Капитолийская волчица читать. Капитолийская волчица. Рим до цезарей. Вначале была сказка

Независимая Газета 28.08.2008 Равновесие знакомого и непонятного Гасан Гусейнов Тэги: гаспаров, рим, поэты "Мы, оглядываясь, видим лишь руины..." Михаил Гаспаров. Капитолийская волчица. Рим до цезарей. – М.: Фортуна ЭЛ, 2008. – 144 c. Эта книга Михаила Леоновича Гаспарова (1935 – 2005) очень скоро станет настольной для всех, кто только начинает знакомиться с античной культурой, литературой и историей. «Капитолийская волчица», которую любовно подготовила к печати вдова автора, Алевтина Михайловна Зотова, намного уступает по объему выдержавшей несколько изданий «Занимательной Греции». Легче рассказать о взрослом человеке, прожившем долгую интересную жизнь, чем о безвременно умершем ребенке. Не так ли обстоит дело и с посмертно изданными книгами, которые не успел довести до конца сам автор? Тридцать три главки – тридцать три сюжета от основания города Ромулом и Ремом до разрушения Карфагена и последнего разговора Сципиона с Полибием о будущем Рима – снабжены множеством иллюстраций и карт. У «Волчицы» достаточно широкие поля: порадуется и юный читатель, который учится оставлять на страницах принадлежащих ему книг осмысленные карандашные следы собственного погружения в предмет. Все вместе сцеплено единством повествования, но каждая главка построена как самостоятельное произведение риторического искусства. Главное упражнение Гаспарова – на сжатость и ясность. Вот глава о Первой Пунической войне. В ней повествуется о борьбе Рима с Карфагеном за Сицилию, о подвигах консулов Дуилия и Регула, об оказанных им почестях и о страшной смерти одного из них. Но построена, сделана эта главка как объяснение значения нескольких русских слов и реалий («пунический», «ростральная колонна») и еще – как комментарий к стихам Пушкина о Зарецком в «Евгении Онегине». После каждой главки читателю хочется, заложив закладку, пойти по меткам, расставленным Гаспаровым. Хочется научиться, и немедленно, читать русских поэтов так, как он, и так же сжато и складно уметь объяснить римские суеверия или противостояние плебеев и патрициев. Однажды, это было в середине 80-х годов, ссылаясь на римского автора, Михаил Леонович заметил в разговоре, что в очередной раз наступили времена, когда нужно думать о перепаковке нашего знания об античной культуре для все более освобождающегося от классического образования поколения. Что лучше не ждать, пока забудется что-то важное, а сознательно отсекать все второстепенное. В самом деле, времени у каждого из нас с каждым днем становится все меньше, а знания, наоборот, накапливаются. Как выйти из этого противоречия? Гаспаровская риторика и есть наука и искусство вкладывать большое в малое. Просветительское значение его школы особенно драгоценно сейчас, когда так легко поддаться искушению и википедически заскользить по оболочкам чужого знания. Некоторые всерьез уверены, что главное не знать нечто, а знать, где его искать. Тоненькая книжка Гаспарова – ключ к совсем другому подходу: как научиться распоряжаться временем и словом, чтобы не терять самого интересного из наступающего на молодого читателя потока все новых и новых сведений. 2 Неизбежные на этом пути упрощения и спрямления с лихвой восполнятся на следующем этапе, когда читатель после введения в историю Рима неизбежно захочет окунуться в другие тексты Гаспарова, например в его перевод Светония. Помимо приобщения к истории Рима – главному историческому корню современной западной цивилизации, – читатель отметит три вещи. Во-первых, он увидит, что знание любой иноземной культуры определяется и оформляется переводчиками. Если даже фотограф, снимающий виды чужих городов, предлагает нам видеть эти города под своим углом зрения, то что же говорить о том, кто переписывает текст на своем языке. Не только Гаспаров похож на Светония, но и Светоний, оказывается, похож на Гаспарова. Мне кажется, спрашивая себя, чей стиль (разумеется, в его собственном, русском изводе) больше всего подходит для целей книги, Гаспаров выбрал не Ливия, Плутарха или Тацита, а именно Светония. Как написал бы Светоний о Риме до цезарей? Наверное, так бы и написал. Другая вещь, о которой непременно задумается читатель, перейдя от «Волчицы» к более ранним и вполне законченным работам Гаспарова, – это потребность знатока находить простые и внятные, распутывающие формулировки для сложных и запутанных явлений. Гаспаров показывает, что для оценки сложного исторического события нужно чаще прислушиваться к поэтам: ведь поэты – это люди, которые умеют наименьшим числом слов передать наибольшее содержание. Вот почему, когда хочешь получше разобраться в настоящем и минувшем, не бойся обратиться к стихам. Неожиданное и кому-то неприятное соседство: иногда и политики бывают подобны поэтам. Они произносят фразу – афоризм, политическую формулу, просто случайную реплику. Фраза запоминается, ее записывают, и вот больше двух тысяч лет ее повторяют. Таких высказываний десятки и сотни. Сама фраза, ее звук и поверхностный смысл у всех на слуху. Но большинство повторяет эти стихи времени почти бездумно с усердием попугая. В каждом поколении есть люди, которые не хотят быть попугаями. Для таких и пишет Гаспаров, когда объясняет смысл слов Катона о «Карфагене, который должен быть разрушен», или смысл выражения «смех авгуров» в стихах Пушкина: Святая дружба, глас натуры. Взглянув друг на друга потом, Как цицероновы авгуры, Мы рассмеялися тайком... Нарочитая сжатость гаспаровского текста, любовь к хиазмам, антитезам и двум-трем другим простым фигурам речи не успевает наскучить и взрослому читателю: слишком уж коротка книга. А вот для читателя молодого – это самая полезная наука построения мысли. Чтобы больше узнать о ней, он может обратиться (и непременно обратится) к другой книге Гаспарова – «Записям и выпискам». Первая выписка о букве «А» сделана из дневника Евгения Шварца, это слова о детском писателе Евгении Чарушине: «Чарушин писал просто, как будто врачу говорил «а». Так и сам Гаспаров для читателя – это не только Светоний, но и Чарушин. Вершина этой встречи – глава «Римские боги», в которой Гаспаров объясняет, чем римский пантеон отличался от греческого. Не удивлюсь, если ребенок с чувством юмора захочет именно по прочтении этого короткого текста учиться латинскому языку, а школьник постарше вознамерится переписать эту главу стихами. В чем ее секрет? В равновесии своего и чужого, знакомого и непонятного. «Богов у нас в стране такая пропасть, – цитирует Гаспаров Петрония, – что легче встретить бога, чем человека». Римлянин живет в мире, где под покровительством специального божества находится каждое человеческое действие – от появления на свет до возвращения домой из деревни, от переживания страха до способности прислушиваться к чужим советам. Как жилось в этом мире человеку? На такие вот общие вопросы «Волчица» не отвечает. Но она водружает на нос своего читателя замечательные очки, которые позволяют различать первые цвета, слова и звуки римского мира. У моего поколения были прекрасные детские книги. Но мне очень жаль, что среди них не было и этой.

ОСНОВАНИЕ РИМА

В средней Италии, в низовьях реки Тибр, была область Лаций. Там жил народ латины. У латинов был город Альба Лонга; по преданию, его основали древние троянцы, бежавшие в Италию после падения Трои. В Альба Лонге были царями два брата: Нумитор и Амулий. Жестокий Амулий низложил кроткого Нумитора и стал править Альба Лонгой единовластно.

У свергнутого Нумитора была дочь Рея Сильвия. У нее родились два сына-близнеца.

Кто их отец? - сурово спросил Амулий.

Бог Марс, - ответила Рея. Амулий не поверил. Он приказал заточить Рею Сильвию в подземную темницу, а близнецов положить в корзину и бросить в Тибр.

Тибр был в разливе; его волны подхватили корзину, отнесли ее в тихую заводь и, спадая, оставили там на берегу. К корзине подбежала волчица - священное животное бога Марса. Она легла рядом и начала кормить младенцев своим молоком. По крайней мере, так утверждал старик пастух, который нашел корзину. Пастух взял близнецов к себе в хижину и стал воспитывать как своих детей. Назвал он их: Ромул и Рем.

Ромулу и Рему скучно было быть пастухами. Они стали разбойниками. Вокруг них собралась ватага друзей. Крестьяне любили разбойников за то, что они защищали их от притеснений Амулия. Царь приказал схватить братьев. Ромул отбился. Рема привели к царю. Царь отдал его на допрос Нумитору. Тот спросил юношу, откуда он. Рем рассказал то, что слышал от старого пастуха: о разливе Тибра, о близнецах в корзинке, о марсовой волчице. Нумитор понял, что перед ним - его внук. В это время за городской стеной послышался шум и лязг оружия: это Ромул с товарищами явился на выручку к брату. Нумитор и Рем открыли им ворота. Жестокий Амулий был убит. Царем Альба Лонги стал Нумитор, а братья-разбойники решили основать для себя и своих друзей новый город - на том месте, где когда-то их нашли на берегу Тибра.

Низкую прибрежную долину окружали три холма: Капитолий, Палатин, Авентин, а за ними виднелось второе кольцо холмов: Квиринал, Виминал, Эсквилин и Целий. На этих семи холмах и раскинулся впоследствии великий Рим. А покамест два брата заспорили, на котором из холмов лучше основать первое поселение. Ромул предлагал Палатин, Рем - Авентин. Решили разойтись и ждать знаменья богов: кто над своим холмом первым увидит шесть коршунов, тот и победил в споре, там и быть городу. Ждали всю ночь. На рассвете коршуны появились сперва над холмом Рема, потом над холмом Ромула. Но над Авентином их летало шесть, а над Палатином - двенадцать. Снова начались споры. Наконец все же решили строить на Палатине, но Рем остался недоволен.

Основание города совершалось так. На Палатине определили место, которое будет центром города. Там вырыли яму и закопали в нее начатки плодов земных. Перед ямой прошли один за другим все товарищи Ромула и Рема, будущие граждане нового города, загорелые, оборванные и серьезные. Каждый бросил в яму горсть земли из своего родного города. Теперь каждый мог по праву сказать, что Рим - это его отчая земля. Потом плугом, описывая круг, провели границу города. Плуг был медный, везли его белый бык и белая корова, за плугом шел Ромул с пением молитв. Товарищи его шли следом и отворачивали взрезанную землю в сторону города, чтобы ни один комок не остался на чужой стороне. Где должны были быть ворота, плуг приподнимали и переносили по воздуху. Борозда была священна, а ворота священными быть не могли: через них будут возить и чистые предметы и нечистые.

Над прочерченной бороздой Ромул начал, копая ров, насыпать вал. Рем насмешливо следил за работой брата. Ромул торжественно провозгласил:

Отныне никто никогда безнаказанно не переступит через эти стены.

Вал был едва по колено человеку. Рем расхохотался и перескочил через вал. Ромул не понимал шуток; он бросился на брата и ударил его мечом. Рем упал мертвый. Его похоронили на Авентине, там, где он мечтал основать город. Ромул остался один вождем своих друзей. Заложенный им город стал называться его именем: по-латыни Рим называется Рома.

Современные ученые-археологи относят период возникновения города к VIII в. до н. э., а римские историки высчитали даже год и день основания Рима - 21 апреля 754 г. до н. э.

Так с братоубийства началась история Рима. И когда много веков спустя Рим, мировая столица, терзался в бурях гражданских войн, люди говорили:

Это расплата за пролитую кровь Рема.

ПОХИЩЕНИЕ САБИНЯНОК

Первыми обитателями Рима были разбойники из отряда Ромула. Их было мало. Тогда Ромул заложил на соседнем Капитолийском холме храм бога-очистителя Вейовиса. Всякий беглый раб, должник или преступник, бежавший к этому храму, становился свободным и оправданным. Прошло полгода. В Рим стал стекаться беглый люд со всего Лация. Но у них не было жен, не было детей - не на кого было оставить основанный город. Соседние города не выдавали дочерей за римлян.

Это не народ, а шайка разбойников, - говорили они.

Нужно было добывать жен хитростью и силой.

Ромул распустил слух, будто на территории Рима найден алтарь, выстроенный неизвестному богу. Его назвали Консом - богом света (отсюда и консул - советник, и консилиум - совет). В честь этой находки был объявлен праздник с играми. На него сошлись оба окрестных племени: и латины, жители приморской равнины, и сабины, жители апеннинских предгорий. Стояли, смешавшись толпой, ждали игр. Ромул взмахнул плащом - и римские юноши набросились на сабинских девушек: каждый хватал первую попавшуюся и нес, кричащую и отбивающуюся, к себе в хижину. Началось смятение, гости разбежались. Сабинянки остались в Риме - привыкать к своей судьбе пленниц и жен. А сабины приготовились к войне - наказать похитителей.

Сабинским царем был Тит Таций. Чтобы напасть на Палатин, он решил сперва захватить соседний Капитолий. Там стояла маленькая римская крепость. У ее начальника была дочь Тарпея. Римляне были бедны, а сабины богаты. Тарпея тайно обещала Тацию впустить сабинов в крепость, если каждый воин отдаст ей то, что носит на левой руке. На левой руке сабины носили золотые запястья. Она забыла, что на левой руке был еще и щит. Сабины радовались измене, но презирали изменницу. Тарпею забросали тяжелыми щитами насмерть. Тот капитолийский утес, где это случилось, получил название Тарпейской скалы. Отсюда потом сбрасывали в пропасть осужденных преступников.

На следующий день между Капитолием и Палатином произошло сражение. Сначала сабины теснили римлян, потом римляне теснили сабинов. Вдруг похищенные сабинянки, с распущенными волосами, в растерзанной одежде, сбежали с римского холма и бросились в гущу боя. Они бесстрашно разнимали дерущихся.

Мы не хотим быть ни вдовами, ни сиротами! - кричали они.

Воины дрогнули, битва остановилась.

Ромул и Таций начали переговоры. Договорились, что римляне и сабины будут жить в Риме вместе, а Ромул и Таций править ими сообща. Так и стало. Но через несколько лет Таций погиб, и Ромул остался единственным царем над удвоившимся народом.

Ромул правил тридцать семь лет. Он разделил римский народ на роды и племена, учредил сенат, вел войны, одерживал победы. Он окружил себя телохранителями-ликторами: их было двенадцать, по числу коршунов, когда-то явившихся ему над Палатином.

Как он погиб, неизвестно. Говорили, что его отец Марс взял его живым на небо. Но говорили также, что его убили сенаторы, недовольные его самовластием: растерзали в храме, и каждый вынес под плащом по куску тела, чтобы не осталось следов.

БЛАГОЧЕСТИВЫЙ НУМА

ОСНОВАНИЕ РИМА

У свергнутого Нумитора была дочь Рея Сильвия. У нее родились два сына-близнеца.

Кто их отец? - сурово спросил Амулий.

Отныне никто никогда безнаказанно не переступит через эти стены.

Это расплата за пролитую кровь Рема.

ОСНОВАНИЕ РИМА

У свергнутого Нумитора была дочь Рея Сильвия. У нее родились два сына-близнеца.

Кто их отец? - сурово спросил Амулий.

Отныне никто никогда безнаказанно не переступит через эти стены.

Это расплата за пролитую кровь Рема.

ПОХИЩЕНИЕ САБИНЯНОК

Это не народ, а шайка разбойников, - говорили они.

Нужно было добывать жен хитростью и силой.

Если вы, молодой читатель, перелистаете эту книгу, посмотрите картинки, заглянете в оглавление, прочитаете по нескольку страниц там и тут, то первым вопросом, который вы зададите, будет, наверное, такой: «А это правда так и было?» Я отвечу: и да, и нет.

Правда то, что были славные победы греков над персами, а потом сказочно быстрое завоевание Востока Александром Македонским. Правда то, что спартанцы были непобедимыми воинами, а афиняне лучше других строили мраморные храмы и сочиняли трагедии для театра. Правда то, что в греческом языке впервые появилось слово «философия» и что в Александрийской библиотеке занимались почти всеми теми же науками, какими занимаемся и мы.

Но что вокруг этих событий было столько кстати сбывавшихся предсказаний оракулов; что все герои были героями без страха и упрека, а злодеи – злодеями до глубины своей черной души; что все речи, которые при этом говорились, были такими умными, краткими и складными; что все диковинки земной природы и людских обычаев, о которых слышали древние греки, были и вправду таковы, – за это, конечно, поручиться нельзя. Здесь много выдумки. Чья же это выдумка?

Выдумал это сам греческий народ. Так ведь бывает всегда: когда случится какое-нибудь интересное событие, вести о нем передаются из уст в уста, обрастая новыми и новыми живописными подробностями, и под конец факты так тесно сплетаются с легендами, что ученому историку приходится много трудиться, чтобы отделить одно от другого.

Как историки восстанавливают действительный облик событий по противоречивым рассказам о них, – об этом можно было бы написать очень интересно, но это уже была бы совсем другая книга. Наша же книга – о том, каким запомнили свое прошлое сами древние греки. Можно ли судить о человеке по тому, что он сам о себе рассказывает? Можно: даже когда он присочиняет, мы видим, каков он есть и каким ему бы хотелось быть. Вот так же можно судить и о целой древней культуре по ее рассказам о себе.

Все, что для нас сейчас само собой разумеется, когда-то было открыто впервые. И то, что надо слушаться закона; и то, что параллельные прямые нигде не пересекаются; и то, что биение пульса в человеке – от сердца; и то, что мысль о вещи может больше о ней сказать, чем взгляд на эту вещь; и то, что интересные истории можно разыгрывать в лицах и тогда это называется драма. Такие открытия порознь делались и в Вавилоне, и в Индии, и в Китае, и в Греции. Но наша собственная цивилизация, новоевропейская, развивалась главным образом на основе древнегреческой (и сменившей ее древнеримской). Поэтому древнегреческие открытия ближе нам, чем какие-нибудь иные.

Из столетия в столетие в учебниках математики переписывались почти те же определения, какие были когда-то даны Евклидом; а поэты и художники упоминали и изображали Зевса и Аполлона, Геракла и Ахилла, Гомера и Анакреонта, Перикла и Александра Македонского, твердо зная, что читатель и зритель сразу узнает эти образы. Поэтому лучше узнать древнегреческую культуру – это значит лучше понять и Шекспира, и Рафаэля, и Пушкина. И в конечном счете – самих себя. Потому что нельзя ответить на вопрос: «Кто мы такие?», не ответив на вопрос: «Откуда мы такие взялись?»

Впрочем, это я забегаю вперед. Потому что «познай самого себя» – это тоже один из заветов древнегреческой цивилизации, и вы еще не раз с ним встретитесь в этой книге. Желаю вам успеха!

Часть первая

Греция становится Грецией,

или До закона было предание

Есть племя людей,

Есть племя богов,

Дыхание в нас – от единой матери,

Но сила нам отпущена разная:

Человек – ничто,

А медное небо – незыблемая обитель

Во веки веков.

Но нечто есть,

Возносящее и нас до небожителей, -

Будь то мощный дух,

Будь то сила естества, -

Хоть и неведомо нам, до какой межи

Начертан путь наш дневной и ночной

Роком.

Вначале была сказка

Историческая наука начинается с хронологии. Это, может быть, самая скучная часть истории, но и самая необходимая. Если не знать, что было в прошлом раньше и что потом, то все остальные знания теряют всякий смысл.

Греки это понимали и заучивали хронологию старательно. На острове Паросе старание дошло до того, что большая хронологическая таблица по греческой истории была вырезана на мраморе и выставлена на площади, чтобы прохожие смотрели и просвещались. Таблица эта сохранилась. Но выглядит она, на современный взгляд, немного странно. Вот ее начало с небольшими сокращениями.

Год 1582 до н. э. Царь Кекроп воцаряется в Афинах.

Год 1529. Всемирный потоп, из которого спаслись Девкалион и Пирра.

Год 1519. Царь Кадм, основатель Кадмеи, пришел в Фивы из Финикии и научил греков письменности.

Вы скажете: «Разве это история? Это сказка! Это все равно что составлять таблицу по хронологии Киевской Руси и включать в нее даты: тогда-то Илья Муромец убил Соловья-разбойника, а тогда-то Руслан – Черномора».

Грек, услышав такие слова, обиделся бы. Может быть, он сам из знатного рода, который возводит свое происхождение к одному из мифологических героев, упомянутых здесь. Спартанский царь Леонид, герой Фермопил, считал себя прапра- (повторите это «пра» 20 раз!) – правнуком Геракла. Сроком жизни человеческой греки считали 70 лет, лучший срок для рождения сына- с ер едина жизни, 35 лет. Леонид погиб в 480 г. до н. э. Отсчитайте от этой даты 23 раза по 35 лет (жизнь Леонида и 22 поколений его предков) и вы окажетесь в 1285 г. до н. э., как раз в том времени, в которое Паросская таблица поселяет Геракла. Как же не верить такой хронологии?

И не только тщеславные цари, но и более серьезные люди часто возводили свой род к героям и богам. Гиппократ был великим ученым, отцом греческой медицины; мы с ним еще встретимся в этой книге. Он был из рода потомственных врачей, Асклепиадов, а род этот начало вел от Асклепия, бога врачевания, сына Аполлона; Гиппократ был потомком бога в 18-м поколении. Если сделать расчет лет, то получится: бог жил незадолго до Троянской войны. И правда: в «Илиаде» написано, что сын бога Асклепия, Махаон, был, так сказать, главным врачом греческого войска под Троей. (Знаете большую яркую бабочку-махаона? Так вот, она названа в честь этого самого врача-полубога, а почему – я не знаю.)

Поэтому не будем смеяться заранее. Для грека хронология мифов была делом важным. Ею занимались большие ученые. Эратосфен, великий математик, впервые рассчитавший размер земного шара (как он это сделал, мы узнаем в последней части этой книги), столь же усердно рассчитывал и дату падения Трои. Кстати, она у него получилась другая, чем на Паросской таблице: 1183 год. Но это уже мелочи.

И еще два слова. Я сказал, что начало Паросской таблицы я переписал с небольшими сокращениями. Но я сделал в ней еще одно изменение – очень простое и очень бросающееся в глаза. Какое? Попробуйте догадаться. Кто не догадается, для тех я скажу об этом на 52-й странице.