Прочитать фотография на которой меня нет. Астафьев виктор петрович фотография, на которой меня нет. "Фотография, на которой меня нет": сюжет
Название произведения: Фотография, на которой меня нет
Год написания: 1968
Жанр: рассказ
Главные герои: Витя – рассказчик, Санька - его лучший друг, бабушка Вити, учитель
Сюжет
В маленькую деревеньку приезжает настоящий фотограф, чтобы сделать большую фотографию всех ребят - учеников местной школы. Это величайшее событие в жизни сельчан. Витя и Саня вечером в знак протеста, поскольку они не слишком прилежные ученики и не могут претендовать на лучшие места перед камерой, пошли кататься на речку и там Витя серьезно застудил ноги.
Всю ночь он кричал от боли, и всю ночь бабушка ухаживала за ним и лечила его ноги всеми доступными ей средствами. Наутро боль не прошла, и старуха понесла (ходить он не мог) внука в баню, где вновь парила и натирала его ноги. Но пойти в школу, чтобы сфотографироваться, мальчик не мог. Друг Санька, узнав об этом, тоже принял решение не идти фотографироваться, чтобы разделить с приятелем его беду. Через неделю Витя встал и смог ходить, но та фотография, на которой его не было вместе со всем классом, навсегда запомнилась мальчику.
Вывод (мое мнение)
Этот рассказ о настоящей любви и заботе, и о дружбе, и о быте крестьян и об их понимании места людей в этом мире. Фотография, которую рассказчику принес учитель, настоящая летопись села, по ней можно сказать, кто где трудится, кто ушел на войну и не вернулся, кто куда уехал - она помогает не забыть прошлое, а относиться к нему с уважением.
На этом уроке вы познакомитесь с рассказом В.П. Астафьева «Фотография, на которой меня нет», проведёте анализ этого рассказа, рассмотрите образы героев и основную мысль.
Ранее вы уже знакомились с детством писателя, с началом его литературной деятельности и читали его рассказы «Васюткино озеро», «Конь с розовой гривой». На этом уроке вы познакомитесь с его рассказом «Фотография, на которой меня нет».
Это глава большого автобиографического произведения Виктора Петровича Астафьева «Последний поклон».
«Последний поклон» - воспоминая писателя о близких ему людях, о детстве, о родной Сибири (рис. 2). Вот как он пишет об этом:
«У меня возникло желание рассказать о моей Сибири, доказать, что и я, и мои земляки отнюдь не Иваны, не помнящие родства. Более того, мы тут родством-то связаны, может быть, покрепче, чем где-либо».
Рис. 2. Природа Сибири ()
Книга «Последний поклон» сложилась к 1967 году. Об этом времени Астафьев (рис. 3) пишет:
«В основном добил страницы детства, которые начал ещё в 1956 году. Вижу, что получилась моя лучшая книжка. Очень много я вложил в книгу самого себя».
Рис. 3. В. П. Астафьев ()
Начинал Виктор Петрович Астафьев как детский писатель. И об этом периоде литературной деятельности писал так:
«Для детей я всегда пишу со светлой радостью и постараюсь всю свою жизнь не лишать себя этой радости».
А писатель Евгений Носов (рис. 4), близкий друг Астафьева, сказал о нём:
«Есть в нём что-то такое, что исцеляет душевные раны, смуту и прочие человеческие неурядицы. Нет, он не волхв и не старец-кудесник, но есть у него к людям особое слово - и в книгах его, и изустно».
Рис. 4. Е.И. Носов ()
Главные герои рассказа «Фотография, на которой меня нет» - это простой мальчик из таёжной деревни Виктор Потылицын и его бабушка. Казалось бы, это конкретные люди, реальные судьбы. Но за судьбами этих конкретных людей скрывается судьба целого поколения.
Очень многие люди, когда прочитали автобиографическое произведение «Последний поклон», писали Астафьеву: «Вы пытались написать о себе и своей бабушке, а на самом деле описали всех нас».
Главная тема «Последнего поклона» - это взросление молодого человека, становление личности мальчика. Рассказ «Фотография, на которой меня нет», казалось бы, повествует о простом случае, произошедшем с деревенским мальчишкой, но выходит на главную тему - тему памяти, человеческой и исторической.
Повествование в рассказе ведётся от лица героя. Начинается рассказ с сообщения о том, что из города приехал фотограф:
«Не просто так приехал, по делу - приехал фотографировать».
Нужно сказать, что приезд в деревенскую школу фотографа в описываемое время - большое событие. Фотограф - важная персона, ему стараются угодить, расположить его удобно: так, чтобы он и снимал правильно, и чтобы снимок всем понравился.
«И фотографировать он будет не стариков и старух, не деревенский люд, алчущий быть увековеченным, а нас, учащихся овсянской школы».
Всем селом принимается решение, куда поселить фотографа:
«Такую персону, как фотограф, не подходяще учителям оставлять у себя».
У учителей нет условий, которые могли бы удовлетворить фотографа, и поэтому все стараются и находят для этого человека грамотного, делового, всеми уважаемого - Илью Ивановича Чехова:
«Происходил он из ссыльных. Ссыльными были не то дед, не то его отец. Он сам давно женился на нашей деревенской молодице, был всем кумом, другом и советчиком по части подрядов на сплаве».
Фотографу, конечно, в доме Чехова будет удобней всего. Деревенский люд решил, что это самое подходящее место. Туда и определяют фотографа. Настолько все были удовлетворены своей находкой, что появляется троекратный повтор:
«Вздохнул облегчённо учитель. Ученики вздохнули. Село вздохнуло».
Все переживали, чтобы было удобно жить фотографу, чтобы получилась, состоялась эта фотография:
«Всем хотелось угодить, чтобы оценил он заботу о нём и снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал».
Жизнь ребят в деревне во многом может рассказать о взаимоотношениях людей того времени. Это довоенные годы - годы перед Великой Отечественной войной 1941-1945 гг. Главный герой относился не к самым лучшим ученикам в классе. Вот как об этом пишет
«Решение вопроса о распорядках выходило не в нашу с Санькой пользу: прилежные ученики сядут впереди, средние - в середине, плохие - назад - так было решено. Ни в ту зиму, ни во все последующие мы с Санькой не удивляли ни прилежанием, ни поведением. Нам и на середину было рассчитывать трудно. Быть нам сзади, где и не разберёшь, кто заснят? Ты или не ты? Полезли мы в драку, чтобы боем доказать, что мы - люди не пропащие... Но ребята прогнали нас из своей компании, даже драться с нами не связались. Тогда пошли мы с Санькой на увал и стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда не катался. Ухарски гикая, ругаясь, мчались мы не просто так, в погибель мчались, поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись, начерпали полные катанки снегу».
Это стало причиной той самой болезни, из-за которой на фотографии не оказалось главного героя рассказа:
«Ночью наступила расплата за отчаянный разгул: у меня заболели ноги. Они всегда ныли от «рематизни», как называла бабушка болезнь, якобы доставшуюся мне по наследству от покойной мамы. Но стоило мне застудить ноги, начерпать в катанки снегу - тотчас нудь в ногах переходила в невыносимую боль».
Дальше читатель встречает людей, к которым герой испытывает душевную привязанность. В первую очередь это его бабушка, которая сопровождает всё его детство, которая взяла внука на воспитание после смерти матери.
- Так я и знала! Так я и знала! - проснулась и заворчала бабушка. - Я ли тебе, язвило бы тебя в душу и в печенки, не говорила: «Не студися, не студися!» - повысила она голос. - Так он ведь умнее всех! Он бабушку послушат? Он добрым словам воньмет? Загибат теперь! Загибат, худа немочь! Мольчи лучше! Мольчи!».
В этом отрывке автор очень ярко высвечивает речь бабушки, которая полна диалектов, говоров, свойственных для этой сибирской деревни. Это и разговорная речь, и народные выражения, характерные для жителей деревни. Через поведение героев читатель представляет не просто конкретную жизненную ситуацию, но и определённые социальный срез, определённый уровень жизни и определённую эпоху.
«Бабушка зазвенела посудою, флакончиками, баночками, скляночками - ищет подходящее лекарство. Припугнутый ее голосом и отвлеченный ожиданиями, я впал в усталую дрему.
- Где ты тутока?
- Зде-е-е-ся. - по возможности жалобно откликнулся я и перестал шевелиться.
- Зде-е-еся! - передразнила бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом. Спирт она втирала основательно, досуха, и все шумела: - Я ли тебе не говорила? Я ли тебя не упреждала? И одной рукой натирала, а другой мне поддавала да поддавала: - Эк его умучило! Эк его крюком скрючило? Посинел, будто на леде, а не на пече сидел…
Я уж ни гугу, не огрызался, не перечил бабушке - лечит она меня».
Хотя бабушка и ругает мальчика, читатель видит, что и она его очень любит, и герой по-доброму относится к бабушке (рис. 5).
Рис. 5. Бабушка и внук, рассказ «Фотография, на которой меня нет» ()
Следующая фраза говорит об ироничном отношении:
«Выдохлась, умолкла докторша, заткнула граненый длинный флакон, прислонила его к печной трубе, укутала мои ноги старой пуховой шалью, будто теплой опарой облепила, да еще сверху полушубок накинула и вытерла слезы с моего лица шипучей от спирта ладонью».
Несмотря на то что бабушка злится, что ребёнок заболел, она готова ему помочь и готова его вылечить. Она будит старика (деда), посылает его растопить баню. К утру баня готова, ребёнка парят берёзовыми вениками, укутывают, натирают.
Но стоит вспомнить, что не один Витька катался с горы, а с ним был ещё его друг Санька. И вот такова ребячья дружба, что Санька готов поддержать друга и тоже не идти фотографироваться:
«Вид мой поверг и Саньку в удручение. Он помялся, помялся, потоптался, потоптался и скинул с себя новую коричневую телогрейку, выданную ему дядей Левонтием по случаю фотографирования.
- Ладно! - решительно сказал Санька. - Ладно! - еще решительней повторил он. - Раз так, я тоже не пойду! Все! - И под одобрительным взглядом бабушки Катерины Петровны проследовал в середнюю».
Помимо бабушки, её тепла, внимания к ребёнку, мы можем говорить о других людях в деревне. Очень интересным является повествование автора о том, каковы деревенские дома, деревенские окна. В частности, он рассказывает о всех хозяйках, которые по-своему украшали и утепляли деревенское окно. И вновь, уже с другой стороны, высвечивается грань личности бабушки:
«Деревенское окно, заделанное на зиму, - своего рода произведение искусства. По окну, еще не заходя в дом, можно определить, какая здесь живет хозяйка, что у нее за характер и каков обиход в избе.
Бабушка рамы вставляла в зиму с толком и неброской красотой. В горнице меж рам валиком клала вату и на белое сверху кидала три-четыре розетки рябины с листиками - и все. Никаких излишеств. В середней же и в кути бабушка меж рам накладывала мох вперемежку с брусничником. На мох несколько березовых углей, меж углей ворохом рябину - и уже без листьев.
Бабушка объяснила причуду эту так:
- Мох сырость засасывает. Уголек обмерзнуть стеклам не дает, а рябина от угару. Тут печка, с кути чад.
Бабушка иной раз подсмеивалась надо мною, выдумывала разные штуковины, но много лет спустя, у писателя Александра Яшина, прочел о том же: рябина от угара - первое средство».
Мы видим, как автор внимательно и тонко описывает народные приметы, мудрость, накопленную годами. Но вместе с тем, нужно отметить две точки зрения: с одной стороны, это понимание ситуации маленьким ребёнком - Витей, а с другой стороны, появляется взгляд уже взрослого человека - писателя, прожившего жизнь. Не зря автор вводит фигуру писателя Александра Яшина.
Одним из тех близких людей, кто оставил след в душе героя, становится учитель. Вот как герой рассказывает о сельском учителе в момент, когда учитель приносит фотографию ещё болеющему мальчику:
«- Какой это там лешак ломится?.. Милости просим! Милости просим! - совсем другим, церковным голоском запела бабушка. Я понял: к нам нагрянул важный гость, поскорее спрятался на печку и с высоты увидел школьного учителя, который обметал веником катанки и прицеливался, куда бы повесить шапку. Бабушка приняла шапку, пальто, бегом умчала одежду гостя в горницу, потому как считала, что в кути учителевой одежде висеть неприлично, пригласила учителя проходить».
Мы видим, какое уважительное отношение появляется у бабушки к учителю. Даже одежде неприлично висеть в кути, нужно её унести её в более подобающее место.
Уважительно к учителю относится не только бабушка героя, но и вся деревня, и все ученики. Вот как Астафьев описывает учителя:
«Лицо учителя, хотя и малоприметное, я не забыл до сих пор. Было оно бледновато по сравнению с деревенскими, каленными ветром, грубо тесанными лицами. Прическа под «политику» - волосы зачесаны назад. А так ничего больше особенного не было, разве что немного печальные и оттого необыкновенно добрые глаза, да уши торчали».
Этот человек остался в памяти ребёнка именно благодаря своим душевным и профессиональным качествам.
Рис. 6. Учитель в гостях у главного героя ()
«Учителей уважают за вежливость, за то, что они здороваются со всеми кряду, не разбирая ни бедных, ни богатых, ни ссыльных, ни самоходов. Еще уважают за то, что в любое время дня и ночи к учителю можно прийти и попросить написать нужную бумагу».
Рассмотрите, как себя ведут жители села, что они делают по отношению к учителям:
«Тишком, бочком просочатся деревенские бабы в избу учителя и забудут там кринку молока либо сметанки, творогу, брусники туесок. Ребеночка доглядят, полечат, если надо, учительницу необидно отругают за неумелость в обиходе с дитем. Один раз пришел учитель в школу в подшитых через край катанках. Умыкнули бабы катанки - и к сапожнику Жеребцову снесли, который ни копейки не взял, и к утру, к школе все было готово».
Уже с позиции своего времени Виктор Петрович Астафьев удивляется тому, в какой школе работали эти учителя. С удивлением он пишет о том, как эти городские, интеллигентные люди оказались в деревенской школе.
Читатель легко может себе представить, какой была довоенная школа в русской далёкой сибирской деревне:
«А в какой школе начали работу наши учителя!
В деревенском доме с угарными печами. Парт не было, скамеек не было, учебников, тетрадей, карандашей тоже не было. Один букварь на весь первый класс и один красный карандаш. Принесли ребята из дома табуретки, скамейки, сидели кружком, слушали учителя, затем он давал нам аккуратно заточенный красный карандаш, и мы, пристроившись на подоконнике, поочередно писали палочки. Счету учились на спичках и палочках, собственноручно выструганных из лучины».
Автор словно восстанавливает черты прошлого, черты жизни нашего народа. Посмотрите, как он говорит о том, что трудно сейчас, наверно, представить - каким образом учитель организовал появление в школе тетрадей и карандашей:
«Учитель как-то уехал в город и вернулся с тремя подводами. На одной из них были весы, на двух других ящики со всевозможным добром. На школьном дворе из плах соорудили временный ларек «Утильсырье». Вверх дном перевернули школьники деревню. Чердаки, сараи, амбары очистили от веками скапливаемого добра - старых самоваров, плугов, костей, тряпья.
В школе появились карандаши, тетради, краски вроде пуговиц, приклеенные к картонкам, переводные картинки. Мы попробовали сладких петушков на палочках, женщины разжились иголками, нитками, пуговицами».
В таких обстоятельствах формируется характер подростка, его будущее представление о жизни:
«Учитель еще и еще ездил в город на сельсоветской кляче, выхлопотал и привез учебники, один учебник на пятерых. Потом еще полегчение было - один учебник на двоих. Деревенские семьи большие, стало быть, в каждом доме появился учебник».
Удивительно, что герой помнит, как учитель не просто учил, но и порой учился сам у ребят, как уважительно относился он к тем знаниям, которыми обладали деревенские мальчишки. Вот описание посещения леса:
«Учитель стал водить нас по лесу и рассказывать про деревья, про цветки, про травы, про речки и про небо.
Как он много знал! И что кольца у дерева - это годы его жизни, и что сера сосновая идет на канифоль, и что хвоей лечатся от нервов, и что из березы делают фанеру; из хвойных пород - он так и сказал, - не из лесин, а из пород! - изготавливают бумагу, что леса сохраняют влагу в почве, стало быть, и жизнь речек.
Но и мы тоже знали лес, пусть по-своему, по-деревенски, но знали то, чего учитель не знал, и он слушал нас внимательно, хвалил, благодарил даже».
Описан случай в лесу, когда учитель видит змею и защищает детей:
«Он бил и бил змею, пока та не перестала шевелиться».
Позже дети понимают, что учитель первый раз видел змею, но это не остановило его:
«Учитель шел за нами следом, и все оглядывался, готовый оборонять нас снова, если змея оживет и погонится».
Идейным центром рассказа становятся последние его абзацы:
«Прошли годы, много, ох много их минуло. А я таким вот и помню деревенского учителя - с чуть виноватой улыбкой, вежливого, застенчивого, но всегда готового броситься вперед и оборонить своих учеников, помочь им в беде, облегчить и улучшить людскую жизнь. Уже работая над этой книгой, я узнал, что звали наших учителей Евгений Николаевич и Евгения Николаевна. Мои земляки уверяют, что не только именем-отчеством, но и лицом они походили друг на друга. «Чисто брат с сестрой!..» Тут, я думаю, сработала благодарная человеческая память, сблизив и сроднив дорогих людей. И каждый человек, мечтающий стать учителем, пусть доживет до такой почести, как наши учителя, чтоб раствориться в памяти народа.
Школьная фотография жива до сих пор. Она пожелтела, обломалась по углам. Но всех ребят я узнаю на ней. Много их полегло в войну. Всему миру известно прославленное имя - сибиряк.
Как суетились бабы по селу, спешно собирая у соседей и родственников шубенки, телогрейки, все равно бедновато, шибко бедновато одеты ребятишки. Зато как твердо держат они материю, прибитую к двум палкам. На материи написано каракулисто: «Овсянская нач. школа 1-й ступени». На фоне деревенского дома с белыми ставнями - ребятишки: кто с оторопелым лицом, кто смеется, кто губы поджал, кто рот открыл, кто сидит, кто стоит, кто на снегу лежит.
Смотрю, иногда улыбнусь, вспоминая, а смеяться и тем паче насмехаться над деревенскими фотографиями не могу, как бы они порой нелепы ни были» (рис. 7).
Рис. 7. Фотография, о которой идёт речь в рассказе В.П. Астафьева ()
«Деревенская фотография - своеобычная летопись нашего народа, настенная его история».
Автор утверждает, что история - это не только войны, не только перевороты. История страны складывается из судеб отдельных людей, живущих в этой стране. Писателю дорого детство. Эта фотография запечатлела не только время, она смогла дать возможность человеку вспомнить о каких-то моментах его жизни. Фотографии - это память человека и память народа.
Рассказ Виктора Петровича Астафьева - это своеобразный портрет эпохи, изображённый словесными средствами.
Полистайте фотоальбомы своей семьи. Какие события изображены на ваших семейных фотографиях? Какую историю может поведать старая фотография? Как судьба человека отразилась на истории страны? Если вам неизвестна история ваших семейных фотографий, обратитесь к родственникам, чтобы они вам рассказали, потому что фотография - это наша память.
Список литературы
- Коровина В.Я. и др. Литература. 8 класс. Учебник в 2 ч. - 8-е изд. - М.: Просвещение, 2009.
- Меркин Г.С. Литература. 8 класс. Учебник в 2 частях. - 9-е изд. - М.: 2013.
- Критарова Ж.Н. Анализ произведений русской литературы. 8 класс. - 2-е изд., испр. - М.: 2014.
- Интернет портал «Astafiev.ru» ()
- Интернет портал «Фестиваль педагогических идей “Открытый урок”» ()
- Интернет портал «Nsportal.ru» ()
Домашнее задание
- Составьте характеристику образов главного героя, его бабушки и учителя из рассказа «Фотография, на которой меня нет».
- Принесите фотографию из семейного альбома и подготовьте рассказ о ней.
- Прочитайте 2-3 рассказа из книги В.П. Астафьева «Последний поклон».
Виктор Петрович Астафьев
Фотография, на которой меня нет
Глухой зимою, во времена тихие, сонные нашу школу взбудоражило неслыханно важное событие.
Из города на подводе приехал фотограф!
И не просто так приехал, по делу - приехал фотографировать.
И фотографировать не стариков и старух, не деревенский люд, алчущий быть увековеченным, а нас, учащихся овсянской школы.
Фотограф прибыл за полдень, и по этому случаю занятия в школе были прерваны.
Учитель и учительница - муж с женою - стали думать, где поместить фотографа на ночевку.
Сами они жили в одной половине дряхленького домишка, оставшегося от выселенцев, и был у них маленький парнишка-ревун. Бабушка моя, тайком от родителей, по слезной просьбе тетки Авдотьи, домовничавшей у наших учителей, три раза заговаривала пупок дитенку, но он все равно орал ночи напролет и, как утверждали сведущие люди, наревел пуп в луковицу величиной.
Во второй половине дома размещалась контора сплавного участка, где висел пузатый телефон, и днем в него было не докричаться, а ночью он звонил так, что труба на крыше рассыпалась, и по телефону этому можно было разговаривать. Сплавное начальство и всякий народ, спьяну или просто так забредающий в контору, кричал и выражался в трубку телефона.
Такую персону, как фотограф, неподходяще было учителям оставить у себя. Решили поместить его в заезжий дом, но вмешалась тетка Авдотья. Она отозвала учителя в куть и с напором, правда, конфузливым, взялась его убеждать:
Им тама нельзя. Ямщиков набьется полна изба. Пить начнут, луку, капусты да картошек напрутся и ночью себя некультурно вести станут. - Тетка Авдотья посчитала все эти доводы неубедительными и прибавила: - Вшей напустют…
Что же делать?
Я чичас! Я мигом! - Тетка Авдотья накинула полушалок и выкатилась на улицу.
Фотограф был пристроен на ночь у десятника сплавконторы. Жил в нашем селе грамотный, деловой, всеми уважаемый человек Илья Иванович Чехов. Происходил он из ссыльных. Ссыльными были не то его дед, не то отец. Сам он давно женился на нашей деревенской молодице, был всем кумом, другом и советчиком по части подрядов на сплаве, лесозаготовках и выжиге извести. Фотографу, конечно же, в доме Чехова - самое подходящее место. Там его и разговором умным займут, и водочкой городской, если потребуется, угостят, и книжку почитать из шкафа достанут.
Вздохнул облегченно учитель. Ученики вздохнули. Село вздохнуло - все переживали.
Всем хотелось угодить фотографу, чтобы оценил он заботу о нем и снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал.
Весь длинный зимний вечер школьники гужом ходили по селу, гадали, кто где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки. Решение вопроса о распорядках выходило не в нашу с Санькой пользу. Прилежные ученики сядут впереди, средние - в середине, плохие - назад - так было порешено. Ни в ту зиму, ни во все последующие мы с Санькой не удивляли мир прилежанием и поведением, нам и на середину рассчитывать было трудно. Быть нам сзади, где и не разберешь, кто заснят? Ты или не ты? Мы полезли в драку, чтоб боем доказать, что мы - люди пропащие… Но ребята прогнали нас из своей компании, даже драться с нами не связались. Тогда пошли мы с Санькой на увал и стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда не катался. Ухарски гикая, ругаясь, мчались мы не просто так, в погибель мчались, поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись, начерпали полные катанки снегу.
Бабушка уж затемно сыскала нас с Санькой на увале, обоих настегала прутом. Ночью наступила расплата за отчаянный разгул у меня заболели ноги. Они всегда ныли от «рематизни», как называла бабушка болезнь, якобы доставшуюся мне по наследству от покойной мамы. Но стоило мне застудить ноги, начерпать в катанки снегу - тотчас нудь в ногах переходила в невыносимую боль.
Я долго терпел, чтобы не завыть, очень долго. Раскидал одежонку, прижал ноги, ровно бы вывернутые в суставах, к горячим кирпичам русской печи, потом растирал ладонями сухо, как лучина, хрустящие суставы, засовывал ноги в теплый рукав полушубка ничего не помогало.
И я завыл. Сначала тихонько, по-щенячьи, затем и в полный голос.
Так я и знала! Так я и знала! - проснулась и заворчала бабушка. - Я ли тебе, язвило бы тебя в душу и в печенки, не говорила: «Не студися, не студися!» - повысила она голос. - Так он ведь умнее всех! Он бабушку послушат? Он добрым словам воньмет? Загибат теперь! Загибат, худа немочь! Мольчи лучше! Мольчи! - Бабушка поднялась с кровати, присела, схватившись за поясницу. Собственная боль действует на нее усмиряюще. - И меня загибат…
Она зажгла лампу, унесла ее с собой в куть и там зазвенела посудою, флакончиками, баночками, скляночками - ищет подходящее лекарство. Припугнутый ее голосом и отвлеченный ожиданиями, я впал в усталую дрему.
Где ты тутока?
Зде-е-е-ся. - по возможности жалобно откликнулся я и перестал шевелиться.
Зде-е-еся! - передразнила бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом. Спирт она втирала основательно, досуха, и все шумела: - Я ли тебе не говорила? Я ли тебя не упреждала? И одной рукой натирала, а другой мне поддавала да поддавала: - Эк его умучило! Эк его крюком скрючило? Посинел, будто на леде, а не на пече сидел…
Я уж ни гугу, не огрызался, не перечил бабушке - лечит она меня.
Выдохлась, умолкла докторша, заткнула граненый длинный флакон, прислонила его к печной трубе, укутала мои ноги старой пуховой шалью, будто теплой опарой облепила, да еще сверху полушубок накинула и вытерла слезы с моего лица шипучей от спирта ладонью.
Спи, пташка малая, Господь с тобой и анделы во изголовье.
Заодно бабушка свою поясницу и свои руки-ноги натерла вонючим спиртом, опустилась на скрипучую деревянную кровать, забормотала молитву Пресвятой Богородице, охраняющей сон, покой и благоденствие в дому. На половине молитвы она прервалась, вслушивается, как я засыпаю, и где-то уже сквозь склеивающийся слух слышно:
И чего к робенку привязалася? Обутки у него починеты, догляд людской…
Не уснул я в ту ночь. Ни молитва бабушкина, ни нашатырный спирт, ни привычная шаль, особенно ласковая и целебная оттого, что мамина, не принесли облегчения. Я бился и кричал на весь дом. Бабушка уж не колотила меня, а перепробовавши все свои лекарства, заплакала и напустилась на деда:
Дрыхнешь, старый одер!.. А тут хоть пропади!
Да не сплю я, не сплю. Че делать-то?
Астафьев Виктор Петрович
Виктор Астафьев
Фотография, на которой меня нет
Глухой зимою, во времена тихие, сонные нашу школу взбудоражило неслыханно важное событие.
Из города на подводе приехал фотограф!
И не просто так приехал, по делу - приехал фотографировать.
И фотографировать не стариков и старух, не деревенский люд, алчущий быть увековеченным, а нас, учащихся овсянской школы.
Фотограф прибыл за полдень, и по этому случаю занятия в школе были прерваны.
Учитель и учительница - муж с женою - стали думать, где поместить фотографа на ночевку.
Сами они жили в одной половине дряхленького домишка, оставшегося от выселенцев, и был у них маленький парнишка-ревун. Бабушка моя, тайком от родителей, по слезной просьбе тетки Авдотьи, домовничавшей у наших учителей, три раза заговаривала пупок дитенку, но он все равно орал ночи напролет и, как утверждали сведущие люди, наревел пуп в луковицу величиной.
Во второй половине дома размещалась контора сплавного участка, где висел пузатый телефон, и днем в него было не докричаться, а ночью он звонил так, что труба на крыше рассыпалась, и по телефону этому можно было разговаривать. Сплавное начальство и всякий народ, спьяну или просто так забредающий в контору, кричал и выражался в трубку телефона.
Такую персону, как фотограф, неподходяще было учителям оставить у себя. Решили поместить его в заезжий дом, но вмешалась тетка Авдотья. Она отозвала учителя в куть и с напором, правда, конфузливым, взялась его убеждать:
Им тама нельзя. Ямщиков набьется полна изба. Пить начнут, луку, капусты да картошек напрутся и ночью себя некультурно вести станут. - Тетка Авдотья посчитала все эти доводы неубедительными и прибавила: - Вшей напустют...
Что же делать?
Я чичас! Я мигом! - Тетка Авдотья накинула полушалок и выкатилась на улицу.
Фотограф был пристроен на ночь у десятника сплавконторы. Жил в нашем селе грамотный, деловой, всеми уважаемый человек Илья Иванович Чехов. Происходил он из ссыльных. Ссыльными были не то его дед, не то отец. Сам он давно женился на нашей деревенской молодице, был всем кумом, другом и советчиком по части подрядов на сплаве, лесозаготовках и выжиге извести. Фотографу, конечно же, в доме Чехова - самое подходящее место. Там его и разговором умным займут, и водочкой городской, если потребуется, угостят, и книжку почитать из шкафа достанут.
Вздохнул облегченно учитель. Ученики вздохнули. Село вздохнуло - все переживали.
Всем хотелось угодить фотографу, чтобы оценил он заботу о нем и снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал.
Весь длинный зимний вечер школьники гужом ходили по селу, гадали, кто где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки. Решение вопроса о распорядках выходило не в нашу с Санькой пользу. Прилежные ученики сядут впереди, средние - в середине, плохие - назад - так было порешено. Ни в ту зиму, ни во все последующие мы с Санькой не удивляли мир прилежанием и поведением, нам и на середину рассчитывать было трудно. Быть нам сзади, где и не разберешь, кто заснят? Ты или не ты? Мы полезли в драку, чтоб боем доказать, что мы - люди пропащие... Но ребята прогнали нас из своей компании, даже драться с нами не связались. Тогда пошли мы с Санькой на увал и стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда не катался. Ухарски гикая, ругаясь, мчались мы не просто так, в погибель мчались, поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись, начерпали полные катанки снегу.
Бабушка уж затемно сыскала нас с Санькой на увале, обоих настегала прутом. Ночью наступила расплата за отчаянный разгул у меня заболели ноги. Они всегда ныли от, как называла бабушка болезнь, якобы доставшуюся мне по наследству от покойной мамы. Но стоило мне застудить ноги, начерпать в катанки снегу - тотчас нудь в ногах переходила в невыносимую боль.
Я долго терпел, чтобы не завыть, очень долго. Раскидал одежонку, прижал ноги, ровно бы вывернутые в суставах, к горячим кирпичам русской печи, потом растирал ладонями сухо, как лучина, хрустящие суставы, засовывал ноги в теплый рукав полушубка ничего не помогало.
И я завыл. Сначала тихонько, по-щенячьи, затем и в полный голос.
Так я и знала! Так я и знала! - проснулась и заворчала бабушка. - Я ли тебе, язвило бы тебя в душу и в печенки, не говорила: - повысила она голос. - Так он ведь умнее всех! Он бабушку послушат? Он добрым словам воньмет? Загибат теперь! Загибат, худа немочь! Мольчи лучше! Мольчи! - Бабушка поднялась с кровати, присела, схватившись за поясницу. Собственная боль действует на нее усмиряюще. - И меня загибат...
Она зажгла лампу, унесла ее с собой в куть и там зазвенела посудою, флакончиками, баночками, скляночками - ищет подходящее лекарство. Припугнутый ее голосом и отвлеченный ожиданиями, я впал в усталую дрему.
Где ты тутока?
Зде-е-е-ся. - по возможности жалобно откликнулся я и перестал шевелиться.
Зде-е-еся! - передразнила бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом. Спирт она втирала основательно, досуха, и все шумела: - Я ли тебе не говорила? Я ли тебя не упреждала? И одной рукой натирала, а другой мне поддавала да поддавала: - Эк его умучило! Эк его крюком скрючило? Посинел, будто на леде, а не на пече сидел...
Я уж ни гугу, не огрызался, не перечил бабушке - лечит она меня.
Выдохлась, умолкла докторша, заткнула граненый длинный флакон, прислонила его к печной трубе, укутала мои ноги старой пуховой шалью, будто теплой опарой облепила, да еще сверху полушубок накинула и вытерла слезы с моего лица шипучей от спирта ладонью.
Спи, пташка малая, Господь с тобой и анделы во изголовье.
Заодно бабушка свою поясницу и свои руки-ноги натерла вонючим спиртом, опустилась на скрипучую деревянную кровать, забормотала молитву Пресвятой Богородице, охраняющей сон, покой и благоденствие в дому. На половине молитвы она прервалась, вслушивается, как я засыпаю, и где-то уже сквозь склеивающийся слух слышно:
И чего к робенку привязалася? Обутки у него починеты, догляд людской...
Не уснул я в ту ночь. Ни молитва бабушкина, ни нашатырный спирт, ни привычная шаль, особенно ласковая и целебная оттого, что мамина, не принесли облегчения. Я бился и кричал на весь дом. Бабушка уж не колотила меня, а перепробовавши все свои лекарства, заплакала и напустилась на деда:
Дрыхнешь, старый одер!.. А тут хоть пропади!
Да не сплю я, не сплю. Че делать-то?
Баню затопляй!
Середь ночи?
Середь ночи. Экой барин! Робенок-то! - Бабушка закрылась руками: - Да откуль напасть такая, да за что же она сиротиночку ломат, как тонку тали-и-инку... Ты долго кряхтеть будешь, толстодум? Чо ишшэш? Вчерашний день ишшэш? Вон твои рукавицы. Вон твоя шапка!..
Утром бабушка унесла меня в баню - сам я идти уже не мог. Долго растирала бабушка мои ноги запаренным березовым веником, грела их над паром от каленых камней, парила сквозь тряпку всего меня, макая веник в хлебный квас, и в заключение опять же натерла нашатырным спиртом. Дома мне дали ложку противной водки, настоянной на борце, чтоб внутренность прогреть, и моченой брусники. После всего этого напоили молоком, кипяченным с маковыми головками. Больше я ни сидеть, ни стоять не в состоянии был, меня сшибло с ног, и я проспал до полудня.
Не может он, не может... Я те русским языком толкую! говорила бабушка. - Я ему и рубашечку приготовила, и пальтишко высушила, упочинила все, худо, бедно ли, изладила. А он слег...
Бабушка Катерина, машину, аппарат наставили. Меня учитель послал. Бабушка Катерина!.. - настаивал Санька.
Не может, говорю.. Постой-ко, это ведь ты, жиган, сманил его на увал-то! - осенило бабушку. - Сманил, а теперича?..
Виктор Астафьев.
«Фотография, на котором меня нет»
(Простота сюжета. Красота души бабушки, учителя, их односельчан).
Цель урока: - познакомить учащихся с творчеством В. Астафьева.
Воспитать чувство уважения к бабушкам, дедушкам;
Показать красоту души сельского учителя.
Знания на уроке : литературный портрет, автор, повествователь, герой эпического и лирического произведений, поэма.
Словарная работа : катарсис, сокровенный, хронология, ассоциации.
План урока.
2. Беседа по содержанию предложенного материала.
3. Комментированное чтение рассказа и обсуждение вопросов.
4. Образы бабушки, учителя, односельчан.
5. «Лирический герой» произведения.
Ход урока.
1. «Последний поклон», который назвал самой «сокровенной» книгой, писался в течение 20 лет, постепенно вырастая в законченное произведение. Оно печаталось отдельными главами в газетах и журналах (в том числе и детских) в разных издательствах страны, начиная с 1960 по 1978гг.
Последовательность рассказов вначале была иной, чем в окончательном варианте. Но отрывочность непосредственных воспоминаний, не подчиняющихся последовательной хронологии, была одним из творческих принципов в первой редакции книги. События «Последнего поклона» соединяются между собой по прихоти поэтических связей, как это бывает в собственных воспоминаниях или стихах. Образы и картины прошлого складываются в человеческой памяти по каким-то необъяснимым ассоциативным законам.
Автор обозначил жанр книги привычным для прозы понятием «повесть», но скорее – это поэма в прозе. Поэма о трудном и богатом впечатлениями детстве, содержащая раздумья о родине, ее истории. «Страницы детства»,- так первоначально назвал для себя эту книгу писатель. Он хотел записать события минувшего, вновь собрать вокруг себя свою родню, вернуть милую Овсянку, какой она была в 30-ые гг.; до каждой прядки тумана, до одуванчика воскресить реку и лес, заимку и избу, опять выбежать за ворота к сверстникам. Главная тема «Последнего поклона» - тема взросления человека, становление личности главного героя Виктора Потылицына.
2. беседа по содержанию предложенного материала:
Почему Астафьев назвал «Последний поклон» своей самой «сокровенной» книгой? Как вы понимаете значение этого слова?
Вспомните, что такое поэма? Почему некоторые критики так определяют жанр «Последнего поклона»?
Как вы поняли смысл названия книги?
Как можно определить центральную ее тему?
Каково соотношение между главным героем и рассказчиком (повествователем) в книге?
Как вы поняли слова писателя, объясняющие, для чего он написал это произведение?
3. обсуждение вопросов по ходу комментированного чтения. (с 1 по 5 вопросы).
4. Центральным образом всей книги является образ бабушки. Ей, хранительнице семьи, защитнице детства, бьет благодарный поклон автор книги. Главный смысл своего произведения Астафьев объяснял так: «Бабушка, бабушка! Виноватый перед тобою, я пытаюсь воскресить тебя в памяти, рассказать о тебе людям…Непосильная это работа…Согревает меня лишь надежда, что люди, которым я рассказал о тебе, в своих бабушках и дедушках, в своих близких и любимых людях отыщут тебя и будет твоя жизнь беспредельна и вечна, как сама человеческая доброта…»
Перед читателями встает правдивый портрет старой деревенской женщины, смело, решительно ведущей большое и не очень складное семейство через житейские передряги и исторические перевалы, выпавшие на долю нашему народу. Память писателя и его воображение вызвали к жизни и внешний облик, и отчетливо звучащий голос бабушки – то ласковый, то ворчливый, то напевный. Астафьев мастерски сохранил в литературном произведении непринужденность живых интонаций народной русской речи, передал пестроту живого, ничем не стесненного словаря человека, без смущения черпающего словарные краски для выражения своих вдохновенных чувств.
7-13 вопросы.
5. Познакомимся с высказыванием литературоведа Н. Поззоровой
« Лирический герой «Последнего поклона» ведет нас в страну своего детства и юности. И, оставаясь в этой стране самим собой – пытливым, бедовым сибирским мальчишкой, или подростком, мужающим в тяжкой необходимой работе, обостренно чувствующим юношей, этот герой то сливается с литературным «я» Виктора Астафьева, то выдвигает в главные герои самого автора, его сегодняшнего – писателя, обогащенного опытом не только своей личной судьбы. Виктор Астафьев и Виктор Потылицын рассказывают о пережитом вместе, и это позволяет читателям ощутить огромную глубину бытия , одновременность, сплав сильных проявлений творящейся жизни»
(Поззорова Н. Корни и побеги. Проза 60-70гг.; Литературные портреты, статьи, полемика. М: Московский рабочий, 1979.
Вопросы для обсуждения рассказа Астафьева
«Фотография, на которой меня нет».
1. Какое событие является завязкой действия в рассказе?
2. В какое время и где происходят события в рассказе?
3. Почему в деревне все жители были так озабочены вопросом, где поселить
Фотографа на ночь?
4. От чьего лица ведётся повествование в рассказе?
5. Как характеризует ребят их поведение?
6. Прочитайте, какой оказалась «расплата за отчаянный разгул?» Чтение
Со слов «… у меня заболели…» до « Спи, пташка милая…»
7. Почему писатель воспроизводит речь бабушки так точно?
8. Кто навестил героя во время болезни?
9.Почему Санька не пошёл фотографироваться вместе со всеми?
10. Обратимся к тексту. Прочитайте, каким предстает в описании
рассказчика учитель. (От слов «Лицо учителя хотя и малоприметное…» до конца абзаца).
11. Почему рассказчик не забыл ни лица, ни человека до сих пор? Почему в рассказе большое внимание уделяется учителю? Что он сделал для жителей деревни?
12.Как относились к учителям в деревне?.
13. Какие чувства испытывает герой рассказа, рассматривая принесенную учителем фотографию, на которой его не было?
14. Каким предстает перед читателем лирический герой Астафьева в рассказе?
Ответы.
1. Сообщение о приезде фотографа.
2. Глухой зимой примерно в 1932-36гг. в Сибири, в д. Овсянка.
3. Всем хотелось угодить фотографу, чтобы он оценил заботу о нем.
5. Полезли в драку, стали кататься с обрыва, захлестнула обида, что не в их пользу был решен вопрос о распорядках. Обида – не лучший советчик в деле.
7.Ему дорого в ней все, в том числе и речь. Наверное, он хочет, чтобы читатель услышал живую разговорную речь простого человека.
8. Санька и учитель.
9. Поступил как настоящий друг, чувствовал свою вину.
13. Герой проходит своеобразное очищение через страдание – катарсис.
14. Благодарным за светлые мгновения жизни и людскую любовь, человеком, для которого память – способ достижения многотрудной жизни людской.
