Тысяча и одна ночь сказки шахерезады. Тысяча и одна ночь
Сердце Востока – колоритные сказки тысячи и одной ночи, адаптированные для детей. Читать арабские сказки – это погружаться с головой в яркие картины Востока и переживать незабываемые приключения.
| Название | Время |
| 34:14 | |
| 01:03 | |
| 50:56 | |
| 02:01 | |
| 36:09 | |
| 02:14 |
Знакомство ребенка со сказками 1001 ночи
Первое знакомство ребенка с арабскими сказками тысячи и одной ночи обязательно должно состояться с оригинальных историй. После просмотра, например, мультфильма про Алладина от Disney, читать эту восточную сказку уже не будет никакого смысла. Почему?
Самое привлекательное в арабских сказках – описания заморских стран, всегда чудесные герои, особое волшебство с причудливыми артефактами – такого через мультик не прочувствовать. Нужна детская фантазия, а читая арабские сказки своему ребенку, вы дадите ему шанс её проявить.
Сказки тысячи и одной ночи: для детей или для взрослых?
Сказок тысячи и одной ночи, как вы догадываетесь, много, однако, большинство из них рассчитаны на взрослую аудиторию. В этот же раздел отбираются самые популярные арабские сказки 1001 ночи, адаптированные для маленького читателя.
Для знакомства ребенка с культурой Востока, достаточно прочитать ему самые лучшие сказки, мораль которых будет ясна, а перевод выполнен языком, который может понять маленький человечек, без заковыристых слов. Именно такие вы здесь и найдёте.
В одном из городов Персии жили два брата, старший Касым и младший Али-Баба. После смерти отца братья поделили поровну небольшое наследство, которое им досталось. Касым женился на очень богатой женщине, занялся торговлей, богатство его преумножилось. Али-Баба женился на женщине бедной и зарабатывал себе на жизнь рубкой дров.
Однажды Али-Баба рубил дрова возле скалы, как вдруг показались вооружённые всадники. Али-Баба испугался и спрятался. Всадников было сорок человек - это были разбойники. Предводитель подошёл к скале, раздвинул кустарники, которые росли перед ней, и произнёс: «Сезам, отворись!». Дверь открылась, и разбойники отнесли в пещеру награбленное.
Когда они уехали, Али-Баба подошёл к двери и также произнёс: «Сезам, отворись!». Дверь открылась. Али-Баба зашёл в пещеру, полную разных сокровищ, сложил все что мог в мешки и принёс сокровища домой.
Чтобы сосчитать золото, жена Али-Бабы попросила у жены Касыма мерку, якобы мерить зерно. Жене Касыма показалось странным, что бедная женщина собралась что-либо мерить, и она налила на дно мерки немного воску. Ее хитрость удалась - на дно мерки прилипла золотая монета. Увидев, что брат с женой меряют мерками золото, Касым потребовал ответа, откуда богатство. Али-Баба открыл тайну.
Оказавшись в пещере, Касым опешил от увиденного и забыл волшебные слова. Он перечислял все известные ему злаки и растения, но заветного «Сезам, отворись!» так и не произнёс.
Тем временем разбойники напали на богатый караван и захватили огромные богатства. Они отправились в пещеру, чтоб оставить там награбленное, но перед входом они увидели запряжённых мулов и догадались, что кто-то узнал их тайну. Найдя в пещере Касыма, они его убили, а тело изрубили на куски и повесили над дверью, чтоб никто больше не посмел войти в пещеру.
Жена Касыма, тревожась, что мужа нет уже несколько дней, обратилась за помощью к Али-Бабе. Али-Баба понял, где может быть брат, пошёл в пещеру. Увидев там мёртвого брата, Али-Баба завернул его тело в саван, чтоб похоронить по заповедям ислама, и, дождавшись ночи, отправился домой.
Жене Касыма Али-Баба предложил стать его второй женой, а чтобы уладить похороны убитого, Али-Баба поручил это рабыне Касыма Марджане, которая славилась умом и хитростью. Марджана отправилась к лекарю и попросила у него лекарства для своего больного господина Касыма. Так продолжалось несколько дней, а Али-Баба по совету Марджаны стал часто заходить в дом брата и выражать скорбь и печаль. По городу разнеслась весть, что Касым тяжко болен. Также Марджана поздно ночью привела домой башмачника, завязав предварительно ему глаза и путая дорогу. Хорошо заплатив, она приказала зашить убитого. Обмыв мёртвого Касыма и одев на него саван, Марджана сказала Али-Бабе, что уже можно объявить о смерти брата.
Когда срок траура закончился, Али-Баба женился на жене брата, переехал со своей первой семьёй в дом Касыма, а лавку брата передал своему сыну.
Тем временем разбойники увидев, что в пещере нет трупа Касыма, поняли, что у убитого есть сообщник, который знает тайну пещеры и нужно во что бы то ни стало его найти. Один из разбойников пошёл в город, переодевшись купцом, чтобы узнать не умер ли кто-нибудь в последнее время. Случайно он оказался в лавке башмачника, который хвастаясь своим острым зрением, рассказал, как он недавно в темноте зашивал мертвеца. За хорошую плату башмачник привёл разбойника к дому Касыма, так как запомнил все повороты дороги, по которым его вела Марджана. Оказавшись перед воротами дома, разбойник нарисовал на них белый знак, чтоб по нему найти дом.
Рано утром Марджана пошла на рынок и заметила на воротах знак. Почувствовав неладное, она нарисовала такие же знаки на воротах соседних домов.
Когда разбойник привёл к дому Касыма своих товарищей, то они увидели на других домах, которые были одинаковы, такие же знаки. За невыполненное задание предводитель разбойника казнил.
Тогда другой разбойник, также хорошо заплатив башмачнику, сказал отвести его к дому Касыма и поставил там красный знак.
Снова Марджана пошла на рынок и увидела красный знак. Теперь она нарисовала красные знаки на соседних домах и разбойники опять не смогли найти нужный дом. Разбойник также был казнён.
Тогда за дело взялся предводитель разбойников. Он также заплатил щедро башмачнику за его услугу, но знак ставить на доме не стал. Он сосчитал какой по счету в квартале нужный ему дом. Далее он купил сорок бурдюков. В два из них он налил масла, а в остальные посадил своих людей. Под видом купца, торгующего оливковым маслом, предводитель подъехал к дому Али-Бабы и попросил у хозяина остаться на ночлег. Добрый Али-Баба согласился приютить купца и приказал Марджане приготовить различные яства и удобную постель для гостя, а бурдюки рабы поставили во дворе.
Тем временем у Марджаны закончилось масло. Она решила одолжить его у гостя, а утром отдать ему деньги. Когда Марджана подошла к одному из бурдюков, сидевший в нем разбойник решил, что это пришёл их атаман. Так как он уже устал сидеть скрючившись, он спросил когда придёт время выйти. Марджана не растерялась, она низким мужским голосом сказала ещё немного потерпеть. Точно так же она поступила с другими разбойниками.
Набрав масла, Марджана вскипятила его в котле и вылила его разбойникам на головы. Когда все разбойники погибли, Марджана стала следить за их предводителем.
Тем временем предводитель обнаружил, что его помощники мертвы, тайно покинул дом Али-Бабы. А Али-Баба в знак благодарности подарил Марджане свободу, отныне она больше не была рабыней.
Но предводитель задумал отомстить. Он изменил свою внешность и открыл лавку тканей, напротив лавки сына Али-Бабы Мухаммеда. И вскоре о нем пошла добрая молва. Предводитель под видом купца подружился с Мухаммедом. Мухаммед искренне полюбил своего нового друга и однажды пригласил его домой на пятничную трапезу. Предводитель согласился, но с условием, что еда будет без соли, так как она ему до крайности противна.
Услышав приказ, приготовить еду без соли, Марджана очень удивилась и пожелала взглянуть на столь необычного гостя. Девушка сразу узнала предводителя разбойников, а приглядевшись, увидела у него под одеждой кинжал.
Марджана оделась в роскошные одежды и положила за пояс кинжал. Войдя во время трапезы, она стала развлекать мужчин танцами. Во время танца, она вытащила кинжал, играла им и вонзила его в грудь гостю.
Увидев от какой беды спасла их Марджана, Али-Баба выдал ее замуж за своего сына Мухаммеда.
Али-Баба с Мухаммедом забрали все сокровища разбойников и жили в полном довольстве, приятнейшею жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, ниспровергающая дворцы и воздвигающая могилы.
Сказка о купце и духе
Однажды один очень богатый купец отправился по делам. По дороге он присел под дерево отдохнуть. Отдыхая, он ел финики и бросил на землю косточку. Вдруг из-под земли вырос ифрит с обнажённым мечом. Косточка попала в сердце его сына, и сын умер, купец за это поплатится жизнью. Купец попросил у ифрита отсрочку год, чтобы уладить свои дела.
Через год купец прибыл на условленное место. Плача, он ожидал своей смерти. К нему подошёл старик с газелью. Услышав историю купца, старик решил остаться с ним. Вдруг подошёл ещё один старик с двумя охотничьими собаками, а затем и третий с пегим мулом. Когда появился ифрит с мечом, первый старик предложил ифриту послушать его историю. Если она покажется удивительной, то ифрит подарит старику треть крови купца.
Рассказ первого старца
Газель - это дочь дяди старика. Он прожил с ней около тридцати лет, но не имел ребёнка. Тогда он взял наложницу и она наделила его сыном. Когда мальчику было пятнадцать лет, старик уехал по делам. Во время его отсутствия, жена превратила мальчика в телёнка, а его мать в корову и отдала их пастуху, а мужу сказала, что жена умерла, а сын убежал неизвестно куда.
Год старик проплакал. Наступил праздник. Старик велел зарезать корову. Но корова, которую привёл пастух начала стонать и плакать, так как это была наложница. Старику стало ее жалко и он велел привести другую, но жена настаивала на этой, самой жирной корове в стаде. Зарезав ее, старик увидел, что у неё нет ни мяса, ни жира. Тогда старик велел привести телёнка. Телёнок стал плакать и тереться об его ноги. Жена настаивала, чтоб его зарезали, но старик отказался, и пастух забрал его.
На следующий день пастух рассказал старику, что забрав телёнка, он пришёл к своей дочери, которая научилась колдовству. Увидев телёнка, она сказала, что он сын господина и его в телёнка превратила жена господина, а корова, которую зарезали, была мать телёнка. Услышав это, старик пошёл к дочери пастуха, чтоб она расколдовала сына. Девушка согласилась, но с условием, что он выдаст ее замуж за сына и позволит заколдовать жену. Старик согласился, девушка расколдовала сына, а жену превратила в газель. Теперь жена сына умерла, а сын уехал в Индию. Старик с газелью едет к нему.
Ифрит счёл рассказ удивительным и подарил старику треть крови купца. Тут выступил второй старик с двумя собаками и предложил рассказать свою историю. Если она покажется более удивительной, чем первая, ифрит подарит ему треть крови купца.
Рассказ второго старца
Две собаки - старшие братья старика. Отец умер и оставил сыновьям по тысячи динаров каждому и каждый сын открыл по лавке. Старший брат продал все, что было и отправился путешествовать. Вернулся через год нищим: деньги ушли, счастье изменило. Старик подсчитал свою прибыль и увидел, что нажил тысячу динаров и теперь его капитал составляет две тысячи. Половину он отдал брату, который снова открыл лавку и стал торговать. Потом второй брат продал своё имущество и отправился путешествовать. Вернулся через год, также нищим. Старик посчитал свою прибыль и увидел, что его капитал снова составляет две тысячи динаров. Половину он отдал второму брату, который тоже открыл лавку и стал торговать.
Прошло время и братья стали требовать, чтоб старик поехал с ними путешествовать, но он отказывался. Через шесть лет, он согласился. Его капитал составлял шесть тысяч динаров. Три он закопал, а три разделил между собой и братьями.
Во время путешествия они нажили деньги и вдруг встретили прекрасную девушку, одетую как нищенка, которая просила о помощи. Старик взял ее на свой корабль, заботился о ней, а потом они поженились. Но братья приревновали его и решили убить. Во время сна они выбросили в море брата с женой. Но девушка оказалась ифриткой. Она спасла мужа и решила убить его братьев. Муж просил ее не делать этого, тогда ифритка превратила братьев в двух собак и наложила заклятие, что освободит их не раньше, чем через десять лет, ее сестра. Вот срок пришёл и старик с братьями идёт к сестре жены.
Ифрит счёл рассказ удивительным и подарил старику треть крови купца. Тут выступил третий старик с мулом и предложил рассказать свою историю. Если она покажется более удивительной, чем первые две, ифрит подарит ему остаток крови купца.
Рассказ третьего старца
Мул - это жена старика. Однажды он застал ее с любовником и жена превратила его в собаку. Он пришёл к мясной лавке, чтобы подобрать кости, но дочь мясника была колдунья и она расколдовала его. Девушка дала волшебной воды, чтоб он брызнул на жену и превратил ее в мула. На вопрос ифрита правда ли это, мул закивал головой, показывая, что правда.
Ифрит счёл рассказ удивительным, подарил старику остаток крови купца и отпустил последнего.
Сказка о рыбаке
Жил один бедный рыбак с семьёй. Каждый день он забрасывал сеть в море четыре раза. Однажды он выловил медный кувшин, запечатанный свинцовой пробкой с печатью перстня Сулеймана ибн Дауда. Рыбак решил продать его на рынке, но прежде посмотреть содержимое кувшина. Из кувшина вышел огромный ифрит, который ослушался царя Сулеймана и царь в наказание заточил его в кувшин. Узнав, что царя уже нет почти две тысячи лет, ифрит от злости решил убить своего спасителя. Рыбак усомнился, как такой огромный ифрит мог поместиться в таком маленьком кувшине. Чтобы доказать, что он говорит правду, ифрит превратился в дым и вошёл в кувшин. Рыбак запечатал сосуд пробкой и пригрозил выбросить его в море, если за добро ифрит захотел отплатить злом, рассказав историю про царя Юнана и врача Дубана.
Повесть про везиря царя Юнана
Жил в городе персов царь Юнан. Был он богат и велик, но на его теле образовалась проказа. Никто из врачей никакими снадобьями не мог его исцелить. Однажды в город царя пришёл врач Дубан, владевший многими знаниями. Он предложил Юнану свою помощь. Врач изготовил молоток и вложил в него зелье. К молотку он приделал ручку. Врач велел царю сесть на коня и молотком гонять мяч. Тело царя покрылось испариной и лекарство из молотка растеклось по его телу. Потом Юнан вымылся в бане и наутро от его болезни не осталось и следа. В благодарность он одарил врача Дубана деньгами и всевозможными благами.
Везирь царя Юнана, завидуя врачу, нашёптывал царю, что Дубан хочет отлучить Юнана от царствования. В ответ царь рассказал историю царя ас-Синдбада.
Рассказ о царе ас-Синдбаде
Один из царей персов, ас-Синдбад любил охоту. Он воспитал сокола и никогда с ним не расставался. Однажды на охоте царь долго преследовал газель. Убив ее, он почувствовал жажду. И тут он увидел дерево, с вершины которого стекала вода. Он наполнил свою чашку водой, но сокол ее опрокинул. Царь снова наполнил чашку, но сокол снова ее опрокинул. Когда сокол перевернул чашку в третий раз, царь отрубил ему крылья. Умирая, сокол показал царю, что на вершине дерева сидит ехидна, а стекающая жидкость была ее ядом. Тогда царь понял, что убил друга, который спас его от гибели.
В ответ везирь царя Юнана рассказал историю о коварном везире.
Рассказ о коварном везире
У одного царя был везирь и был сын, который любил охоту. Царь приказал везирю быть всегда рядом с сыном. Однажды царевич отправился на охоту. Везирь увидев большого зверя, послал царевича за ним. Погнавшись за зверем, юноша заблудился и вдруг увидел плачущую девушку, которая сказала, что она потерявшаяся индийская принцесса. Царевич пожалел ее и взял с собой. Проезжая мимо развалин, девушка попросила остановиться. Видя, что ее долго нет, царевич пошёл за ней и увидел, что это гуль, которая хотела вместе со своими детьми съесть юношу. Царевич понял, что это подстроил везирь. Он вернулся домой и рассказал о проишедшем отцу, который убил везиря.
Поверив своему везирю, будто врач Дубан решил его убить, царь Юнан приказал палачу отрубить врачу голову. Как ни плакал врач, ни просил царя пощадить его, как ни вступались приближённые царя, Юнан был непреклонен. Он был уверен, что врач лазутчик, который пришёл погубить его.
Видя, что казнь его неизбежна, врач Дубан попросил отсрочку, чтобы раздать свои врачебные книги родным. Одну книгу, самую ценную врач решил подарить царю. По наказу врача, отрубленную голову царь поставил на блюдо и натёр ее специальным порошком, чтобы остановить кровь. Глаза врача раскрылись и он приказал открыть книгу. Чтобы раскрыть слипшиеся страницы, царь слюной смочил палец. Книга открылась и он увидел пустые листы. И тут яд распространился по телу Юнана: книга была отравлена. Она воздала царю злом за его зло.
Выслушав рыбака, ифрит пообещал, что вознаградит его за то, что тот выпустил его из кувшина. Ифрит привёл рыбака к окружённому горами пруду, в котором плавали разноцветные рыбы и сказал ловить здесь рыбу не больше одного раза в день.
Словленную рыбу, рыбак продал царю. Когда стряпуха ее жарила, стена кухни раздвинулась и из неё вышла прекрасная молодая женщина и заговорила с рыбами. Стряпуха от страха упала в обморок. Когда она очнулась, рыбы сгорели. Везирь царя, услышав ее рассказ, купил у рыбака рыбу и приказал стряпухе изжарить ее при нем. Убедившись, что женщина говорит правду, он рассказал это царю. Царь купил у рыбака рыбу и приказал ее изжарить. Увидев, что когда рыба жарилась, стена раздвинулась и из неё вышел раб и заговорил с рыбами, царь решил узнать тайну рыб.
Рыбак привёл царя к пруду. Кого царь не расспрашивал о пруде и рыбах, никто ничего не знал. Царь отправился в горы и увидел там дворец. Во дворце никого не было кроме прекрасного плачущего юноши, у которого нижняя половина тела была каменная.
Рассказ заколдованного юноши
Отец юноши был царём и жил в горах. Юноша женился на дочери своего дяди. Они прожили пять лет и он думал, что жена любит его великой любовью, но однажды юноша подслушал разговор рабынь. Девушки говорили, что его жена каждый вечер наливает ему в питье снотворное, а сама уходит к любовнику. Юноша не выпил приготовленного ему женой напитка и притворился спящим. Увидев, что жена ушла, одев свои лучшие одежды, он последовал за ней. Жена пришла к убогой хижине и вошла в неё, а юноша влез на крышу. В хижине жил чёрный уродливый раб, который был ее любовником. Увидев их вместе, юноша ударил мечом раба по шее. Он думал, что его убил, но на самом деле только ранил. Утром он застал жену в слезах. Она объяснила свою печаль тем, что у неё умерли родители и братья. Жена построила во дворце гробницу, чтобы уединиться там со своими печалями. На самом деле она перенесла туда раба и ухаживала за ним. Так прошло три года, муж не мешал ей, но однажды он упрекнул ее в измене. Тогда она превратила его в полукамень, получеловека, жителей города превратила в рыб, а город в горы. Кроме того, каждое утро она бьёт мужа бичом до крови, а потом идёт к любовнику.
Услышав рассказ юноши, царь убил раба, и переодевшись в его одежды лёг на его место. Когда пришла жена юноши, царь изменив свой голос сказал ей, что стоны юноши и плач заколдованных жителей терзают его. Пусть она освободит их, здоровье возвращается к нему. Когда женщина расколдовала юношу и жителей, и город снова стал таким как прежде, царь убил ее. Так как у царя не было детей, он усыновил юношу и щедро наградил рыбака. На одной из дочерей рыбака он женился сам, а другую выдал замух за расколдованного юношу. Рыбак сделался самым богатым человеком своего времени, а его дочери были жёнами царей, пока не пришла к ним смерть.
Без малого два с половиной столетия прошло с тех пор, как Европа впервые познакомилась с арабскими сказками «Тысячи и одной ночи» в вольном и далеко не полном французском переводе Галлана, но и теперь они пользуются неизменной любовью читателей. Течение времени не отразилось на популярности повестей Шахразады; наряду с бесчисленными перепечатками и вторичными переводами с издания Галлана вплоть до наших дней вновь и вновь появляются публикации «Ночей» на многих языках мира в переводе прямо с оригинала. Велико было влияние «Тысячи и одной ночи» на творчество различных писателей – Монтескьё, Виланда, Гауфа, Теннисона, Диккенса. Восхищался арабскими сказками и Пушкин. Впервые познакомившись с некоторыми из них в вольном переложении Сенковского, он заинтересовался ими настолько, что приобрёл одно из изданий перевода Галлана, которое сохранилось в его библиотеке.
Трудно сказать, что больше привлекает в сказках «Тысячи и одной ночи» – занимательность сюжета, причудливое сплетение фантастического и реального, яркие картины городской жизни средневекового арабского Востока, увлекательные описания удивительных стран или живость и глубина переживаний героев сказок, психологическая оправданность ситуаций, ясная, определённая мораль. Великолепен язык многих повестей – живой, образный, сочный, чуждый обиняков и недомолвок. Речь героев лучших сказок «Ночей» ярко индивидуальна, у каждого из них свой стиль и лексика, характерные для той социальной среды, из которой они вышли.
Что же такое «Книга тысячи и одной ночи», как и когда она создавалась, где родились сказки Шахразады?
«Тысяча и одна ночь» не есть произведение отдельного автора или составителя, – коллективным творцом является весь арабский народ. В том виде, в каком мы её теперь знаем, «Тысяча и одна ночь» – собрание сказок на арабском языке, объединённых обрамляющим рассказом о жестоком царе Шахрияре, который каждый вечер брал себе новую жену и на утро убивал её. История возникновения «Тысячи и одной ночи» до сих пор далеко не выяснена; истоки её теряются в глубине веков.
Первые письменные сведения об арабском собрании сказок, обрамлённых повестью о Шахрияре и Шахразаде и называвшемся «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», мы находим в сочинениях багдадских писателей X века – историка аль-Масуди и библиографа аи-Надима, которые говорят о нем, как о давно и хорошо известном произведении. Уже в те времена сведения о происхождении этой книги были довольно смутны и её считали переводом персидского собрания сказок «Хезар-Эфсане» («Тысяча повестей»), будто бы составленного для Хумаи, дочери иранского царя Ардешира (IV век до н. э). Содержание и характер арабского сборника, о котором упоминают Масуди и анНадим, нам неизвестны, так как он не дошёл до наших дней.
Свидетельство названных писателей о существовании в их время арабской книги сказок «Тысячи и одной ночи» подтверждается наличием отрывка из этой книги, относящегося к IX веку. В дальнейшем литературная эволюция сборника продолжалась вплоть до XIV-XV веков. В удобную рамку сборника вкладывались все новые и новые сказки разных жанров и разного социального происхождения. О процессе создания таких сказочных сводов мы можем судить по сообщению того же анНадима, который рассказывает, что старший его современник, некий Абд-Аллах аль-Джахшияри – личность, кстати сказать, вполне реальная – задумал составить книгу из тысячи сказок «арабов, персов, греков и других народов», по одной на ночь, объёмом каждая листов в пятьдесят, но умер, успев набрать только четыреста восемьдесят повестей. Материал он брал главным образом от профессионалов-сказочников, которых сзывал со всех концов халифата, а также из письменных источников.
Сборник аль-Джахшияри до нас не дошёл, не сохранились также и другие сказочные своды, называвшиеся «Тысяча и одна ночь», о которых скупо упоминают средневековые арабские писатели. По составу эти собрания сказок, по-видимому, отличались друг от друга, общим у них было лишь заглавие и сказкарамка.
В ходе создания таких сборников можно наметить несколько последовательных этапов.
Первыми поставщиками материала для них были профессиональные народные сказители, рассказы которых первоначально записывались под диктовку с почти стенографической точностью, без всякой литературной обработки. Большое количество таких рассказов на арабском языке, записанных еврейскими буквами, хранится в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде; древнейшие списки относятся к XI-XII векам. В дальнейшем эти записи поступали к книготорговцам, которые подвергали текст сказки некоторой литературной обработке. Каждая сказка рассматривалась на этой стадии не как составная часть сборника, а в качестве совершенно самостоятельного произведения; поэтому в дошедших до нас первоначальных вариантах сказок, включённых впоследствии в «Книгу тысячи и одной ночи», разделение на ночи ещё отсутствует. Разбивка текста сказок происходила на последнем этапе их обработки, когда они попадали в руки компилятора, составлявшего очередной сборник «Тысячи и одной ночи». При отсутствии материала на нужное количество «ночей» составитель пополнял его из письменных источников, заимствуя оттуда не только мелкие рассказы и анекдоты, но и длинные рыцарские романы.
Последним таким компилятором был и тот неизвестный по имени учёный шейх, который составил в XVIII веке в Египте наиболее позднее по времени собрание сказок «Тысячи и одной ночи». Самую значительную литературную обработку получили сказки также в Египте, двумя или тремя столетиями раньше. Эта редакция XIV-XVI веков «Книги тысяча и одной ночи», обычно называемая «египетской», – единственная, сохранившаяся до наших дней – представлена в большинстве печатных изданий, а также почти во всех известных нам рукописях «Ночей» и служит конкретным материалом для изучения сказок Шахразады.
От предшествующих, возможно, более ранних сводов «Книги тысячи и одной ночи» сохранились лишь одиночные сказки, не входящие и «египетскую» редакцию и представленные в немногих рукописях отдельных томов «Ночей» или существующие в виде самостоятельных рассказов, имеющих, однако, – разделение на ночи. К числу таких рассказов относятся наиболее популярные у европейских читателей сказки: «Аладдин и волшебная лампа», «Али Баба и сорок разбойников» и некоторые другие; арабский оригинал этих сказок имелся в распоряжении первого переводчика «Тысячи и одной ночи» Галлана, по переводу которого они и стали известны в Европе.
При исследовании «Тысячи и одной ночи» каждую сказку надлежит рассматривать особо, так как органической связи между ними нет, и они до включения в сборник долгое время существовали самостоятельно. Попытки объединить некоторые из них в группы по месту их предполагаемого происхождения – из Индии, Ирана или Багдада – недостаточно обоснованы. Сюжеты рассказов Шахразады сложились из отдельных элементов, которые могли проникнуть на арабскую почву из Ирана или Индии независимо один от другого; на своей новой родине они обросли чисто туземными наслоениями и издревле стали достоянием арабского фольклора. Так, например, случилось с обрамляющей сказкой: придя к арабам из Индии через Иран, она утратила в устах сказочников многие первоначальные черты.
Более целесообразным, нежели попытку группировать, скажем, по географическому принципу, следует считать принцип объединения их, хотя бы условно, в группы по времени создания или же по принадлежности к социальной среде, где они бытовали. К древнейшим, самым устойчивым сказкам сборника, возможно существовавшим в той или иной форме уже в первых редакциях в IX-Х веках, можно отнести те рассказы, в которых сильней всего проявляется элемент фантастики и действуют сверхъестественные существа, активно вмешивающиеся в дела людей. Таковы сказки «О рыбаке и духе», «О коне из чёрного дерева» и ряд других. За свою долгую литературную жизнь они, по-видимому, многократно подвергались литературной обработке; об этом свидетельствует и их язык, претендующий на известную изысканность, и обилие поэтических отрывков, несомненно вкраплённых в текст редакторами или переписчиками.
Тысяча и одна ночь (сказка)
Царица Шехерезада рассказывает сказки царю Шахрияру
Сказки Тысячи и Одной Ночи (перс. هزار و يك شب Hazār-o Yak shab , араб. الف ليلة وليلة alf laila wa-laila ) - памятник средневековой арабской литературы , собрание рассказов, объединённое историей о царе Шахрияре и его жене по имени Шахразада (Шахерезада, Шехерезада).
История создания
Вопрос о происхождении и развитии «1001 ночи» не выяснен полностью до настоящего времени. Попытки искать прародину этого сборника в Индии , делавшиеся его первыми исследователями, пока не получили достаточного обоснования. Прообразом «Ночей» на арабской почве был, вероятно, сделанный в X в. перевод персидского сборника «Хезар-Эфсане» (Тысяча сказок). Перевод этот, носивший название «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», был, как свидетельствуют арабские писатели того времени, очень популярен в столице восточного халифата, в Багдаде . Судить о характере его мы не можем, так как до нас дошел лишь обрамляющий его рассказ, совпадающий с рамкой «1001 ночи». В эту удобную рамку вставлялись в разное время различные рассказы, иногда - целые циклы рассказов, в свою очередь обрамленные, как напр. «Сказка о горбуне», «Носильщик и три девушки» и др. Отдельные сказки сборника, до включения их в писанный текст, существовали часто самостоятельно, иногда в более распространенной форме. Можно с большим основанием предполагать, что первыми редакторами текста сказок были профессиональные рассказчики, заимствовавшие свой материал прямо из устных источников; под диктовку рассказчиков сказки записывались книгопродавцами, стремившимися удовлетворить спрос на рукописи «1001 ночи».
Гипотеза Хаммер-Пургшталя
При исследовании вопроса о происхождении и составе сборника европейские учёные расходились в двух направлениях. Й. фон Хаммер-Пургшталь стоял за их индийское и персидское происхождение, ссылаясь на слова Мас’удия и библиографа Надима (до 987 г.), что староперсидский сборник «Хезâр-эфсâне» («Тысяча сказок»), происхождения не то ещё ахеменидского, не то арзакидского и сасанидского, был переведен лучшими арабскими литераторами при Аббасидах на арабский язык и известен под именем «1001 ночи». По теории Хаммера, перевод перс. «Хезâр-эфсâне», постоянно переписываемый, разрастался и принимал, ещё при Аббасидах, в свою удобную рамку новые наслоения и новые прибавки, большей частью из других аналогичных индийско-персидских сборников (среди которых, например, «Синдбâдова книга») или даже из произведений греческих; когда центр арабского литературного процветания перенесся в XII -XIII вв. из Азии в Египет , 1001 ночь усиленно переписывалась там и под пером новых переписчиков опять получала новые наслоения: группу рассказов о славных минувших временах халифата с центральной фигурой халифа Гаруна Аль-Рашида ( -), а несколько позже - свои местные рассказы из периода египетской династии вторых мамелюков (так называемых черкесских или борджитских). Когда завоевание Египта османами подорвало арабскую умственную жизнь и литературу, то «1001 ночь», по мнению Гаммера, перестала разрастаться и сохранилась уже в том виде, в каком её застало османское завоевание.
Гипотеза де Саси
Радикально противоположное воззрение высказано было Сильвестром де Саси . Он доказывал, что весь дух и мировоззрение «1001 ночи» - насквозь мусульманские , нравы - арабские и притом довольно поздние, уже не аббасидского периода, обычная сцена действия - арабские места (Багдад , Мосул , Дамаск , Каир), язык - не классический арабский, а скоре простонародный, с проявлением, по-видимому, сирийских диалектических особенностей, то есть близкий к эпохе литературного упадка. Отсюда у де Саси следовал вывод, что «1001 ночь» есть вполне арабское произведение, составленное не постепенно, а сразу, одним автором, в Сирии , около половины в.; смерть, вероятно, прервала работу сирийца-составителя, и потому «1001 ночь» была закончена его продолжателями, которые и приделывали к сборнику разные концы из другого сказочного материала, ходившего среди арабов, - напр., из Путешествий Синдбада, Синдбâдовой книги о женском коварстве и т. п. Из перс. «Хезâр-эфсâне», по убеждению де Саси, сирийский составитель арабской «1001 ночи» ничего не взял, кроме заглавия и рамки, то есть манеры влагать сказки в уста Шехрезады; если же какая-нибудь местность с чисто арабской обстановкой и нравами подчас именуется в «1001 ночи» Персией , Индией или Китаем , то это делается только для пущей важности и порождает в результате одни лишь забавные анахронизмы .
Гипотеза Лэйна
Последующие учёные постарались примирить оба взгляда; особенно важным в этом отношении оказался авторитет Эдварда Лэйна (E. W. Lane), известного знатока этнографии Египта . В соображениях о позднем времени сложения «1001 ночи» на позднеарабской почве индивидуальным, единоличным писателем Лэйн пошёл даже дальше, чем де Саси: из упоминания о мечети Адилийе, построенной в 1501 г., иногда о кофе , один раз о табаке , также об огнестрельном оружии Лэйн заключал, что «1001 ночь» начата была в конце в. и закончена в 1-й четверти XVI в.; последние, заключительные фрагменты могли быть присоединены к сборнику даже при османах , в XVI и XVII вв. Язык и стиль «1001 ночи», по Лэйну, - обыкновенный стиль грамотного, но не слишком учёного египтянина -XVI в.; условия жизни, описанной в «1001 ночи», специально египетские; топография городов, хотя бы они были названы персидскими, месопотамскими и сирийскими именами, есть обстоятельная топография Каира поздней мамелюкской эпохи. В литературной обработке «1001 ночи» Лэйн усматривал такую замечательную однородность и выдержанность позднего египетского колорита, что не допускал вековой постепенности сложения и признавал только одного, максимум, двух составителей (второй мог окончить сборник), которые - или который - в течение недолгого времени, между -XVI в., в Каире , при мамелюкском дворе, и скомпилировал «1001 ночь». Компилятор, по Лэйну, имел в своем распоряжении арабский перевод «Хезâр-эфсâне», сохранившийся с в. до в своем старинном виде, и взял оттуда заглавие, рамку и, быть может, даже некоторые сказки; пользовался он также и другими сборниками происхождения персидского (ср. повесть о летательном коне) и индийского («Джильâд и Шимâс»), арабскими воинственными романами времен крестоносцев (Царь Омар-Номâн), наставительными (Мудрая дева Таваддода), мнимо-историческими Повестями о Гаруне Аль-Рашиде , специально-историческими арабскими сочинениями (особенно теми, где есть богатый анекдотический элемент), полунаучными арабскими географиями и космографиями (Путешествия Синдбада и космографию Казвиния), устными юмористическими народными побасенками и т. д. Все эти разнородные и разновременные материалы египетский составитель -XVI в. скомпилировал и тщательно обработал; переписчики XVII -XVIII в. внесли в его редакций только несколько изменений.
Воззрение Лэйна считалось в учёном мире общепринятым до 80-х годов XIX в. Правда, и тогда статьи де-Гуе (M. J. de Goeje) закрепляли, с слабыми поправками по вопросу о критериях, старый Лэйновский взгляд на компиляцию «1001 ночи» в мамелюкскую эпоху (после г., по де-Гуе) единоличным составителем, да и новый англ. переводчик (впервые не побоявшийся упрека в скабрезности) Дж. Пэйн не отступил от теории Лэйна; но тогда же, с новыми переводами «1001 ночи», начались и новые исследования. Ещё в г. X. Торренсом (H. Torrens, «Athenaeum», 1839, 622) была приведена цитата из историка XIII в. ибн-Саида (1208-1286), где о некоторых приукрашенных народных рассказах (в Египте) говорится, что они напоминают собой 1001 ночь. Теперь на те же слова и он Саида обратил внимание неподписавшийся автор критики на новые переводы Пэйна и Бёртона (R. F. Burton).
По основательному замечанию автора, многие культурно-исторические намеки и другие данные, на основании которых Лэйн (а за ним Пэйн) отнес составление «1001 ночи» к -XVI в., объясняются как обычная интерполяция новейших переписчиков, а нравы на Востоке не так быстро меняются, чтоб по их описанию можно было безошибочно отличить какой-нибудь век от одного - двух предыдущих: «1001 ночь» могла поэтому быть скомпилирована ещё в XIII в., и недаром цирюльник в «Сказке о горбуне» начертывает гороскоп для 1255 г.; впрочем, в течение двух следующих веков переписчики могли внести в готовую «1001 ночь» новые прибавки. А. Мюллер справедливо заметил, что если по указанию ибн-Саида «1001 ночь» существовала в Египте в XIII в., а к в., по довольно прозрачному указанию Абуль-Махâсына, успела уж получить свои новейшие наращения, то для прочных, правильных суждений о ней необходимо прежде всего выделить эти позднейшие наращения и восстановить, таким образом, ту форму, какую имела «1001 ночь» в XIII в. Для этого нужно сличить все списки «1001 ночи» и отбросить неодинаковые их части как наслоения XIV - в. Обстоятельно такую работу произвели X. Зотенберг и Рич. Бёртон в послесловии к своему переводу, 1886-1888; краткий и содержательный обзор рукописей есть теперь и у Шовена (V. Chauvin) в «Bibliographie arabe», 1900, т. IV; сам Мюллер в своей статье также сделал посильное сличение.
Оказалось, что в разных списках одинакова преимущественно первая часть сборника, но что в ней, пожалуй, вовсе нельзя найти тем египетских; преобладают повести о багдадских Аббасидах (особенно о Гаруне), да ещё есть в небольшом количестве сказки индийско-персидские; отсюда следовал вывод, что в Египет попал уж большой готовый сборник сказок, составившийся в Багдаде , вероятно, в Х в. и сосредоточенный по содержанию вокруг идеализированной личности халифа Гарун Аль-Рашида; сказки эти втиснуты были в рамку неполного арабского перевода «Хезâр-эфсâне», который был сделан в IX в. и ещё при Мас’удии был известен под именем «1001 ночи»; создана она, значит, так, как думал Хаммер - не одним автором сразу, а многими, постепенно, в течение веков, но главный её составной элемент - национальный арабский; персидского мало. На такую же почти точку зрения стал араб А. Сальхâний ; кроме того, основываясь на словах Надима, что араб Джахшиярий (багдадец, вероятно, X в.) тоже взялся за составление сборника «1000 ночей», куда вошли избранные сказки персидские, греческие, арабские и др., Сальхâний высказывает убеждение, что труд Джахшиярия и есть первая арабская редакция «1001 ночи», которая затем, постоянно переписываемая, особенно в Египте, значительно увеличилась в объёме. В том же 1888 г. Нёльдеке указал, что даже историко-психологические основания заставляют в одних сказках «1001 ночи» видеть египетское происхождение, а в других - багдадское.
Гипотеза Эструпа
Как плод основательного знакомства с методами и исследованиями предшественников, появилась обстоятельная диссертация И. Эструпа . Вероятно, книгой Эструпа пользовался и новейший автор истории араб. литерат. - К. Броккельманн ; во всяком случае, предлагаемые им краткие сообщения о «1001 ночи» близко совпадают с положениями, разработанными у Эструпа. Содержание их следующее:
- нынешнюю свою форму «1001 ночь» получила в Египте , больше всего в первый период владычества мамелюков (с XIII в.).
- Вся ли «Хезâр-эфсâне» вошла в арабскую «1001 ночь» или только избранные её сказки - это вопрос второстепенный. С полной уверенностью можно сказать, что из «Хезâр-эфсâне» взята рамка сборника (Шехрияр и Шехрезада), Рыбак и дух, Хасан Басрийский, Царевич Бадр и царевна Джаухар Самандальская, Ардешир и Хаят-ан-нофуса, Камар-аз-заман и Бодура. Сказки эти по своей поэтичности и психологичности - украшение всей «1001 ночи»; в них причудливо сплетается действительный мир с фантастическим, но отличительный их признак - тот, что сверхъестественные существа, духи и демоны являются не слепой, стихийной силой, а сознательно питают дружбу или вражду к известным людям.
- Второй элемент «1001 ночи» - тот, который наслоился в Багдаде . В противоположность сказкам персидским багдадские, в семитском духе, отличаются не столько общей занимательностью фабулы и художественной последовательностью в разработке её, сколько талантливостью и остроумием отдельных частей повести или даже отдельных фраз и выражений. По содержанию это, во-первых, городские новеллы с интересной любовной завязкой, для разрешения которой нередко выступает на сцену, как deus ex machina, благодетельный халиф ; во-вторых - рассказы, разъясняющие возникновение какого-нибудь характерного поэтического двустишия и более уместные в историко-литературных, стилистических хрестоматиях. Возможно, что в багдадские изводы «1001» ночи входили также, хоть и не в полном виде, Путешествия Синдбада; но Броккельман полагает, что этот роман, отсутствующий во многих рукописях, вписан был в 1001 ночь уж позже,
Столкнувшись с неверностью первой жены, Шахрияр каждый день берет новую жену и казнит её на рассвете следующего дня. Однако этот страшный порядок нарушается, когда он женится на Шахразаде - мудрой дочери своего визиря . Каждую ночь она рассказывает увлекательную историю и прерывает рассказ «на самом интересном месте» - и царь не в силах отказаться услышать окончание истории. Сказки Шахразады могут быть разбиты на три основные группы, которые условно можно назвать сказками героическими, авантюрными и плутовскими.
Героические сказки
К группе героических сказок относятся фантастические повести, вероятно составляющие древнейшее ядро «1001 ночи» и восходящие некоторыми своими чертами к ее персидскому прототипу «Хезар-Эфсане», а также длинные рыцарские романы эпического характера. Стиль этих повестей - торжественный и несколько мрачный; главными действующими лицами в них обычно являются цари и их вельможи. В некоторых сказках этой группы, как например в повести о мудрой деве Такаддул, отчетливо видна дидактическая тенденция. В литературном отношении героические повести обработаны более тщательно, чем другие; обороты народной речи из них изгнаны, стихотворные вставки - по большей части цитаты из классических арабских поэтов - наоборот, обильны. К «придворным» сказкам относятся напр.: «Камар-аз-Заман и Будур», «Ведр-Басим и Джанхар», «Повесть о царе Омаре ибн-ан-Нумане», «Аджиб и Тариб» и некоторые другие.
Авантюрные сказки
Иные настроения находим мы в «авантюрных» новеллах, возникших, вероятно, в торговой и ремесленной среде. Цари и султаны выступают в них не как существа высшего порядка, а как самые обыкновенные люди; излюбленным типом правителя является знаменитый Гарун аль-Рашид , правивший с 786 по 809, то есть значительно раньше, чем приняли свою окончательную форму сказки Шахразады. Упоминания о халифе Гаруне и его столице Багдаде не могут поэтому служить основой для датировки «Ночей». Подлинный Харун-ар-Рашид был очень мало похож на доброго, великодушного государя из «1001 ночи», а сказки, в которых он участвует, судя по их языку, стилю и встречающимся в них бытовым подробностям, могли сложиться только в Египте. По содержанию большинство «авантюрных» сказок - типичные городские фабльо. Это чаще всего любовные истории, героями которых являются богатые купцы, почти всегда обреченные быть пассивными выполнителями хитроумных планов своих возлюбленных. Последним в сказках этого типа обычно принадлежит первенствующая роль - черта, резко отличающая «авантюрные» повести от «героических». Типичными для этой группы сказок являются: «Повесть об Абу-ль-Хасане из Омана», «Абу-ль-Хасан Хорасанец», «Нима и Нуби», «Любящий и любимый», «Аладдин и волшебная лампа».
Плутовские сказки
«Плутовские» сказки натуралистически рисуют жизнь городской бедноты и деклассированных элементов. Героями их обычно являются ловкие мошенники и плуты - как мужчины, так и женщины, напр. бессмертные в арабской сказочной лит-ре Али-Зейбак и Далила-Хитрица. В этих сказках нет и следа почтения к высшим сословиям; наоборот, «плутовские» сказки полны насмешливых выпадов против представителей власти и духовных лиц, - недаром христианские священники и седобородые муллы до наших дней весьма неодобрительно смотрят на всякого, кто держит в руках томик «1001 ночи». Язык «плутовских» повестей близок к разговорному; стихотворных отрывков, малопонятных неискушенным в лит-ре читателям, в них почти нет. Герои плутовских сказок отличаются мужеством и предприимчивостью и представляют разительный контраст с изнеженными гаремной жизнью и бездельем героями «авантюрных» сказок. Кроме рассказов об Али-Зейбаке и Далиле, к плутовским сказкам относятся великолепная повесть о Матуфе- башмачнике, сказка о халифе-рыбаке и рыбаке Халифе, стоящая на грани между рассказами «авантюрного» и «плутовского» типа, и некоторые другие повести.
Издания текста
Неполное калькуттское В. Макнотена (1839-1842), булакское (1835; часто переизд.), бреславльское М. Хабихта и Г. Флейшера (1825-1843), очищенное от скабрезностей бейрутское (1880-1882), ещё более очищенное бейрутское-иезуитское, очень изящное и дешевое (1888-1890). Тексты изданы с рукописей, значительно отличающихся одна от другой, да и не весь ещё рукописный материал издан. Обзор содержания рукописей (старейшая - Галлановская , не позже половины XIV века) см. у Зотенберга, Бёртона, а вкратце - у Шовена («Bibliogr. arabe»).
Переводы
Обложка книги 1001 ночь под редакцией Бёртона
Старейший французский неполный - А. Галлана (1704-1717), который был в свою очередь переведен на все языки; он не буквален и переделан согласно вкусам двора Людовика XIV: научные переизд. - Лоазлера де’Лоншана 1838 г. и Бурдена 1838-1840 г. Он был продолжен Казоттом и Шависом (1784-1793) в том же духе. С 1899 г. издается буквальный (с булакского текста) и не считающийся с европейскими приличиями перевод Ж. Мардрю .
Немецкие переводы делались сперва по Галлану и Казотту; общий свод с некоторыми дополнениями по араб. оригиналу дали Хабихт, Хаген и Шалль (1824-1825; 6-е изд., 1881) и, по-видимому, Кёниг (1869); с араб. - Г. Вейль (1837-1842; 3-е исправл. изд. 1866-1867; 5-е изд. 1889) и, полнее, со всевозможных текстов, М. Хеннинг (в дешевой Рекламовской «Библиот. классиков», 1895-1900); неприличия в нём. перев. удалены.
Английские переводы делались сперва по Галлану и Казотту и получали дополнения по араб. ориг.; лучший из таких перев. - Джонат. Скотта (1811), но последний (6-й) том, перевед. с араб., не повторялся в последующих изданиях. Две трети 1001 ночи с исключением мест неинтересных или грязных с арабск. (по Булак. изд.) перевел В. Лэйн (1839-1841; в 1859 г. вышло испр. изд., перепеч. 1883). Полные англ. перев., вызвавшие много обвинений в безнравственности: Дж. Пэйна (1882-1889), и сделанные по многим редакциям, со всевозможными разъяснениями (историческими, фольклорными, этнографическими и др.) - Рич. Бёртона .
На русском языке еще в XIX в. появились переводы с франц. . Наиболее научн. пер. - Ю. Доппельмайер . Англ. перев. Лэна, «сокращенный вследствие более строгих цензурных условий», перевела на русск. яз. Л. Шелгунова в прилож. к «Живоп. обозр.» (1894): при 1-м томе есть статья В. Чуйко, составленная по де-Гуе. Первый русский перевод с арабского выполнен Михаилом Александровичем Салье ( -) в - .
Прочие переводы см. в вышеупомянутых работах А. Крымского («Юбил. сб. Вс. Миллера») и В. Шовена (т. IV). Успех Галлановой переделки побудил Пети де ла Круа напечатать «Les 1001 jours» . И в популярных, и даже в фольклорных изданиях «1001 день» сливается с «1001 ночью». По словам Пети де ла Круа, его «Les 1001 jours» - перевод персид. сборника «Хезâр-йäк руз», написанного по сюжетам индийских комедий испаганским дервишем Мохлисом около 1675 г.; но можно с полной уверенностью сказать, что такого персид. сборника никогда не существовало и что «Les 1001 jours» составлен самим Пети де ла Круа, неизвестно по каким источникам. Напр., одна из наиболее живых, юмористических его сказок «Папуши Абу-Касыма» отыскивается по-арабски в сборнике «Фамарâт аль-аврâк» ибн-Хыжже.
Другие значения
- 1001 ночь (фильм) по сказкам Шехерезады.
- 1001 ночь (альбом) - музыкальный альбом арабско -американских гитаристов Шахина и Сепехра, г.
- Тысяча и одна ночь (балет) - балет
Тысяча и одна ночь
Рассказ о царе Шахрияре
Ж ил-был когда-то злой и жестокий царь Шахрияр. Он каждый день брал себе новую жену, а наутро убивал ее. Отцы и матери прятали от царя Шахрияра своих дочерей и убегали с ними в другие земли.
Скоро во всем городе осталась только одна девушка - дочь визиря, главного советника царя, - Шахразада.
Грустный ушел визирь из царского дворца и вернулся к себе домой, горько плача. Шахразада увидела, что он чем-то огорчен, и спросила:
О батюшка, какое у тебя горе? Может быть, я могу помочь тебе?
Долго не хотел визирь открыть Шахразаде причину своего горя, но наконец рассказал ей все. Выслушав своего отца, Шахразада подумала и сказала:
Не горюй! Отведи меня завтра утром к Шахрияру и не беспокойся - я останусь жива и невредима. А если удастся то, что я задумала, я спасу не только себя, но и всех девушек, которых царь Шахрияр не успел еще убить.
Сколько ни упрашивал визирь Шахразаду, она стояла на своем, и ему пришлось согласиться.
А у Шахразады была маленькая сестра - Дуньязада. Шахразада пошла к ней и сказала:
Когда меня приведут к царю, я попрошу у него позволения послать за тобой, чтобы нам в последний раз побыть вместе. А ты, когда придешь и увидишь, что царю скучно, скажи: «О сестрица, расскажи нам сказку, чтобы царю стало веселей». И я расскажу вам сказку. В этом и будет наше спасение.
А Шахразада была девушка умная и образованная. Она прочитала много древних книг, сказаний и повестей. И не было во всем мире человека, который знал бы больше сказок, чем Шахразада, дочь визиря царя Шахрияра.
На другой день визирь отвел Шахразаду во дворец и простился с ней, обливаясь слезами. Он не надеялся больше увидеть ее живой.
Шахразаду привели к царю, и они поужинали вместе, а потом Шахразада вдруг начала горько плакать.
Что с тобой? - спросил ее царь.
О царь, - сказала Шахразада, - у меня есть маленькая сестра. Я хочу посмотреть на нее еще раз перед смертью. Позволь мне послать за ней, и пусть она посидит с нами.
Делай как знаешь, - сказал царь и велел привести Дуньязаду.
Дуньязада пришла и села на подушку возле сестры. Она уже знала, что задумала Шахразада, но ей все-таки было очень страшно.
А царь Шахрияр по ночам не мог спать. Когда наступила полночь, Дуньязада заметила, что царь не может заснуть, и сказала Шахразаде:
О сестрица, расскажи нам сказку. Может быть, нашему царю станет веселей и ночь покажется ему не такой длинной.
Охотно, если царь прикажет мне, - сказала Шахразада. Царь сказал:
Рассказывай, да смотри, чтобы сказка была интересная. И Шахразада начала рассказывать. Царь до того заслушался, что не заметил, как стало светать. А Шахразада как раз дошла до самого интересного места. Увидев, что всходит солнце, она замолчала, и Дуньязада спросила ее:
Царю очень хотелось услышать продолжение сказки, и он подумал: «Пусть доскажет вечером, а завтра я ее казню».
Утром визирь пришел к царю ни живой ни мертвый от страха. Шахразада встретила его, веселая и довольная, и сказала:
Видишь, отец, наш царь пощадил меня. Я начала рассказывать ему сказку, и она так понравилась царю, что он позволил мне досказать ее сегодня вечером.
Обрадованный визирь вошел к царю, и они стали заниматься делами государства. Но царь был рассеян - он не мог дождаться вечера, чтобы дослушать сказку.
Как только стемнело, он позвал Шахразаду и велел ей рассказывать дальше. В полночь она кончила сказку.
Царь вздохнул и сказал:
Жалко, что уже конец. Ведь до утра еще долго.
О царь, - сказала Шахразада, - куда годится эта сказка в сравнении с той, которую я бы рассказала тебе, если бы ты мне позволил!
Рассказывай скорей! - воскликнул царь, и Шахразада начала новую сказку.
А когда наступило утро, она опять остановилась на самом интересном месте.
Царь уже и не думал казнить Шахразаду. Ему не терпелось дослушать сказку до конца.
Так было и на другую, и на третью ночь. Тысячу ночей, почти три года, рассказывала Шахразада царю Шахрияру свои чудесные сказки. А когда наступила тысяча первая ночь и она окончила последний рассказ, царь сказал ей:
О Шахразада, я привык к тебе и не казню тебя, хотя бы ты не знала больше ни одной сказки. Не надо мне новых жен, ни одна девушка на свете не сравнится с тобой.
Так рассказывает арабская легенда о том, откуда взялись чудесные сказки «Тысячи и одной ночи».
Аладдин и волшебная лампа
В одном персидском городе жил бедный портной Хасан. У него были жена и сын по имени Аладдин. Когда Аладдину исполнилось десять лет, отец его сказал:
Пусть мой сын будет портным, как я, - и начал учить Аладдина своему ремеслу.
Но Аладдин не хотел ничему учиться. Как только отец выходил из лавки, Аладдин убегал на улицу играть с мальчишками. С утра до вечера они бегали по городу, гоняли воробьев или забирались в чужие сады и набивали себе животы виноградом и персиками.
Портной и уговаривал сына, и наказывал, но все без толку. Скоро Хасан заболел с горя и умер. Тогда его жена продала все, что после него осталось, и стала прясть хлопок и продавать пряжу, чтобы прокормить себя и сына.
Так прошло много времени. Аладдину исполнилось пятнадцать лет. И вот однажды, когда он играл на улице с мальчишками, к ним подошел человек в красном шелковом халате и большой белой чалме. Он посмотрел на Аладдина и сказал про себя: «Вот тот мальчик, которого я ищу. Наконец-то я нашел его!»
Этот человек был магрибинец - житель Магриба. Он подозвал одного из мальчиков и расспросил его, кто такой Аладдин, где живет. А потом он подошел к Аладдину и сказал:
Не ты ли сын Хасана, портного?
Я, - ответил Аладдин. - Но только мой отец давно умер. Услышав это, магрибинец обнял Аладдина и стал громко плакать.
Знай, Аладдин, я твой дядя, - сказал он. - Я долго пробыл в чужих землях и давно не видел моего брата. Теперь я пришел в ваш город, чтобы повидать Хасана, а он умер! Я сразу узнал тебя, потому что ты похож на отца.
Потом магрибинец дал Аладдину два золотых и сказал:
Отдай эти деньги матери. Скажи ей, что твой дядя вернулся и завтра придет к вам ужинать. Пусть она приготовит хороший ужин.
Аладдин побежал к матери и рассказал ей все.
Ты что, смеешься надо мной?! - сказала ему мать. - Ведь у твоего отца не было брата. Откуда же у тебя вдруг взялся дядя?
Как это ты говоришь, что у меня нет дяди! - закричал Аладдин. - Он дал мне эти два золотых. Завтра он придет к нам ужинать!
На другой день мать Аладдина приготовила хороший ужин. Аладдин с утра сидел дома, ожидал дядю. Вечером в ворота постучали. Аладдин бросился открывать. Вошел магрибинец, а за ним слуга, который нес на голове большое блюдо со всякими сластями. Войдя в дом, магрибинец поздоровался с матерью Аладдина и сказал:
Прошу тебя, покажи мне место, где сидел за ужином мой брат.
Вот здесь, - сказала мать Аладдина.
Магрибинец принялся громко плакать. Но скоро он успокоился и сказал:
Не удивляйся, что ты меня никогда не видела. Я уехал отсюда сорок лет назад. Я был в Индии, в арабских землях и в Египте. Я путешествовал тридцать лет. Наконец мне захотелось вернуться на родину, и я сказал самому себе: «У тебя есть брат. Он, может быть, беден, а ты до сих пор ничем не помог ему! Поезжай к своему брату и посмотри, как он живет». Я ехал много дней и ночей и наконец нашел вас. И вот я вижу, что хотя мой брат и умер, но после него остался сын, который будет зарабатывать ремеслом, как его отец.
