

Мой младший брат Борис родился семимесячным. После родильного дома ему создали особенные условия, поддерживали в комнате постоянную температуру. Мария Тимофеевна время от времени заходила туда посмотреть на новорожденного.

Людеет, - произносила она со знанием дела.

У нас иногда вспоминался такой рассказ моей няни. Деревня, где родилась и жила в детстве Мария Тимофеевна, стояла на реке, а на другом берегу было село Милованово. В 1904 году докатилась до них весть о том, что началась русско-японская война. И тут одна глупая баба забегала по деревне с криком:

Батюшки!.. Святы!.. Война!.. Война!.. Милованово-то хоть за нас?!..

В памяти моей всплывает тысячи раз слышанное слово - эвакуация …

Самые первые скитания, суета, неустроенность, тесные комнаты, где ютится по нескольку писательских семей, товарищи по несчастью.

Маргарита Алигер с крошечной дочкой Таней…

Старший брат Алексей, ему тринадцать, ведет меня за руку вниз, под горку, к какой-то пристани…

Где это? Чистополь?.. Берсут?..

Какое-то время все мы пробыли в Казани. Жили там в гостинице. Однажды Алигер выходила по какой-то надобности на улицу. Сидевший в вестибюле величественный швейцар-татарин сказал ей вслед:

Дверь закрывай.

Алигер возмутилась:

А вы тогда здесь для чего?!

Иди, иди, гамна такая, - напутствовал ее татарин со своего кресла.

Ослепительный белый кафель, яркий свет… Огромная ванна, и в ней в теплой воде сидим я и младший брат Боря. Открылась дверь и входит мама, она несет большое пушистое полотенце…

Город со сверлящим, страшным названием - Свердловск. Там мы пробыли недолго, но жили у знакомых в роскошной профессорской квартире, где и была просторная ванная комната, так запомнившаяся мне после долгих недель неустроенного беженского быта.

Это и первое мое сознательное воспоминание о маме. Тонкие руки, худоба, изящество…

В матери нашей были не только женственность и тонкость, но и аристократизм. Родная бабка ее со стороны отца была из Понятовских, а дед (Ольшевский) - небогатый шляхтич. Женились они по любви и после свадьбы скрылись от аристократической родни в России, во Владимире. Мама вспоминала, как в детстве их с братом водили поздравлять дедушку и бабушку на католическое Рождество. А по профессии ее дед был лесничим, кажется, самым главным во Владимирской губернии.

В юности да и в зрелые годы мама была необычайно хороша собою. Она довольно рано стала готовить себя к артистической карьере, семнадцати лет от роду отправилась в Москву и была принята в школу при Художественном театре. Там она познакомилась с Вероникой Витольдовной Полонской и Софьей Станиславовной Пилявской, и они стали подругами на всю жизнь. В шестидесятые годы я еще встречал старых москвичей, которые вспоминали, какими красотками были эти юные ученицы мхатовской Студии.

Бесконечные дощатые заборы, серые деревянные дома, немощеная улица, и вся она заросла травою… (Эту пыльную траву я запомнил особенно, местные мальчишки научили меня находить в ней незрелые семена, мы их называли калачики и съедали.)

Бу-гуль-ма… Это слово в моем сознании стало почти синонимом эва-куа-ции… В этом татарском городке, тогда еще совсем маленьком, нашему семейству довелось прожить не один год.

Голод, постоянный голод - вот что помнится лучше всего.

Какое-то короткое время меня водили в тамошний детский сад. Помню неопрятный просторный двор, а дети не столько играют, сколько смотрят на пристройку, в которой располагается кухня, - оттуда доносится запах гречневой каши-размазни…

Красное кирпичное здание в два этажа…

На фоне сплошь деревянной и одноэтажной Бугульмы этот дом выглядит небоскребом. Там располагался какой-то клуб, а наша мать ухитрилась организовать театр, в котором и начал свою карьеру мой старший брат Алексей Баталов.

Музыкальной частью заведовал Павел Геннадиевич Козлов, старый знакомый матери, еще по Владимиру. Он тоже был в Бугульме вместе с женою Еленой Ивановной и маленьким сыном Виктором. С юности Козлов собирался стать пианистом, но исполнителя из него не получилось, и он всю жизнь преподавал теорию музыки в заведении Гнесиных.

Иногда по вечерам после спектаклей они с мамой оставались в театре вдвоем, Павел Геннадиевич садился за рояль и играл. И вот что поразительно: они оба вспоминали, что, заслышав звуки музыки, на сцену выходили крысы, толпы крыс. Они усаживались рядами и чинно внимали фортепианной классике.

Он на тебя не бросится, - говорит мне большой мальчик, - ты в уголке лежишь…

Действительно, моя кровать в углу. А всего таких кроватей штук двенадцать. Это больничная палата для детей, и все мы болеем дифтеритом.

Только что на наших глазах умер годовалый ребенок. А сестра объявила нам, что он будет лежать тут до самого утра. И пошли страшные разговоры про покойников, которые нападают по ночам на живых…

Погасла лампочка, в окно проник лунный свет. А жуткие рассказы продолжались.

И даже когда все умолкли, я долго не мог заснуть, все поглядывал на кроватку маленького мертвеца - а вдруг он зашевелится?..

А утром в окно светило яркое весеннее солнце, и в нашей палате уже не было не только покойника, но и его кроватки…

Я еще толком не проснулся, как вдруг услышал стук в окно. Я выглянул и с высоты полуторного этажа увидел три фигуры - мама, брат Алексей, а с ними некто в гимнастерке с погонами и в портупее… Отец!..

Все трое улыбаются мне…

А это - первое сознательное воспоминание об отце. Штатского, довоенного я его почти не помню.

· ·
На Большой Ордынке в Москве, в доме, где жила Анна Ахматова, будет организован ее музей. Как сообщает ИТАР-ТАСС, такое решение было принято префектурой Центрального административного округа Москвы (ЦАО). Единственный музей Ахматовой находится в Петербурге.
«Музей "Московский дом Анны Ахматовой" будет создан на Большой Ордынке, дом 17, кв. 13», - уточнили в префектуре ЦАО, напомнив, что именно в этом доме великий русский поэт жила в 1930-1960-х годах.

В этой квартире бывали выдающиеся деятели отечественной культуры и искусства ХХ века: Дмитрий Шостакович, Михаил Зощенко, Лидия Русланова, Аркадий Райкин, Фаина Раневская и многие другие, в помещениях будущего музея проходили литературные чтения и встречи. В этой квартире в 1941 году произошла единственная встреча Анны Ахматовой и Марины Цветаевой.

Сейчас во дворе дома на Большой Ордынке, где, у семейства Ардовых, чаще всего останавливалась Ахматова, приезжая в Москву, расположен памятник поэту, выполненный по рисунку Модильяни. На доме есть мемориальные доски.

Идею создания музея в четырехкомнатной московской квартире, принадлежавшей писателю Виктору Ардову, предложили его сын протоиерей Михаил Ардов и народный артист СССР Алексей Баталов. Инициаторы готовы безвозмездно передать для экспозиции исторические экспонаты, библиотеку, личный архив и фотоархив с неизвестными изображениями Ахматовой.

«Для реализации инициативы по созданию музея как государственного учреждения Баталов и Ардов согласились включить экспонаты в состав Музейного фонда Российской Федерации», - отметили в префектуре ЦАО, добавив, что окружные власти, «учитывая мемориальную ценность и сохранность исторического интерьера квартиры», поддерживают идею организации музея.

Единственное условие - теперь столичному департаменту жилищной политики и жилищного фонда нужно перевести помещение квартиры общей площадью 74,8 кв.м в нежилой фонд, оформить право собственности города и передать уже нежилое помещение в оперативное управление объединения «Музеи Москвы». Кроме того, должен быть оборудован отдельный вход в помещение, расположенное на втором этаже.

Александр Куманин был женат на тетке Ф. М. Достоевского Александре Федоровне. Кроме того, они стали крестным будущего великого писателя. Достоевский часто бывал в гостях у своих родственников на Ордынке. Из грязного и холодного флигеля Мариинской больницы для бедных, где жили Достоевские, он попадал в другой, незнакомый ему мир, который впечатлял юного Федора богатством и красотой. Каждый приезд к Куманиным был для него настоящим праздником. Отец Достоевского Михаил Андреевич был домашним доктором Куманиных, а позже и других купеческих семей, которым был порекомендован, как высококлассный врач. Детские впечатления Достоевского воплотились в произведениях писателя. Исследователь творчества писателя Г. А. Федоров полагает, что в изображении дома Парфена Рогожина отразились и характерные особенности московского дома Куманиных. Каждый может мысленно заглянуть в особняк, читая на страницах романа “Идиот” описание интерьеров жилища Рогожина на Гороховой улице. Это описание будет особенно ценно, если учесть, что усадьба Куманиных до наших дней не сохранилась. “Он знал, что Рогожин с матерью и братом занимает весь второй этаж этого скучного дома. Отворивший князю человек провел его без доклада и вел долго; проходили они и одну парадную залу, которой стены были “под мрамор”, со штучным дубовым полом и с мебелью двадцатых годов, грубою и тяжеловесною, проходили и какие-то маленькие клетушки, делая крючки и зигзаги, поднимаясь на две, на три ступени и на столько же спускаясь вниз, и наконец постучались в одну дверь... ” Все это вполне подходит под описание особняка Куманиных. Разный уровень второго этажа в трех частях дома объясняет наличие перепадов, из-за которых требовались дополнительные ступени. Протяженная парадная анфилада с характерной планировкой и наличие ступеней позволяет нам вслед за Федоровым говорить о том, что Достоевский поселил Парфена Рогожина в куманинском доме. Даже сейчас в доме № 17 по Большой Ордынке остались перепады в рядах окон, говорящие о ступенчатых спусках и подъемах внутри. Далее в романе происходит интересный диалог между Рогожиным и князем Мышкиным: “– Твой дом имеет физиономию всего вашего семейства и всей вашей рогожинской жизни, а спроси, почему я этак заключил, – ничем объяснить не могу. Бред, конечно. Даже боюсь, что это меня так беспокоит. Прежде и не вздумал бы, что ты в таком доме живешь, а как увидал его, так сейчас и подумалось: “Да ведь такой точно у него и должен быть дом!” – Вишь! – неопределенно усмехнулся Рогожин, не совсем понимая неясную мысль князя. – Этот дом еще дедушка строил, – заметил он. – В нем всё скопцы жили, Хлудяковы, да и теперь у нас нанимают. – Мрак-то какой. Мрачно ты сидишь, – сказал князь, оглядывая кабинет. Это была большая комната, высокая, темноватая, заставленная всякою мебелью – большею частию большими деловыми столами, бюро, шкафами, в которых хранились деловые книги и какие-то бумаги. Красный широкий сафьянный диван, очевидно, служил Рогожину постелью. Князь заметил на столе, за который усадил его Рогожин, две-три книги; одна из них, “История” Соловьева, была развернута и заложена отметкой. По стенам висело в тусклых золоченых рамах несколько масляных картин, темных, закоптелых и на которых очень трудно было что-нибудь разобрать – А мне на мысль пришло, что если бы не было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени. Засел бы молча один в этом доме с женой, послушною и бессловесною, с редким и строгим словом, ни одному человеку не веря, да и не нуждаясь в этом совсем и только деньги молча и сумрачно наживая. Да много-много что старые бы книги когда похвалил, да двуперстным сложением заинтересовался, да и то разве к старости… ”

Граффити портрет Анны Андреевны Ахматовой во дворе дома номер 17 на Большой Ордынке. По мотивам портрета Юрия Анненкова 1921 года.

Прелесть этой работы в том, что в доме № 17 на Большой Ордынке в квартре №13 на втором этаже Анна Андреевна неоднократно останавливалась в семье писателя и драматурга Виктора Ефимовича Ардова во время своих визитов в Москву. Здесь Анна Андреевна в совокупности провела времени не меньше, чем у себя в ленинградском «Фонтанном Доме». А «Моему городу» не про Москву...

На «Легендарной Ордынке» в июне 1941 года прошла её единственная встреча с Мариной Цветаевой.

В воспоминаниях Михаила Ардова есть фраза ...Ахматова проговорила однажды с оттенком августейшей гордости: Марина мне подарила Москву… Имелись в виду строчки Цветаевой:

Я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! - и сердце свое в придачу.

Не буду перечислять всех, кто еще бывал у нее здесь в гостях. Упомяну только трех нобелевских лауреатов - Пастернака, Солженицына и Бродского.

За два дня до смерти, 3 марта 1966 года Ахматова отсюда выехала в Домодедовский санаторий, где и скончалась...

Калитка кованной решетки дома № 17 открыта. . Если идти через правую подворотню - там где памятник - по выходу повернуть налево. Если идти через центральную подворотню - надо, выйдя из нее, - повернуть направо.

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.

Анна Ахматова «Реквием» 1938 год.

P.S. Безусловно, вещи живут какой-то своей жизнью. В дворике с граффити портретом Анны Андреевны появились четверостишия как Ахматовой, так и о Ахматовой. Но элемент тайны и искренности пропал. Похоже на очередной проект, чей непонятно.

Строки Николая Степановича Гумилёва из стихотворения «Она». Апрель 1912 года.

Строки Марины Ивановны Цветаевой из стихотворения «Анне Ахматовой».

Строки Анны Андреевны Ахматовой из стихотворения «Приморский сонет».

Собственно говоря, основанием снова посетить задворки дома 17 на Большой Ордынке был документальный фильм из цикла «Искатели» «Обреченный на заговор», показанный по телеканалу «Культура» 30 ноября 2015 года. Про участие Николая Гумилева в заговоре Петроградской боевой организации. Так вот, несколько кадров фильма сняты во дворе дома 17 на Большой Ордынке.