Древняя восточная литература. Литература Древнего Востока. Очерки истории зарубежной литературы

При рассмотрении хеттской литературы мы должны больше, чем когда-либо прежде, проявлять сдержанность и помнить, что наше суждение определяется пределами наших знаний. Это может показаться банальным, но стоит вспомнить, что имеющиеся у нас сведения настолько неполны и неопределенны, что практически невозможно определить литературную преемственность и концепции, которым она повинуется. Но ситуация с хеттской литературой именно такова, - ведь все, что мы о ней знаем, почерпнуто из одной-единственной уцелевшей библиотеки в столице, городе Хаттусе, да и эта библиотека дошла до нас не полностью. Документы в Месопотамии обнаружены в нескольких разных местах, и это дает некоторую гарантию того, что наше представление о литературных жанрах не будет слишком отличаться от реального, по крайней мере в отношении структуры и качества литературы. Но поскольку источник хеттской литературы у нас всего один - и то заведомо неполный, - то нет никакой гарантии, что в нем мы обнаружим все аспекты и все жанры литературной деятельности хеттов.
По содержанию хеттская литература, как и хеттская религия, откровенно находится под преимущественным влиянием месопотамской литературы. Но при этом существенно, что влияние это по большей части не прямое, а опосредованное - через другой горный народ, хурритов, которые благодаря своему географическому положению послужили своего рода мостом между двумя цивилизациями.
Одновременно и сами хурриты оказались создателями собственного варианта широкого культурного круга, набора традиций и литературных жанров, которые хетты, в свою очередь, болеелибо менее полно заимствовали и присвоили.
Вообще говоря, все это проделывалось поразительно грубо и примитивно - совершенно не похоже на тот высокий уровень эволюции и проработки литературных жанров, который в Месопотамии существовал еще со времен шумеров.
Эти замечания применимы, конечно, только до момента, когда сами хетты начинают творить; поϲӆе этого - как мы уже до некоторой степени видели - возникают оригинальные и независимые литературные формы, из которых важнейшими представляются анналы и политические договоры. На этой стадии хеттская литература становится позитивной силой: она создает новые литературные жанры и поднимает их на высоту, невиданную прежде на Древнем Востоке.

Самый распространенный жанр - мифологический эпос, рассказ о деяниях богов, об их конфликтах и приключениях. Но, в отличие от месопотамских параллелей, это по большей части грубая проза, - по крайней мере, нам не удается выделить в ней какую бы то ни было поэтическую структуру.
Если классифицировать мифы по происхождению, можно выделить два выдающихся очевидно хеттских цикла - по крайней мере, их главные герои хетты. В одном из этих циклов рассказывается о победе над драконом, в другом - об исчезновении бога. Оба сюжета уходят корнями в общее религиозное и литературное наϲӆедие Древнего Востока: первый цикл воспроизводит рассказ о божественном герое, побеждающем силы зла, иными словами, месопотамский миф о победе Мардука над драконом Тиаматом и египетский миф о победе солнца над змеем Апофисом; второй представляет собой хеттскую версию месопотамского цикла о Думузи (Таммузе) и египетского цикла об Осирисе. Но родство здесь концептуальное, а не литературное: хеттская версия заметно отличается от остальных, доказывая тем самым свое независимое происхождение.
Как нам подробно рассказывают в начале текста, драконовский цикл, собранный воедино в двух версиях жрецом бога Нерика, зачитывался публично на празднике Пурулли, который, по всей видимости, совпадал с Новым годом. Это очень интересная информация, один из элементов, из которых мы делаем вывод о том, что на Древнем Востоке мифология и ритуал были очень тесно связаны и что по крайней мере некоторые из «литературных» текстов на самом деле представляют собой сценарии религиозных церемоний. К этому вопросу мы еще вернемся, когда появятся дополнительные данные. Пока же, ограничившись рассмотрением драконовского цикла, скажем, что противником дракона является бог грозы, а главная цель рассказа - восславить его победу. Согласно более древней версии, дракон Иллуянкас поначалу одержал верх. Поϲӆе этого, желая отомстить, бог грозы устроил большой пир, на который пригласил и противника;
он заставил дракона съесть так много, что тот не в состоянии даже вернуться домой:

Дракон Иллуянкас пришел со своими детьми, и они ели и пили.
Они выпили каждую амфору досуха и утолили свою жажду. Поϲӆе этого они уже не могли спуститься в свое логово… Бог грозы пришел и убил дракона Иллуянкаса, и боги были с ним.

ᴍаӆᴏ можно вспомнить параллелей такой грубой и одновременно изобретательной истории: можно было бы, пожалуй, назвать историю борьбы Гора и Сета. Но там это скорее исключение, а здесь - правило, характеризующее художественный уровень в целом. Еще один пример - более поздняя версия этого же мифа: теперь дракон поϲӆе первоначальной победы над богом грозы вынимает у того сердце и глаза;
бог жаждет вернуть их и для достижения своей цели пользуется женитьбой своего сына на дочери Иллуянкаса:

Бог грозы сказал своему сыну: «Когда пойдешь в дом жены твоей, попроси у них мое сердце и глаза мои». Когда он пошел туда, то попросил у них сердце, и они отдали его. Позже он попросил у них глаза, и они отдали их тоже. Он принес их богу грозы, своему отцу. Так бог грозы получил обратно свое сердце и глаза свои.
Когда тело его было восстановлено в прежнее состояние, он отправился к морю сражаться. Он напал на дракона Иллуянкаса и чуть не убил его.

Мифологический цикл о пропавшем боге также заслуживает внимания более чем в одном аспекте. Начнем с того, что это, судя по всему, самое полное и непосредственное из всех литературное выражение концепции умирания и возрождения природы, общей для всего Древнего Востока. Во-вторых, связи с религиозными ритуалами здесь очевидны и подробны; описание сложной магической процедуры очищения и оживления бога занимает немалую часть рассказа. У этого мифа существует одна основная версия, в которой роль пропавшего бога играет Телепину;
но существование других версий с другими действующими лицами указывает на то, что главное и оригинальное в этом мифе - событие, о котором идет речь, а вовсе не действующие лица.
Рассказ идет о том, как Телепину (ограничимся основной версией) разгневался и пропал с земли; далее ϲӆедует впечатляющее описание умирающей жизни:

Так что зерно и полба больше не росли.
Так что скот, овцы и человек больше не плодились. И даже те, которые были беременны, не могли никак разродиться. Растения высохли, деревья высохли и перестали давать свежие побеги.
Пастбища высохли, источники высохли.
Голод возник на земле, человек и боги погибали от голода.

Невозможно более красноречиво рассказать о поϲӆедствиях исчезновения бога. Во всяком случае, слова бога грозы, обращенные к остальным богам в дни бедствий, это подтверждают:

Бог грозы встревожился о Телепину, сыне его: «Телепину, сына моего, - сказал он, - здесь нет. Он впал в ярость и унес с земли все хорошее». Великие боги и меньшие боги пустились на поиски Телепину. Солнечный бог выслал стремительного орла, сказав: «Лети, обыщи все вершины гор! Обыщи глубокие долины! Обыщи глубины водные!» Орел полетел, но не смог найти его.

Поϲӆе нескольких безуспешных попыток только пчеле удается наконец отыскать Телепину;
интересно было бы остановиться на мгновение на значении этого мотива в фольклоре. Но нужно двигаться дальше: Телепину возвращается, но гнев его не утих. Богиня магии изгоняет его гнев посредством магического ритуала;
спокойствие восстановлено, и бог соглашается вернуть на землю плодородие:

Телепину вернулся назад в свой дом и вновь начал заботиться о своей земле… Алтари богов были приведены в порядок. Он положил полено в очаг. Он выпустил овец в долины, он выпустил скотину в загон. Мать заботилась о своем ребенке, овца заботилась о своем ягненке, корова заботилась о своем теленке. А Телепину заботился о царе с царицею, давал им долгую жизнь и бодрость.

На этом цикл заканчивается; ϲӆедует заметить, что составлен он на более высоком литературном уровне, чем цикл о боге грозы и драконе или тот цикл, к обсуждению которого мы сейчас перейдем. Этот миф заимствован из хурритского источника и, соответственно, является первым из известных нам мифов, который пришел от народов хеттского окружения.
В цикле о Кумарби, отце богов, можно различить две основные части.
Первая из них, известная под названием «О царствовании на небесах», рассказывает о том, как царский сан переходит от Алалу к Ану, от Ану к Кумарби, и от Кумарби к богу грозы Тешшубу, который, будучи сыном своего предшественника, свергает его с трона:

Прежде, в минувшие годы,
Был Алалу на небе царем.
Алалу сидел на престоле,
И даже бог Ану могучий,
Что прочих богов превосходит,
Склоняясь у ног его низко,
Стоял перед ним, словно кравчий,
И чашу держал для питья.
И девять веков миновало,
Как царствовал в небе Алалу.
Когда же настал век десятый,
Стал Ану сражаться с Алалу,
И он победил его, Ану.
Алалу бежал от него
В далекую Темную Землю.
Он вниз убежал от него —
В далекую Темную Землю.
И Ану сидел на престоле.
Сидел на престоле он, Ану,
И даже Кумарби могучий,
Склоняясь у ног его низко,
Стоял перед ним, словно стольник,
Еду ему он подавал.
И девять веков миновало,
Как царствовал на небе Ану.
Когда же настал век десятый,
Стал с Ану сражаться Кумарби.

Кумарби, потомок Алалу,
Стал на небе с Ану сражаться.
Тот взгляда Кумарби не вынес,
Но он ускользнул от него,
Он, Ану, бежал от Кумарби,
Как птица, взлетая на небо.
Кумарби, его настигая,
Схватил его за ноги крепко,
Вниз с неба он Ану стащил,
И он укусил его в ногу,
Откусил его силу мужскую,
И стала, как бронза, литьем
Она у Кумарби во чреве.
Когда проглотил он, Кумарби,
Всю силу мужскую врага,
Он радостно захохотал.
Но Ану, к нему повернувшись,
Сказал ему речи такие:
«Ты радуешься, проглотив
Всю силу мужскую мою.
Но радуешься ты напрасно.
Я тяжесть в тебе оставляю:
Во-первых, теперь ты чреват
Отважнейшим богом грозы»…

Обратите внимание на сходство этого мифа с «Теогонией» Гесиода: родственные отношения в группе Ану - Кумарби - Тешуб соответствуют родственным отношениям в группе Уран - Кронос - Зевс; а сходные элементы, такие, к примеру, как оскопление бога, подтверждают наличие здесь не просто общей близости, но чего-то большего - а именно непосредственной связи.
В этом случае греческий миф должен восходить своими корнями к ближневосточной почве: судя по всему, первыми этот сюжет сформулировали хурриты, а хетты послужили передаточным звеном.
Вторая часть этого цикла, известная как «Песня об Улликумми», повествует о том, что Кумарби не смиряется с поражением, а бросается в контратаку. Он создает Улликумми, скальное чудовище, и посылает его уничтожить бога грозы в его собственном доме в Куммии:

Пусть на небо идет он…
Славный город Куммию Улликумми растопчет,
Улликумми ведь бога грозы поразит,
Как мякину развеет, наступит пятою,
И раздавит его он, как муравья!..
Всех богов распугает на небе, как птиц,
Как пустые горшки, разобьет их!

Для этого Улликумми сажают на правое плечо Упеллури, великана, который держит на себе вселенную; и оттуда он растет и растет, пока не достигает неба. Только мудрому Эа удается отвести опасность; чудовище отделяют от плеча великана и тем самым лишают силы.

Услышьте, боги минувшего, слово мое!
Вы те, кто знаете древних времен дела!
Снова откройте склады родителей ваших и дедов!
И отцов минувшего пусть принесут печати!
Пусть запечатают снова потом эти склады!
Пусть достанут из них пилу минувших давнишних лет!
Той пилой отделили тогда Небеса от Земли,
А теперь Улликумми мы от подножия пилою отпилим.
Мы подпилим того, кого породил Кумарби как соперника всем богам!

В этой части мифа тоже есть интересные, хотя и менее детальные, параллели с греческой мифологией: великан, держащий на себе небеса и землю, представляется фигурой типа Атланта;
чудовище, выросшее до неба и намеренное сразиться с богами, напоминает Тифона. Таким образом, хеттская культура содержит несколько самобытных элементов, отличных от месопотамских образцов; эти элементы вплетены в цикл с эпицентром у хурритов и огромной сферой влияния, включающей даже Грецию.
С другой стороны, еще одна группа мифологических эпических фрагментов с рассказом о приключениях Гильгамеша восходит непосредственно к месопотамской традиции.
Здесь ясно проявилась сила шумерского мифа и его способность к распространению; теперь этот миф появляется у хеттов, частью в переводе, частью в адаптации, а частью обогащенный свежими деталями.
Правда, этот миф имеется также у хурритов и, скорее всего, пришел к хеттам именно этим путем; таким образом, культурный цикл, о котором мы уже говорили, непрерывен и обеспечивает активную взаимосвязь разных цивилизаций.

Хеттская лирическая поэзия, подобно поэзии Месопотамии, ограничена лишь религиозной сферой. Это гимны и молитвы: не то чтобы между тем и другим была большая разница, - ведь они связаны между собой и одно часто включает и другое. Но иная концепция царской власти приводит к тому, что гимны у хеттов посвящаются исключительно богам. К примеру, вот гимн Телепину, дошедший до нас как часть молитвенного текста:

Ты, Телепину, преславный бог; имя твое славно среди имен.
Ты, царь богов, славен среди богов; среди всех богов ты славен, Телепину.
Велик ты, Телепину;
нет божества более славного и могучего, чем ты.
Ты господин справедливости; ты ϲӆедишь за царями на небе и на земле.
Ты устанавливаешь границы земель, ты выслушиваешь молитву.
Ты, Телепину, милостивый бог; всегда ты выказываешь милосердие.
Благочестивый человек дорог тебе, Телепину, и возвышаешь ты его.
На небе и на земле ты, Телепину, есть свет; во всех землях ты бог, которого славят.
Всякой земли ты отец и мать; вдохновенный господин справедливости ты.
В месте справедливости ты неустанен;
среди древних богов ты тот, кого славят.
Для богов ты, Телепину, назначаешь обряды; для древних богов назначаешь ты жребий.
Для тебя они открывают дверь небес; тебе, славный
Телепину, дозволено входить во врата небес.
Боги небес повинуются тебе, Телепину;
боги земли повинуются тебе, Телепину.
Что бы ты ни сказал, Телепину, боги склоняются перед тобой.
Угнетенных, униженных… ты отец и мать; просьбы
униженных, угнетенных ты, Телепину, принимаешь к сердцу.

Выражения, использованные в этом гимне, традиционны, не исключая и упоминание об униженных. Однако этого нельзя сказать о молитве царя Мурсили II во время чумы, отрывок из которой вы видите ниже. Эту молитву отличает живое чувство человеческой вины и освобождающая сила исповеди, а также сила прямого и непосредственного описания:

Бог грозы города Хаттуса, господин мой, и вы, боги, господа мои, так все совершается: люди грешат. И отец мой согрешил: он нарушил слово бога грозы города Хаттуса, господина моего. А я ни в чем не согрешил. Но так все совершается: грех отца переходит на сына. И на меня грех отца моего перешел.
Но этот грех я признал воистину перед богом грозы города Хаттуса, моим господином, и перед богами, моими господами: это именно так, мы это совершили.
Но поϲӆе того, как я признал грех моего отца как свой грех, да смягчится душа бога грозы, моего господина, и богов, моих господ. Будьте теперь ко мне благосклонны и отошлите чуму прочь из страны хеттов! И те немногие жрецы, ᴨҏᴎносящие в жертву хлеб, и жрецы, совершающие жертвенные возлияния, что еще остались в живых, пусть у меня больше не умирают!

Насколько мы можем судить в настоящий момент, у хеттов не было дидактической и поучительной литературы, столь развитой у других народов Древнего Востока. С другой стороны, их историческая проза весьма ᴨҏᴎмечательна;
это и анналы, о которых мы уже говорили, и договоры, обсуждение которых еще впереди.
Как мы уже отмечали, оба этих жанра отразили в себе способность мыслить в терминах ᴨҏᴎчины и ϲӆедствия - а значит, подлинно исторически.
Кроме того, мы видим, что положения международного права основаны на неизменных юридических ᴨҏᴎнципах - как во взаимоотношениях между великими державами, так и в отношениях между ними и мелкими государствами.

Договор - четко определенный литературный жанр. Он начинается с преамбулы, в которой излагаются прецеденты и цели договора;
затем перечисляются достигнутые соглашения; завершается договор обращением к богам и угрозами к тем, кто посмеет нарушить договор. Важнейший из имеющихся у нас договоров - безусловно, договор с египтянами, сохранившийся как в египетской, так и в хеттской версиях. Поϲӆе описания прошлых отношений между двумя державами в нем излагаются ᴨҏᴎнципы взаимного отказа от ᴨҏᴎменения силы и основания для оборонительного союза;
в нем говорится также о выдаче беглецов; в завершение стороны взывают к богам с просьбой ϲӆедить за верностью обеих сторон договору и наказывать тех, кто нарушит данное слово. Еще интереснее, возможно, договоры с малыми государствами, в которых условия вассалитета объясняются и излагаются языком закона. Один из таких договоров - договор между Мурсили II и Туппи-Тешшубом, владыкой Амурру;
его преамбула так излагает прецеденты:

Азирас был твоим дедом, о Туппи-Тешшуб. Он взбунтовался против моего отца, но снова покорился ему… Поϲӆе того как он был связан договором, он оставался связан договором. Как отец мой сражался против врагов своих, так же сражался и Азирас. Азирас оставался верен моему отцу как своему сюзерену и никогда не возбуждал в нем гнева. Отец мой был верен Азирасу и его стране; он не проявлял к нему несправедливости, никак не возбуждал гнева ни в нем самом, ни в его стране; 300 сиклей первоклассного очищенного золота, дань, которую наложил мой отец на твоего отца, он ᴨҏᴎвозил год за годом; он никогда не отказывался платить дань.

Именно этой верности, продолжает Мурсили, обязан Туппи-Тешшуб своим троном, поскольку отец рекомендовал его Мурсили, а поϲӆедний поддерживал и защищал его. Но теперь не пора ли ему позаботиться о том, чтобы выполнить соглашение и заплатить дань:

Так что выполни клятву верности царю и царской семье! И я, царь, буду верен тебе, Туппи-Тешшуб. Когда ты возьмешь себе жену и родишь наϲӆедника, он станет царем земли Амурру поϲӆе тебя. И как я буду верен тебе, так я буду верен сыну твоему. Но ты, Туппи-Тешшуб, оставайся всегда верен царю земли Хатти, земле Хатти, моим сыновьям и внукам! Дань, наложенную на твоего деда и твоего отца - представляли они по 300 сиклей золота, первоклассного очищенного золота, взвешенного на стандартных весах, - ты тоже представишь. Не обращай глаза твои ни на кого больше!

Слова договора и клятвы, начертанные на этой табличке, - если Туппи-Тешшуб не выполнит эти слова договора и клятвы, да уничтожат боги клятвы Туппи-Тешшуба, включая его самого, его жену, его сына, его внука, его дом, его землю вместе со всем, чем он владеет. Но если Туппи-Тешшуб выполнит эти слова договора и клятвы, начертанные на этой табличке, да защитят его те же боги клятвы, включая его самого, его жену, его сына, его внука, его дом и его страну.

Как обычно, мы не будем входить в детальное обсуждение текстов, которые не являются литературными в строгом смыϲӆе этого слова;
во всяком случае, таких текстов ᴍаӆᴏ и особого интереса они не представляют. Однако, опять же как обычно, мы сделаем короткое отступление в пользу юридической литературы, отражающей структуру и организацию общества.
В настоящий момент мы черпаем знания о хеттских законах в основном из двух табличек с законами, найденных в Хаттусе; вместе они известны как хеттский кодекс, но на самом деле представляют собой лишь частичный эквивалент месопотамских кодексов. Правда, в них есть описание конкретных случаев и решений, характерных для шумерского и аккадского законодательства;
однако нет пролога и эпилога, которые составляют существенную часть соответствующей месопотамской литературной формы.
Какова документальная ценность хеттского кодекса? Прежде чем говорить об этом, необходимо сделать несколько оговорок: во-первых, многие вопросы здесь просто не рассматриваются, в том чиϲӆе такие важные как усыновление, наϲӆедование и заключение договоров. Выдвигалось предположение, что их здесь нет потому, что подобные дела обычно не ᴨҏᴎводят к судебному разбирательству;
может, и так, хотя такой вариант представляется ᴍаӆᴏвероятным. Но есть еще одна оговорка, более важная, хотя и внешняя: у нас нет доказательств в виде документов, имеющих отношение к юридической процедуре и частным делам; если в Месопотамии их достаточно, то у хеттов они полностью отсутствуют, и этот факт оставляет нас в сомнениях о том, как и когда ᴨҏᴎменялись эти законы.
Общество у хеттов, опять же, состоит из свободных и рабов, которые, похоже, находились в некоем промежуточном состоянии, сходном с положением вавилонских плебеев. В глазах закона раб, как и в Вавилоне, ценился меньше, чем свободный человек; тем не менее он имел право ᴨҏᴎобретать собственность и владеть ею. Так что мы можем предположить, что социальная структура у хеттов была динамична, а граждане ᴨҏᴎ определенных условиях могли переходить из одного класса в другой.
Закон, имеющий отношение к семье, поразительно похож на соответствующий вавилонский закон и описывает патриархальную систему;
однако некоторые моменты позволяют предположить, что женщины здесь занимали в обществе более видное положение; кроме того, мы снова видим, что перед брачной церемонией жених должен одарить родителей невесты. В кодексе имеется подробная статья, запрещающая браки между кровными родственниками; есть и положение, по которому вдову должен взять в жены брат ее покойного мужа, а если братьев у него нет, то отец или племянник; такой порядок весьма напоминает еврейский порядок левирата.
Как мы уже знаем, право собственности у хеттов основано на феодальной системе. Закон различает «вассалов», получивших свой титул от суверена, и «мастеровых», то есть местных рабочих, точное социальное положение которых еще предстоит установить.
Характерная черта уголовного законодательства - то, что ᴨҏᴎнцип компенсации ставится выше ᴨҏᴎнципа возмездия. Вообще говоря, мы уже видели, что поϲӆедний ᴨҏᴎнцип, судя по всему, свойственен в основном семитам.
У хеттов наказанием за преступления, исключая политические, грабеж и сексуальные сношения с животными, служили преимущественно возмещение ущерба и компенсация - в первую очередь денежная:

Если кто-нибудь оϲӆепит свободного человекалибо выбьет ему зуб, то он должен дать 20 сиклей серебра, и в дом их он должен отправить.
Если кто-нибудь оϲӆепит раба либо рабынюлибо выбьет ему/ ей зуб, то он должен дать 10 сиклей серебра, и отвечает своим домом.

В некоторых предписаниях мы видим, что закон развивается:

Если кто-нибудь украдет корову, то прежде обычно давали 12 голов скота. Теперь же вор должен дать 6 голов скота, а именно 2 двухгодовичков, 2 годовичков и 2 телят-сосунков. И домом своим он отвечает.

Что касается хеттской юридической процедуры, то за отсутствием судебных отчетов и записей о вынесенных решениях мы можем получить представление о ней из другого специфического класса текстов - инструкций для жрецов и чиновников. Правда, их содержание касается в первую очередь религиозных отправлений, но в некоторых разбираются также вопросы управления хозяйством, отправления гражданского и военного правосудия. ᴨҏᴎведем в ᴨҏᴎмер инструкцию командиру пограничной стражи:

ᴨҏᴎбывая в город, созови всех жителей города. Тех, у кого есть жалобы, рассуди по справедливости.
Если у раба либо рабыни есть жалоба на свободную женщину, рассуди их по справедливости.

В этом же тексте имеются ᴨҏᴎмечательные указания уважать местные обычаи, что, безусловно, проливает свет на поведение хеттов на захваченной территории.
Здесь отражается то же благоразумие и широта взглядов, которые так характерны для договоров:

Более того, командир пограничной стражи, комендант города и старейшины должны судить и решать судебные споры согласно закону. Как было с прежних дней, в городе, где ᴨҏᴎвыкли ᴨҏᴎменять наказание смертью, они должны продолжать делать так. Но в городе, где ᴨҏᴎвыкли ᴨҏᴎменять наказание изгнанием, они должны продолжать делать так.

В заключение наших заметок о хеттской литературе необходимо упомянуть, что недавно нашлись авторы, которые за грубостью некоторых хеттских произведений разглядели намеренный фарс, попытку посмеяться самим и посмешить читателей; если смотреть с этой позиции, то великие мифологические и эпические циклы превратятся всего лишь в гротескные басни, которые не восᴨҏᴎнимали всерьез даже их составители.
Однако, скорее всего, такой взгляд очень далек от истины. Опыт подсказывает, что юмор на Древнем Востоке встречается чрезвычайно редко; в самом деле, ᴨҏᴎ первом знакомстве эти культуры оставляют впечатление глубокой и чуть ли не мрачной серьезности.
Исключения из общего правила можно встретить в Египте, своеобразное географическое и политическое положение которого способствовало спокойствию духа, а высокоразвитая культура стимулировала дополнительное преимущество - постоянную готовность к улыбке. Но ᴨҏᴎписать это качество хеттам, лишить их литературу религиозного и обрядового содержания… Скорее всего, это результат попытки взглянуть на литературу тех времен нашими глазами, ᴨҏᴎписать древним хеттам современные представления и взгляды. Каким бы ᴨҏᴎвлекательным ни казался результат, скорее всего, он ставит все здание цивилизации с ног на голову.

В мировоззрении населения нижней Месопотамии господствовало не различение степени важности логических связей (солнце - птица, поскольку и оно, и птица парят над нами; земля - мать и т.д.) Для древнего человека было важно: делать так, как делали боги или предки в начале времени. Магическая деятельность - попытки воздействовать на мир эмоциональным, ритмическим, божественным словом, жертвоприношениями, обрядовыми телодвижениями - оказалась столь же нужной для жизни общины, как и любой общественно полезный труд.

Художественное творчество сопутствовало изготовлению нужных в хозяйстве вещей. Появился абстрактный орнамент. Искусство керамики создавало возможность зафиксировать в условных образах мысль, ибо даже самый абстрактный узор нес в себе информацию, поддерживаемую устной традицией. Статуэтки, вылепленные из глины, смешанной с зерном, найденные в местах хранения зерна и в очагах, с подчеркнутыми женскими формами, фаллосы и фигурки бычков, человеческие фигурки синкретически воплощали понятие земного плодородия.

В IV тыс. до н.э. на смену расписной керамике приходит нерасписная красная, серая или желто-серая посуда, покрытая стекловидным поливом. Культуру протописьменного периода можно назвать шумерской: расцвет храмового строительства, расцвет искусства глиптики (резьбы на печатях), новые формы пластики, новые принципы изобразительности и изобретение письменности. Настоящей круглой скульптуры почти нет. Храмы: колонны, платформы, алтарь и место для жертвоприношения.

Учебники к университетскому курсу «История литератур зарубежного Востока» рассчитаны на студентов восточных и филологических факультетов, а также на широкие круги читателей, интересующихся проблемами литературы.
Учебники к данному курсу ставят своей целью осветить основные явления в творчестве отдельных народов зарубежного Востока, воссоздать историю литературы каждого из них, показать вклад народов Востока в сокровищницу мировой литературы.

В учебники вошли литературы Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Одни из этих литератур, как например, Египта, Вавилона, Индии, Китая, зародились за тысячелетия до н. э., другие, в частности, Турции, Японии, появились позднее -в эпоху средневековья. Культура древних народов Китая, Индии и Ирана, сохранивших непрерывность развития, оказала большое воздействие на становление более поздних цивилизаций Востока.

До недавнего времени было принято говорить об одной «античности»-греко - римской, на которую опирались в своем развитии культуры европейских народов. Однако изучение литератур Востока показало, что история знала и иные культуры, явившиеся «античностью» для народов других регионов.
Литературы Дальнего Востока -вьетнамская, корейская, японская -обладали определенной спецификой, обусловленной общей для них античностью -культурой древнего Китая. Китайский язык долгое время играл роль латыни на Дальнем Востоке.

Древняя культура Индии, в которой в качестве литературного языка преобладал санскрит, явилась источником для литератур на живых индийских языках в самой Индии. Влияние ее культуры распространилось также на Цейлон, Бирму, Камбоджу, Индонезию.

Для литератур Ближнего и Среднего Востока также можно говорить об общем античном периоде, обусловленном на древнем этапе развитием культуры Передней Азии, а в средние века - взаимодействующими культурами арабов и иранцев. Влияние Передней Азии было связано отчасти с распространением арамейского языка среди многих народов Востока, а также с проникновением арамейской письменности в отдаленные области, начиная от Египта и Малой Азии, кончая Закавказьем, Средней Азией и Монголией. Культурное влияние арабов и иранцев в известной мере зависело от распространения ислама в странах Ближнего и Среднего Востока, а также арабского, а затем и персидского в качестве языков науки и литературы. На традиции арабского и иранских народов опирались разноязычные литературы Средней Азии, Афганистана, северо - западной Индии, а также Турции и Азербайджана.

Древние цивилизации Востока сыграли в формировании культур названных народов в средние века ту же роль, что греко - римская античность в формировании культур европейских народов: элементы древней культуры вошли в их материальную и духовную культуры, языки и письменность. Однако между классической античностью Греции и Рима, как и между отдельными античными культурами Востока, существовали и различия, обусловленные в значительной мере особенностями социально - экономического развития, поскольку рабовладение на Востоке не достигло такого уровня, как в Греции и Риме.

Общее наследие, общие памятники и традиции, к которым восходили литературы каждого из названных регионов, сказались в системе художественного сознания, поэтических образах, художественных средствах, приемах и в употреблении определенного языка в качестве литературного. При этом каждая литература сохраняла специфику, порожденную особыми условиями жизни своего народа. Таким образом, литературы Востока, при всей свойственной им самобытности, можно представить в виде трех огромных миров, возникших на фундаменте одной из древних цивилизаций.

Эти три мира не были изолированы друг от друга. Связи между ними возникали как в результате военных столкновений или завоеваний, так и мирных сношений. С древности существовали караванные пути, соединявшие Ближний, Средний и Дальний Восток. В средние века и эпоху Возрождения морской путь между гаванями Персидского залива и Красного моря, и портами Индостана, Индокитая и Китая стал величайшей трассой международного торгового и культурного обмена, в который были вовлечены иранцы, арабы, индийцы, китайцы, малайцы, корейцы, японцы. Распространение той или иной религии или религиозные гонения также способствовали развитию этих связей. Буддийские монахи из Индии и Средней Азии бывали в Китае, а китайские ходили в Корею и Японию, паломники из Китая посещали Индию. С V в. н. э. преследуемые в Иране еретики, а затем последователи побежденного зороастризма находили приют в Китае, Индии и в других странах. Эти связи между отдельными цивилизациями Востока способствовали взаимодействию их культур и, в частности, литератур.

В искусстве и архитектуре Индии, стран Индокитая и Дальнего Востока, в которых распространялся буддизм, отмечались общие черты. Аналогичное явление наблюдалось с VII в. в странах Ближнего и Среднего Востока, подвергшихся исламизации. Религия накладывала определенный отпечаток и на литературу различных народов -появлялись так называемые буддийская, зороастрийская, манихейская и конфуцианская литературы, что не исключало перехода образов из одной в другую (например, трансформация образа Будды). Обмен литературными ценностями между тремя мирами Востока становился особенно заметным в IV -VI вв. В этот период в основном были переведены на китайский язык канон и житийная литература буддизма, перешедшие, как и конфуцианство, в Корею и Японию. В VI в. китайцам уже была известна знаменитая драма Калидасы «Шакунтала». Произведение индийской литературы «Двадцать пять рассказов Веталы» дошло до Тибета, а затем Монголии, где получило новые обработки. В средние века были иранские поэты, писавшие на китайском языке, и индийские (с XIII в.), писавшие на персидском. Созданные в Индии произведения были известны в Иране, Средней Азии, Закавказье, Турции и у арабов. Во многих памятниках Ближнего и Среднего Востока появлялись герои -китайцы и индийцы.

Наряду с культурным обменом между тремя восточными мирами существовало взаимодействие и между греко - римской античностью и античными культурами Востока. Взаимодействие Востока и Запада продолжалось и в дальнейшем.
Еще в глубокой древности евреи заимствовали из Двуречья миф о всемирном потопе. Этот миф, войдя в Библию, стал достоянием всех народов, среди которых распространилось христианство. Собранные в Библии мифы, легенды и предания вошли отчасти и в фольклор древних арабов, затем в священный свод мусульман -Коран, а через него стали известны всем народам, воспринявшим ислам. В результате завоеваний Александра Македонского (IV в. до н. э.) во многие страны Востока проникло греческое искусство. В Иран был занесен сюжет сказания о Геро и Леандре, а греческая драма стала известна в древности в Иране, Индии и других странах.

Особенно показательны басни, возникшие в различных частях света. Уже давно исследователи подметили сюжетную близость некоторых басен древней Греции и Востока. И хотя часто они возникали независимо друг от друга, иногда можно говорить и о заимствованиях. Басни Эзопа, в которых действуют не встречающиеся в Греции животные, были, несомненно, восточного происхождения. В то же время сюжеты некоторых эзоповских басен («Аист и лягушка», «Заяц и лягушка» и др.) были, видимо, перенесены в Индию во время походов Александра Македонского. В первых веках пашей эры басни и сказки Индии были объединены в книге назиданий «Панчатантра ». В VI в. эта книга была частично переведена на среднеперсидский язык (пехлеви). С него в VIII в. было сделано на арабском языке переложение, известное под названием «Калила и Димиа». В дальнейшем это переложение «Панчатантры» неоднократно в прозе и стихах обрабатывалось различными авторами Ирана и Средней Азии. Об интересе иранских народов к «Панчатантре» великий хорезмийский ученый XI в. Бируни в своей книге «Индия» писал: «У индийского народа много отраслей науки и несметное множество книг. Охватить их все я не могу; но как хотелось бы мне перевести «Панчатантру», которая известна у нас как «Калила и Димна».

В XVI в. в новой обработке на персидском же языке «Панчатаптра», под названием «Пробный камень мудрости», вернулась на свою родину - Индию. Персоязычные переложения «Калилы и Димны» послужили основой и для турецкой, а затем и для узбекской версий. Вольный греческий перевод арабского варианта появился в Византии в конце XI в. Его старославянское переложение стало известно на Руси. Арабский текст VIII в. был в начале XII столетия переведен на древнееврейский язык, с которого был вскоре сделан латинский перевод. Знакомство Западной Европы с темами и сюжетами «Панчатантры» сказалось в некоторых новеллах «Декамерона» Боккаччо и «Рейнеке - лис» Гёте. Так, на протяжении веков «Панчатантра» и ее обработки были переведены на шестьдесят языков, их влияние обнаруживалось во многих литературах мира. Широко известная история двух шакалов «Калила и Димна» показывала также, какое значение сохранили и в наши дни созданные в древности произведения Востока.

Если в древности и в средневековье связи между народами носили более или менее эпизодический характер и сфера культурного взаимодействия была ограничена, то в новое время, когда история становилась мировой, и обособленность народов начала исчезать, они приходили во все более тесное соприкосновение, вызывавшее интенсивный обмен культурными ценностями. Но этот процесс для народов Востока был сопряжен с колониальным угнетением, приводившим к замедленному развитию культуры. Однако и в условиях порабощения народы Востока не переставали сознавать значение своего наследия и по мере сил оберегали его, борясь против колонизаторов.

Русская революция 1905 г. пробудила Азию, а Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая новую эру в истории всего человечества, произвела коренной перелом в исторических судьбах колониальных и зависимых стран. Результаты этого перелома сказались и на характере культурного обмена между отдельными народами.
После второй мировой войны народы некоторых стран Востока, вступившие на путь строительства социализма, наглядно показывают пример культурного роста. Для стран народной демократии характерны, с одной стороны, критическое освоение своего культурного наследия, с другой стороны,создание произведений социалистического реализма, формирующегося не только на собственных традициях, но и под влиянием передовой литературы всего мира. В ряде стран, завоевавших независимость, значительно ускорилось развитие культуры и литературы.
Все это делает невозможным всестороннее рассмотрение отдельно взятых литератур вне их комплексного изучения, а также создание истории мировой литературы без литератур Востока.

При всей неравномерности развития литератур Востока и различной степени их изученности, комплексное исследование позволяет по - новому осмыслить уже известные науке факты и обнаружить недостающие звенья в истории отдельных литератур. Общие черты в истории восточных литератур подтверждают закономерности развития всех литератур мира. Это позволяет опровергнуть «европоцентризм» теории о «неполноценности» народов Востока, об «особых путях» их развития, выдвинутые колонизаторами, которые стремились обосновать свое господство, с одной стороны, а с другой, и иную крайность«азиацентризм», к которому приводит нередко обособленное изучение отдельных литератур Востока без сопоставления их друг с другом и с литературами Запада.

Опыт исследования русской и западноевропейских литератур приобретает особую ценность для изучения литератур Востока, ибо востоковедное литературоведение долгое время являлось лишь одним из компонентов восточной филологии, отдававшей основное внимание текстологии и лингвистике. Это -филологическое направление изучало живые литературы теми же методами, что и мертвые. Такая особенность развития востоковедения обусловила отставание литературоведения в освоении художественных богатств Востока. Даже переведенные на европейские языки памятники арабской, иранской, индийской, китайской литератур не заняли подобающего им места в общем литературоведении, не стали материалом для теории литературы, столь же полноценным, как и произведения европейских литератур. В таких трудах, как правило, не вскрывались историко - литературная и идейно - художественная ценность этих памятников, так же как и эстетическое значение произведений в широком плане мировой литературы. Попытки включения литератур Востока в историю всемирной литературы, правда, делались еще в XIX в. В России, например, с 1880 г. выходили тома, посвященные литературам Востока, во «Всеобщей истории литературы» под редакцией В. Ф. Корша и А. Кирпичникова. Такое издание было проявлением передовых течений в русской науке, стремившихся преодолеть ограниченное восприятие мировой культуры. Однако в этом издании давались лишь сведения по отдельным литературам Востока, не содержалось ни истории каждой из литератур, ни обобщений, вытекавших из собранных фактов. Сходные попытки создания истории литератур Востока и включения их во всемирную литературу наблюдались и в западной буржуазной науке.

В отличие от всех прежних попыток советское литературоведение с первых своих шагов стремится поднять изучение литератур Востока на необходимую теоретическую высоту, рассматривать отдельные литературы в их развитии и взаимосвязи, а все литературы Востока -как неотъемлемую часть литературы мировой. Это находит отражение уже в программе издательства «Всемирная литература», основанного М. Горьким в 1919 г. В дальнейшем эта тенденция проявляется в исследованиях таких деятелей советского востоковедения, как академики И. Ю. Крачковский, А. П. Баранников, В. М. Алексеев, Н. И. Конрад, профессор Е. Э. Бертельс, а также другие ученые. Так, постепенно соединяясь, филологическое и литературоведческое направления приходят к общетеоретическому осмыслению литературного процесса на Востоке и вырабатывают подлинно всемирно - историческое представление о развитии литературы. Одной из центральных проблем при этом становится научная периодизация истории литературы.

Если при периодизации литератур Запада внутри крупных периодов уже давно выделяются такие эпохи, как Возрождение, Просвещение, то историко - литературные труды востоковедов представляют собой чрезвычайно пеструю картину с точки зрения предлагаемых «периодизаций», которые строятся преимущественно из различных формальных признаках. Поэтому задача востоковедов в настоящее время заключается в том, чтобы «распространенному в ориенталистике подходу к литературе как к простой сумме авторов и произведений... противопоставить в качестве исходного пункта при периодизации понятие литературного процесса» (И. С. Брагинский) .

Систематизация материала в трудах по восточным литературам, созданных буржуазными учеными, следующими за средневековой традицией, проводилась по принципу каталога (алфавиту), языковому или диалектальному, религиозному, географическому, жанровому и династическому признакам. Каждый признак мог быть единственным или выступать в сочетаниях с другими.

Алфавитный принцип встречается не очень часто,но все же к нему прибегают даже такие известные литературоведы XIX в.„ как Риза Кули - хаи Хидаят, Гарсен де Тасси и Отто Бётлииг.

Языковый принцип выступает в иранистике и особенно в индологии. Так, например, иранисты иногда выделяют «пехлевийскую», согдийскую и другие литературы, а новоперсидской считают литературу на новоперсидском языке с IX в. до настоящего времени. Синонимом литературы древней Индии, несмотря на бытование литературы на пали и других языках, часто служит «санскритская литература». Даже названия ряда работ свидетельствуют о преобладании в индологии языкового принципа.

Следуя этому принципу классификации, творчество одного автора иногда «режут» на две части. Так, творчество Эмира Хосрова Дихлави (Амира Хусро), жившего в XIII -XIV вв. в северозападной Индии и писавшего на новоперсидском и одном из живых индийских языков, «поделено» между персидской и индийской литературами. То же самое можно отнести и к ряду авторов, писавших на новоперспдском и арабском языках (например, Абу - Али ибн - Сина).

Религиозный принцип систематизации литературного материала сказывается в том, что в индийской и китайской литературах выделяется «буддийская», под которой подразумевается отнюдь не только клерикальная, но и окрашенная буддизмом художественная литература. В древней литературе иранских народов иногда выделяются зороастрийская и манихейская литературы.

На географическом принципе основаны многие работы по истории литератур Индии, где говорится о делийской, деканской и других школах поэтов. Географический принцип встречается и в трудах по китайской литературе (деление на литературу Севера и Юга). В работах по персидской литературе следы этого принципа видны у Бади - аз - Замана Форузанфара Башруеи в его антологии.

По жанровому признаку построены «Новоперсидская литература» Г. Эте, книга синолога Г. Маргулиеса «Ода в антологии Вэнь сюань» (с IV в. до н. э. по V в. н. э.), и многие другие работы по истории китайской литературы. Данный принцип часто приводит к тому, что многообразное по жанрам творчество автора также делится на несколько частей и излагается в рубриках «поэзия», «новелла» и «драматургия» среди произведений других писателей. Подобная классификация не дает возможности изучить творческий путь каждого автора целиком во всей его сложности. Признак жанра в востоковедении, кроме того, является очень условным. В нем до сих пор не изжита традиция средневековых теоретиков, не занимавшихся прозой как «низким» жанром вообще, различать в поэзии по существу только форму, которая лишь иногда определяет какой - либо один литературный род или вид. Одна и та же форма чаще используется в различных жанрах, а еще чаще сводится к очень мелким признакам, например, к пяти или семи слогам в строке китайского четверостишия. Поэтому традиционные представления каждого народа о литературных формах мешают и сейчас увидеть сходство даже в одних и тех же явлениях.

В трудах но истории китайской и персидской литератур очень часто выступает династийный принцип классификации литературных фактов. Так, в работах по истории китайской литературы Г. Джайльса (1901), В. Грубе (1902), Р. Вильгельма (1926), в «Истории китайской литературы с иллюстрациями» Чжэн Чжэньдо (1932) и др. наследуется старая традиция: основой периодизации служат царствовавшие в Китае династии, которых насчитывается не менее двадцати пяти. Династийный принцип классификации для персидской литературы используется у английского литературоведа Э. Брауна, русского ориенталиста А. Е. Крымского, у некоторых иранских литературоведов, индийского ученого Шибли Нумани и др. Такая периодизация не может соответствовать действительному течению литературного процесса, ибо ни воцарение, ни падение династий отнюдь не означает начала или прекращения развития -ни в целом, ни в творчестве отдельных авторов. Такая «периодизация» по существу представляет лишь хронологию, поскольку называет временные отрезки, а не качественную определенность явления и допускает слишком мелкое дробление, а поэтому не дает представления о крупных литературных эпохах, таких, как древность или средневековье.

Примером смешения различных принципов «периодизации» служат некоторые работы по истории литературы хинди, в которых литературный процесс делится на «периоды» героических поэм, еретического течения «бхакти», господства определенного стиля и др. Точно так же могут переплетаться языковый принцип с географическим, династийный с жанровым. Последнее особенно характерно для трудов по китайской и персидской литературам.

Анализ указанных выше принципов классификации показывает, что они в какой - то мере помогают созданию научной периодизации, но отнюдь ее не заменяют. Вполне естественно поэтому, что даже некоторые буржуазные исследователи как на Востоке, так и на Западе начинают отходить от статичного описания художественных произведений и рассматривать отдельные литературы в их развитии, искать закономерности литературного процесса.
Проблему периодизации литературного процесса ставят в своих трудах многие советские востоковеды, попытки выработать периодизацию истории отдельных литератур Востока делаются также и при создании лекционных курсов этих литератур. Считая, что деление истории на крупнейшие эпохи -древняя, средневековая, новая и новейшая -относится к компетенции социологов и историков, авторы данного учебника следуют за общей периодизацией, выработанной в университетских курсах и учебниках по истории стран зарубежного Востока, в академическом издании «Всемирная история». Границы эпохи исторической отвечают важнейшему положению марксистской науки о том, что литература, как вид общественного сознания, есть отражение общественного бытия. Но для того чтобы изучать литературу не как прямое, а как опосредованное отражение истории народа, литературоведам необходимо" сосредоточиться на периодизации литературного процесса внутри каждой крупной эпохи.

Древняя эпоха -это время доклассового и сменившего его классового общества. Древняя литература Китая, Индии, Ирана по своему содержанию, следовательно, является отражением первобытнообщинных, а затем рабовладельческих отношений, хотя ввиду неравномерности развития отдельных стран характерные для древности явления могут в той или иной мере сохраняться и з средние века. Так, «древняя литература» Ирана продолжает существовать в отдельных памятниках за границей «древней эпохи», а для ряда стран понятия «средневековая литература» и «литература средних веков» не идентичны, ибо эта эпоха включает и древнюю литературу. Для уточнения понятия «древняя литература», следует определить основные, присущие ей особенности -ее тип. При типологии же наиболее важна однородность основных принципов исследований.

При выяснении типа древней литературы исходным является тот факт, что литература в первобытнообщинную эпоху и на ранней ступени классового общества отражает неразвитые и нерасчлененные общественные отношения. Основной ее особенностью поэтому является первоначальная синкретичность, которая выражается в трех аспектах:во - первых, «в синкретизме первобытной поэзии»3, т. е. в слиянии действа, мелодии и слова. Это явление наблюдается в древнейших памятниках Китая («Книга песен» -«Ши цзин»), Индии (Веды), Ирана («Авеста»); во - вторых, в нерасчлененности родов и видов словесности (эпоса, лирики, драмы); в - третьих, в нерасчлененности понятия и образа, ибо «отдельные стороны общественного сознания, которые развились потом в его самостоятельные виды -в религию, философию, мораль, науку и т. п.еще не могли получить тогда специальной и обособленной разработки. Эти стороны были еще тесно связаны между собой и проникали друг в друга в нерасчленснном единстве общественного сознания»4.

Именно в силу данной особенности образы - понятия воспроизводили естественнонаучные, религиозные, философские и этические представления и одновременно содержали в себе элементы художественного мышления. Примером могут служить мифологические представления китайцев, индийцев, иранцев и других народов.
Следует подчеркнуть, что перечисленные аспекты синкретизма были свойственны как фольклору первобытной эпохи, так и памятникам древней словесности, закрепленным в письменной форме уже в эпоху классового общества. В одних памятниках эти особенности выступали менее отчетливо, в других -более отчетливо (например, в Ведах древней Индии, «Авесте» древнего Ирана).

Процесс развития творчества шел в направлении расчленения синкретизма во всех трех аспектах -обособления слова, художественного образа, а затем и родов и видов словесности, т. е. в направлении развития собственно художественного творчества. Однако синкретизм не исчез и после становления классового общества, во многом определяя характер общественного сознания рабовладельческой эпохи. Пережитки синкретизма продолжали сказываться и в дальнейшем, причем степень его расчленения ввиду неравномерности развития у различных народов в древности являлась различной.

В Иране, например, слово отделилось от мелодии только в средние века, тогда как в Китае это произошло уже в древности. Неодинаковое распространение получили отдельные роды и виды поэзии: эпопею, приближающуюся по своему характеру к древнегреческому эпосу, как отмечал В. Г. Белинский, знала лишь древняя Индия («Махабхарата» и «Рамаяна»); древнее художественное творчество в Китае и Иране не дошло до создания драмы, в то время как Индия дала миру Калидасу.

Другая особенность древней литературы, также отраженная в ранних памятниках, заключается в устном ее создании и длительном устном же бытовании, которое завершается соединением устных произведений с записью и переходом к письменной традиции.

Эта особенность, выраженная М. Горьким «начало искусства слова -в фольклоре»5, получила общее признание. Но при этом возникновение письменной литературы и книжной учености стали выводить непосредственно из народного песенно - поэтическо - го творчества. К. Маркс же, говоря о начале развития высших свойств человека, включая воображение, которое «начало теперь создавать неписанную литературу мифов, легенд и преданий», относил к ним и красноречие6. Этот вид устного творчества -красноречие или ораторское искусство,известный в древней Греции и Риме, древней Руси и некоторых других странах, обычно опускался в литературах Востока. Раскрыть его позволило изучение памятников древнего Китая, ввиду их исключительной сохранности, обусловленной ранним изобретением бумаги (с I в. н. э.) и книгопечатания (с X -XII вв. в Китае почти не знают рукописей).

В отличие от стран, в которых сохранились только единые своды религиозных канонов, приспособленные для нужд какой - либо одной господствовавшей религиозно - философской школы, в Китае дошли до нас памятники антагонистических школ, раскрывавшие идеологическую борьбу с середины I тысячелетия до н. э., а позже -произведения, в которых ярко отразился процесс соединения устного творчества с записью. Записи же хронистов, которые велись с VIII в. до н. э., вместе с рано появившимся у китайцев историческим сознанием дали возможность проследить соотношение этих явлений во времени. Так, изучение древних источников Китая позволило обнаружить свидетельства о существовании, помимо первоначального общенародного, также и развитого, пронизанного классовой идеологией, устного творчества ораторов. Результаты же, полученные при исследовании китайского материала, помогли выявить аналогичные слои и характер их бытования в памятниках других древних культур Востока.

Свидетельства памятников древнего Востока позволяют, таким образом, утверждать, что разделение общенародного творчестве, на два потока происходит задолго до появления письменной литературы, причем со времени выделения этих потоков и до оформлеимя произведений, основанных на индивидуальном замысле и авторской записи, проходит целая эпоха, когда господствует устное творчество ораторов 8. На этом этапе ораторского творчества развиваются сложные процессы, которые начинаются с разложения родового строя.

С появлением социального неравенства общенародная словесность, представлявшая собой единый в идеологическом отношении поток, начинает испытывать на себе давление идеологии господствующих групп. С одной стороны, ставшие привычными сюжеты, образы и даже целые произведения фольклора переосмысляются в интересах эксплуататорской верхушки, с другой стороны, такие переосмысленные идеи, сюжеты, образы возвращаются в народную словесность, в силу чего она частично пронизывается идеологией господствующего класса. И если фольклор продолжает оставаться в целом выражением идеологии трудовой массы, то ораторское искусство, также являющееся устным, начинает все сильнее отражать позиции различных классов и групп рабовладельческого общества.

С переходом к этапу ораторства, следовательно, уже можно говорить о появлении двух потоков в устном творчестве.
Этап ораторского творчества, который здесь выделяется условно, оказывается наиболее длительным у тех народов, которые сами создают свою письменность, и лишь после многовековых поисков удобного для письма материала приходят к папирусу, пальмовому листу, пергаменту, шелку, бумаге. Только в это время соединяются с записью произведения устного и коллективного творчества -общенародного наследия, составные части которого, возникшие в различные века, прошли не только стихийный, но и классовый о?бор вместе с комментированием.

Изобретение письменности каким - либо народом еще не означает появления у него письменной литературы: эти явления не синхронны в силу ряда причин.При своем зарождении и на начальных этапах развития для письменности у всех народов применялся неудобный материал. Так, в Китае на костях животных, панцирях черепах, которыми пользовались с середины II тыс. до н. э., произведения крупной формы записываться не могли. Этого не позволял и первый письменный материал у других народов Востока. Техника письма на скалах, пирамидах, стенах зданий и даже на камнях и черепках глиняных сосудов была очень трудоемкой. Переход к более удобному материалу, такому, как бамбуковые планки в Китае, позволил создать первые «книги», но еще очень тяжелые и громоздкие. Они имелись в единичных экземплярах, и поэтому произведения все еще продолжали слагаться в устной форме и передаваться знающими их наизусть. На ранних этапах своего существования письменность еще не успела завоевать общественное признание, а устное слово продолжало считаться всемогущим благодаря приписывавшемуся ему с глубокой древности магическому свойству. Свидетельства об этом содержались в таких древних памятниках, как «Мемфпсский трактат» в Египте, гимн в честь бога Сина в Вавилоне, и в более поздних -евангелии от Иоанна («В начале бе слово, и слово бе к богу, и слово бе бог»); в древнееврейской традиции, в которой «учение изустное» («тора шебалие») считалось выше, авторитетнее, благовдохновенней, чем «учение письменное» («тора шебиктав»). Об этом же говорило учение о логосе у древних греков, обожествленное слово (Мантра Спента) у древних иранцев («Авеста»), образы богини мудрости и красноречия Сарасвати и матери Вед -богини речи Вач в Индии, восходящие, видимо, к общим индоиранским представлениям. О предпочтении устной речи письменной говорило стремление выдать связанные с религией произведения («Авеста», Коран и др.) за слово, услышанное с небес. Пережитки этих явлений сохранялись еще долго. Так, в средневековой дидактике Ирана часто встречались ссылки на высказывания «авторитетов»; иранские и арабские поэты в средние века слагали стихи не столько ради чтения, сколько ради исполнения перед слушателями; роль певца - исполнителя -рави -у этих народов состояла прежде всего в запоминании чужих стихов.

Все эти факты говорили о том, что в древнюю эпоху речь письменная отставала от устной, так как появилась значительно позже речи устной, уже освященной временем и религией, привычностью и степенью развития. Зачатки красноречия появились еще в период первобытнообщинного строя, когда вырабатывались средства эмоционального воздействия (ритмическая речь, мелодия, действо). С зарождением же классов, представители социально - этических, религиозных и философских учений стали выступать глашатаями взглядов отдельных общественных слоев. В идеологической борьбе, которую они вели между собой, красноречие и достигло высокого развития.

Как и в древней Греции, в кружке Сократа и в академии, основанной Платоном, в школах древней Индии, древнекитайских философских школах даосизма, конфуцианства и других ученики воспринимали мудрость своих учителей на слух. В китайских памятниках IV -III вв. до н. э. герои древности делились на тех, кто воспринимал учение мудрецов в личном с ними общении, и тех, кто воспринимал его «понаслышке», передача же учения представлялась как длительный устный процесс. Об устном характере передачи знаний говорило также название древнеиндийских философских произведений -Упанишады, которое означало «сидеть внизу» (в смысле «сидеть у ног учителя и слушать его наставления»), анализ словарного состава, синтаксиса памятников, а для Китая, Египта -их иероглифов. Детерминативами китайских иероглифов, обозначающих «учение», «поучение», «знание», являлись «рот», «речь», «ухо», что тоже указывало на устную форму обучения. Система обучения со слуха, запоминание наизусть целых произведений сохранялись еще в XX в. в Китае, где ученик должен был выучить наизусть конфуцианский канон, и только тогда учитель приступал к его объяснению. Эта система дожила до наших дней и в санскритском колледже Калькутты, в школах Цейлона, в мусульманских медресе.

Устный характер передачи знаний в древности подтверждался еще и тем обстоятельством, что учителя высказывали свои поучения во время странствований. Жизнь легендарных основателей религиозных учений -Будды, Махавиры в Индии, Зороастра в Иране, Лаоцзы и Конфуция в Китае была, согласно традиции, заполнена скитаниями, которые в ту эпоху исключали возможность записей собственных мыслей и сохранения библиотеки. Кто и когда на Востоке впервые сыграл роль Платона для Сократа и сколько было таких платонов, установить трудно. Но тот факт, что они были, подтверждается, например, историей записи Корана (VII в. н. э.). При жизни основоположника ислама Мухаммада была записана лишь небольшая часть его изречений. После смерти пророка и гибели большинства его последователей, знавших его поучения наизусть, бывший секретарь пророка -Зейд, кодифицировал их по устным и письменным источникам. Одновременно существовали и устные версии, начавшие расходиться между собой, чем была вызвана вторая редакция Корана, которая и была канонизирована.

Вследствие того что между произнесением поучения и его записью проходило много времени, к основному ядру добавлялись все новые слои. Отсюда проистекали повторения и противоречия в содержании древнейших памятников народов Востока«Ригведы», «Авесты», Библии, «Книги преданий» и др. Стихийное переплетение в них разнохарактерных элементов различных эпох -многослойность -исследователи нередко ошибочно принимали за результат позднейшей намеренной фальсификации. Многослойность же показывала, что отдельные произведения были записаны лишь много времени спустя после их возникновения, когда их части, созданные в различные времена и подвергшиеся процессу естественного изменения и классового отбора, стали восприниматься как единое целое. Так были записаны «священные книги»Библия у евреев, «Авеста» у иранцев, «Ригведа» в Индии, «Пятикнижие» в Китае.

Специфика подобных памятников не позволяла отнести их к какой - либо одной дате, а иногда даже определить относительную хронологию их различных слоев и частей.

С развитием общественной жизни и усложнением идейного содержания происходит совершенствование и форм устного слова. Прямая речь -монолог и диалог, проходящая через древнейшие памятники, обогащается, шлифуется и все больше приспосабливается к потребностям идеологической борьбы. Поэтому в Отражающих ее произведениях превалирует беседа или спор. В форме диалога строятся «Разговор господина со своим рабом», «Поэма о страдающем праведнике» в Вавилоне, «Беседа разочарованного со своей душой» в Египте, «Книга Иова» в Библии, философские части «Авесты», «Махабхараты», записи речей китайских философов и др.

В результате все более ожесточавшейся идеологической борьбы развиваются приемы риторики и логики, все более усиливается элемент художественности. Для доказательства истинности высказываемых положений широко практикуется обращение к авторитету древности, к фольклорному материалу (мифам, преданиям, песням, пословицам). Прием доказательства по аналогии ведет к появлению притчи. Развитие элементов диалектической логики влечет за собой частые обращения к антонимам и антитетическим образам. Каждый мифический, легендарный или исторический герой становится носителем взглядов определенной философской или религиозной школы и объективно содержит зародыш художественного вымысла. Каждая школа приписывает герою не столько то, кем он был, сколько то, кем он должен был быть с ее точки зрения.

Памятники ораторского творчества сохранили характерную черту сознания человека древности -отсутствие границ между наукой и религией, философией и литературой. В процессе же расчленения форм общественного сознания и создания литературных родов и видов художественные средства, выработанные ораторами, повлияли на формирование индивидуальной «поэзии (использование монолога и диалога в древней китайской лирике), драматургии (умение раскрывать черты характера в прямой речи в классической драме Индии). Прием ораторского искусства -притча, широко использовался дидактической литературой древнего Востока и оказал воздействие па жанры басни, анекдота и др.
Развитие красноречия сказалось и на становлении жанра летописи. Первые письменные памятники народов Востока были составлены в форме прямой речи. Таковы частично «Тексты пирамид» в Египте, эдикты Ашоки в Индии, надписи ассирийских, урартийских, хеттских и персидских царей. Первые письменные памятники Китая представляли собой запись вопросов к оракулу и ответов на них, а также речей царей. В наиболее ранней из сохранившихся в Китае летописей«Весна и осень» (VIII -V вв. до н. э.), впервые наблюдался отход от устной традиции (повествовательное изложение, отсутствие прямой речи). Следующий этап в развитии исторического жанра -комментарии к летописи -вновь показал связь с устной речью, благодаря привлечению комментаторской школой устного памятника «Речи царств» (X -V вв. до н. э.). Так были сведены в одно целое традиции письменной речи, регистрировавшей «дела», и устной, регистрировавшей «слова». Хотя такое соединение различных по характеру источников было еще механическим, связанным лишь общей датой, но благодаря ему сухая летопись вобрала в себя богатства народного творчества и красноречия ораторов. Сходный путь в своем формировании прошли и летописи других народов, например Египта. Здесь Палермская летопись (Древнее царство) являлась сухим перечнем событий и дат, а более поздние Карнакские летописи Тутмоса III (Новое царство) представляли собой живой рассказ с использованием прямой речи и приемов ораторского искусства. Содержание летописей также показывало, что искусство красноречия в классовом обществе становилось на службу господствующему классу.

Этап ораторского творчества на древнем Востоке охватывает, таким образом, то время, когда ораторство, выросшее из раннего красноречия и вбирающее в себя фольклор, вырабатывает свои образцы (речи политического, военного, судебного, социально - этического, философского, бытового характера), продолжающие передаваться устно, как и произведения общенародной словесности. При этом творчество ораторов, так же как и народных певцов, представляет собой устный процесс со значительной долей импровизации и актерского мастерства.
К концу этапа ораторского творчества складывались предпосылки для появления авторства и письменной литературы. Созданные философскими и философско - религиозными школами произведения оставались пока еще устными памятниками коллективного творчества ораторов, но приобретали уже «индивидуальные» черты одной из них. Эти произведения связывались иногда с именем «автора»пророка, основателя школы или самого талантливого ее представителя. Переход от безымянного творчества к авторскому происходил также через приписывание произведений какому - либо «авторитетному» лицу -историческому, легендарному или мифическому (псевдонимность произведений).

Позже из ораторов выделились индивидуальные авторы, из исполнителей народной песни -певцы - профессионалы и в конце концов устное творчество певцов - профессионалов и индивидуальных ораторов соединилось с записью. Благодаря совершенствованию письменности, применение ее вошло в систему и утвердилась письменная литературная традиция.
Таким образом, в античных литературах Востока в соответствии с характером художественного творчества можно выделить три следующих этапа: общенародного устного творчества, ораторского творчества и, наконец, авторского письменного, подводящего к эпохе книжной учености в средние века. При этом на втором этапе наряду с ораторством продолжает развиваться фольклор, а на третьем -параллельно с авторским письменным творчеством -и ораторское творчество и фольклор.

Но, несмотря на становление ораторского и письменного авторского творчества, они сохраняли тесную связь с народным -фольклор, что характерно для всей древности, продолжал играть ведущую роль. Огромная роль фольклора, указанная М. Горьким, раскрывалась и при формировании литератур Востока:
«Народ не только сила, создающая все материальные ценности, он единственный и неиссякаемый источник ценностей духовных, первый по времени, красоте и гениальности творчества философ и поэт, создавший все великие поэмы, все трагедии земли и величайшую из них -историю всемирной культуры».

В устном народном творчестве берут свое начало литературы Востока, хотя картину развития фольклора в дописьменный период приходится восстанавливать на основании более поздних письменных памятников, с помощью археологических, этнографических и исторических данных, а также пережитков древних представлений. Две тенденции в древних памятниках Востока -народная и аристократическая, отражая классовые противоречия, борятся друг с другом, но представляют органическое единство в каждом дошедшем до пас древнем памятнике. Народные представления, идеалы и принципы изображения действительности в них настолько сильны и жизнеспособны, что пробиваются даже сквозь толщу позднейших наслоений.

Древний фольклор, несмотря на всю сложность его реконструкции, отражает условия коллективной жизни доклассового общества и осознание ее коллективом.

Одним из самых ранних проявлений художественного творчества была народная песня, которая слагалась в процессе труда и соединялась с посвященным ему действом - обрядом. На Востоке песенно - поэтическое творчество сохранилось наиболее полно в Китае («Книга песен»), а также в библейской «Песне песней».

Возникновение ритмической речи связано с трудовым процессом, ибо равномерность и правильное чередование движений облегчали труд первобытного человека. Многократное повторение одних и тех же движений создавало ритмичность, в трудовом усилии рождались возгласы, вначале -простые звукоподражания, а затем -отдельные слова и фразы, из которых со временем складывалась песня. В песнях, лучшей форме устной передачи, закреплялись опыт трудовой деятельности народа и память о его прошлом, накапливалась мудрость поколений.
Коллективная жизнь определяла собой общий характер устного народного творчества, появление у различных народов однотипных жанров и даже сюжетов, развитие одних и тех же приемов и средств художественной изобразительности. В древности возникли постоянный и сложный эпитет, сравнение, гипербола, повторы и параллелизм.

На основе сложившейся в процессе труда ритмики формировались и поэтические размеры. Ритм и являлся главным организующим началом поэтической речи. Вспомогательный,но важный ее элемент -рифма, образовался значительно позже. В период первобытнообщинного строя, в процессе борьбы с природой, люди пытались объяснить непонятные им явления.

Однако наряду с правильными представлениями, проявлявшимися главным образом в практической деятельности людей,со стихийно - материалистическим взглядом на мир и наивподиалектическим его восприятием -мышление первобытного человека включало много фантастического, ложного. Последнее объяснялось еще слабым познанием природы, неумением пользоваться ее законами.

Наиболее древние представления человека об окружающей действительности выражаются в фетишизме и тотемизме. С последним из них связан культ животных. В дальнейшем познание человеком жизни находит выражение в анимистических образах, в поклонении духам предметов и сил природы, что постепенно приводит к появлению культа природы и культа предков. Превратное понимание действительности ведет к развитию магии -стремления воздействовать на природу с помощью слова и действа. Во всех этих конкретно - образных представлениях древнего человека уже содержатся зачатки художественного мышления.

В процессе развития народных представлений и верований возникла мифология. В ней закреплялся трудовой опыт людей, отражалось их восприятие мира. Поэтому на раннем этапе мифотворчества, когда человек еще не обладал возможностью победы над природой, ее стихии выступали преимущественно в образах чудовищ. С развитием же производительных сил, когда человек начал приобретать власть над природой, она стала воплощаться в образах богов, созданных человеком по своему подобию; в мифы вводились и люди, изображаемые титанами, к помощи которых иногда прибегали даже божества (в мифологии вавилонян, древних иранцев и др.).

Мифотворчество у народов Востока, за исключением Индии, не завершилось созданием таких циклов, как у древних греков, и сохранилось не полностью. Однако дошедшие до нас мифы и их фрагменты давали представление о типах мифов, их общих чертах, порожденных сходными условиями жизни людей.

У всех древних народов Востока с большей или меньшей полнотой обнаруживаются мифы о сотворении мира и человека, о силах природы, о борьбе человека со стихиями, легенды об изобретениях и развитии хозяйства. Общность мифотворчества иногда проявляется в близости его сюжетов. Так, о сотворении мира из первозданного хаоса рассказывают мифы Вавилона, Ассирии, Египта, Ирана. Китая; мифы, заключающие в себе представление о небе и земле как об отце и матери всего сущего, бытуют в Шумере, Иране, Китае; некоторые мифы народов Двуречья, древних евреев и китайцев повествуют о сотворении богами (или богом) человека из глины; миф о потопе создается народами Двуречья, Ирана, Индии и Китая. Представление о смене времен года в Египте воплощается в мифе о борьбе бога плодородия Осириса с его братом -богом пустыни Сетом, т. е. об умирающем и воскресающем боге Осирисе; в Шумере -в мифе о борьбе Эмеша (лета) и его брата Энтена (зимы); в Финикии -о страданиях, смерти и воскресении Адониса; у хеттов -об удалении бога весны Телепина в царство мертвых и о его возвращении.

Близость сюжетов в мифах Востока сопровождается и идейным сходством легенды при различных вариантах ее разработки. Так, мотив богоборчества известен в мифологии вавилонской (борьба Гильгамеша с Энкиду), древнееврейской (борьба Иакова с богом), древнеиндийской (борьба Арджуны с Кайратой -Шивой), древнекитайской (борьба Гуия за «живую землю»).
Общность мифов народов Востока и древней Греции столь разительна, что во второй половине XIX в. выдвигается теория полной зависимости греческой мифологии от восточной. Такая постановка вопроса характеризует книгу немецкого ученого О. Группе «Греческие мифы и культы в их связях с восточными религиями» (1887 г.). Позднее большинство ученых отказывается от теории «миграции» мифов.

В творчестве народов Востока мифология имеет огромное значение, и лишь хорошее ее знание дает возможность понять их литературу, не только древнюю, но и современную, а также восприятие ее самим народом.
Если мифологические образы были в древности объектом непосредственной веры, то сказка не претендовала на достоверность и воспринималась как вымысел. Сказочные мотивы часто переплетались с мифологическими в устном творчестве вавилонян, иранцев и других народов.

Наряду с мифом и сказкой на Востоке появляются и сказания. В связи со стремлением людей закрепить память о прошлом своего коллектива гимны в честь предков перерастают в предания о знаменательных для рода или племени событиях, о выдающихся людях. Так, воспоминание, превращаясь в сказание и получая ритмическую обработку, принимает вид героической песни. Сказания возникают иногда и другим путем: с возвышением одного племени некоторые божества других племен низводятся до уровня героев. Таково, по всей вероятности, происхождение восточноиранского героя Сиявуша.

Эпические сказания и мифы не всегда легко обнаружить, ибо они воспринимались у всех народов древности как повествование об исторически достоверных фактах. Именно поэтому, например, долгое время отрицалось само существование мифов и эпических сказаний Китая. Они входили в состав священных сводов и представляли собой историзированную мифологию.

Сказания слагались и о животных, составляя так называемый животный эпос. Он был связан с жизнью первобытных охотников и скотоводов и восходил к тотему. О существовании этого вида эпического творчества в древности говорят иногда лишь изображения, сохранившиеся со времен верхнего палеолита. В отдельных случаях рассказы о животных входили в эпопею (например, «Рамаяна»). Из животного эпоса со временем развилась и басня.
В древности па Востоке, так же как и на Западе, возникали в основном героические, а позже и любовные сказания. Они связывались с жизнью людей, с их бытом, даже с конкретными событиями и нередко отражали явления социальной жизни данного народа в определенные исторические периоды. Именно поэтому содержание таких сказаний отличалось большим своеобразием, чем мифы. Между сказаниями также существовала идейная близость. Ее определяла общность древней эпохи у различных народов, когда лучшие черты человека находили наиболее полное выражение «в удальстве, храбрости, героизме» (Белинский).

Мифы и сказания -новая ступень поэтического творчества, относившаяся уже к началу классового общества, когда боги стали очеловечиваться, а люди -обожествляться. Мифы и сказания изменялись вместе с развитием общества. В них развивались и сюжет, и действие, и композиция.
Все это разнообразие художественных форм и стилистических средств, характерных для древней эпохи, раскрывается уже в кратком обзоре литератур Востока, обладавших своей античностью Дальнейшее же конкретное изложение в разделах показывает, что созданные в этих странах произведения, как и творения греко - римской античности, сохраняют для народов каждого региона значение «нормы и недосягаемого образца» (К. Маркс).

Большой объем разделов литературы Ирана, Индии и Китая объясняется разработкой их в общем курсе и курсах по истории каждой из этих литератур, тогда как лекционные курсы по литературам древнего Египта и стран Передней Азии в древности программой МГУ пока не предусматриваются.

Переводы, за исключением специально оговоренных случаев, принадлежат авторам разделов.

Авторы очень признательны всем работникам Института восточных языков при МГУ, литературоведам МГУ и ЛГУ, Институтов - Мировой литературы и Востоковедения АН СССР и другим специалистам, которые принимали участие в обсуждении данного выпуска учебника.

Возникновение литературы. Литература возникает вместе с письменностью (литература самого раннего периода и есть все, что зафиксировано на письме). А письменность - один из признаков становления первых цивилизаций Древнего Востока, которые формируются в конце 4-2 тысячелетии до н.э. на территории, простирающейся от Египта и государств Междуречья на Западе до Китая на Востоке. Египетские иероглифы, клинопись Шумера и Вавилонии, значки Хараппы и Мохенджо-Даро (протоиндийской цивилизации), китайские иероглифы, которыми написаны древнейшие тексты, берут начало в первобытном рисунке. Камень, обожженная глина, металл - это первоначальные плоскости - носители письма, совпадающие с материалами древнейшей архитектуры, скульптуры, живописи и обычно неотделимые от них. Искусство в древности синкретично4 и неиндивидуально: даже если картину рисует один человек, то он находится в состоянии экстаза, который создается сопровождающими процесс творчества песнями и плясками с участием всего племени. В этом синкретическом процессе есть две составляющие противоположной природы: часть информации может передаваться только через человека, от поколения к поколению (песня, танец) и реально существует только в момент творчества, хранясь лишь в человеческой памяти, часть - через предметы вне человека (изображение, постройка, утварь, оружие), продолжая реально существовать после окончания процесса творчества. Литература - мост между этими частями, в ней информация первого типа закрепляется средствами второго типа. Вместе с тем литература постепенно утрачивает синкретическую связь с музыкой, танцем, игрой, и таким образом закладываются основания для дифференциации искусств. Мифологическое сознание. Древнейшие тексты представляют собой счетные записи, надписи на печатях, записи мифов, некоторых исторических событий и т.д. При всей важности мнемонической функции письма большая часть текстов связана с фиксацией моментов, в которых отразилось мифологическое сознание древних народов. Миф - основной способ ориентации в действительности на ранних стадиях развития человечества. Миф всегда повествует о предмете веры. Только через понимание феномена веры можно уяснить природу мифа. Вера - некий особый феномен, в котором раскрывается канал непосредственной связи с чем-то отличным от обыденного опыта. Вера связана с движением по вертикали, с вертикальной иерархией. В мифе первенствует рождаемая верой «логика вертикали». Вместе с тем он обладает особой способностью к свертываемости до пределов одного образа - мифемы (например, достаточно сказать «Прометей», «Дон Жуан», как в сознании возникает целый комплекс мифов, обозначенных этими образами) и, наоборот, развертываемости до эпоса. В мифеме в известном смысле утрачивается «вертикаль» мифа, она близка к некой точке. В эпосе же, разворачивающемся из мифа, от жанра к жанру (от сказки к роману) все большее значение приобретает «логика горизонтали» (отсюда сюжетный мотив дороги и т.д.). Современный эпос генетически связан с мифом через образ всеведущего автора-демиурга. ЛИТЕРАТУРА ШУМЕРА И ВАВИЛОНИИ Основные памятники. В конце 4 - начале 3 тысячелетия до н. э. появляются древнейшие из известных текстов. Это документы учета, хозяйственные перечни; записи пословиц и поговорок; списки богов; записи гимнов; некоторые мифы. К концу 3 - началу 2 тысячелетия до н.э. относится так называемый «Ниппурский канон»: мифы, молитвы, гимны, эпос, учебные тексты, перечень 87 литературных текстов (без заглавий, приводятся начальные строки произведений); тогда же возникают старовавилонский вариант эпоса о Гильгамеше, сказание о потопе; сказание об Этане (о полете на орле). К концу 2 тысячелетия до н. э. относится основная литература на аккадском языке, канонические религиозные тексты: гимны, молитвы, заклинания, поэма о сотворении мира. В VII в. до н.э. в Ассирии появляются библиотеки (библиотека царя Ашшурбанипала была раскопана в 1849- 1854 гг.). Сказание о Гильгамеше. Самый известный памятник, относящийся к этой культуре, - сказание о Гильгамеше. Этот великий аккадский эпос датируется XXII в. до н.э. (некоторые ученые называют более позднюю дату - XVIII в. до н.э.). Ранний вариант дошел лишь в фрагментах, значительно полнее другая версия поэмы, записанная со слов урукского заклинателя Син-леке-уннин- ни, жившего во 2-й половине 2 тысячелетия до н.э. Герой поэмы - царь Урука Гильгамеш (историческое лицо) - обладает необычайной силой, но использует ее для угнетения своего народа. Однако дружба с человеком по имени Энкиду облагораживает их обоих, и они начинают совершать подвиги, чтобы уничтожить все зло на свете. После смерти Энкиду безутешный Гильгамеш пытается постичь тайну бессмертия, но тщетно. Идея одного из древнейших произведений, таким образом, связывает воедино мечту о бессмертии и представление о трагичности жизни человека, которому этого бессмертия не дано достичь. ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕГО ЕГИПТА «Книги пирамид». К памятникам литературы Древнего царства (3 тысячелетие до н.э.) относятся «Книги пирамид» - надписи в погребальных помещениях пирамид, адресованные покойному. Эти надписи сообщали ему магические формулы и указывали на те действия, которые он должен совершить в загробном мире. Уже в этих первых текстах выражается главная тема древнеегипетской литературы (и - шире - искусства): культ мертвых, борьба со временем, преодоление смерти и достижение вечной жизни. При анализе текстов в них обнаруживаются фольклорные (формульные) художественные средства: повторы, употребление архаизмов, параллелизм, аллитерации - созвучия согласных (об ассонансах - созвучиях гласных - судить невозможно, гак как гласные не записывались и их звучание неизвестно). «Книга мертвых». Дидактическая литература. Традиция «Книг пирамид» была продолжена в «Книгах саркофагов» (Среднее царство, XVIII в. до н.э., на среднеегипетском языке) и в «Книге мертвых» (Новое царство, XV в. до н.э., на новоегипетском языке). В последней важное место отводится оправдательным речам умершего перед судом загробного царства во главе с богом Осирисом. Обращаясь к 42 богам - членам суда (по количеству грехов), умерший утверждает: «О Усех- немтут, являющийся в Гелиополе, я не чинил зла! О Хетеп-седежет, являющийся в Хср- аха, я не крал!» (далее: не завидовал, не грабил, не убавлял от меры веса, не лицемерил, не святотатствовал, не лгал, не крал съестного, не ворчал попусту, ничего не нарушил, не резал коров и быков, принадлежащих богам, не захватывал хлеб в колосьях, не отбирал печеный хлеб, не подслушивал, не пустословил, не ссорился из- за имущества, не совершал прелюбодеяния, не совершал непристойного, не угрожал и т.д.). Этот ряд - своего рода ключ к реконструкции идеалов и характеристике тезауруса древних египтян. В этой «исповеди отрицания» нет последовательного движения от главного к неглавному, определенной сгруппированное™ (типологизации) грехов, есть повторы, близкие по смыслу формулы. Тот же результат дает анализ еще одного типа текстов - надписей на могильных плитах, где от лица покойного сообщалось его имя, титулы, говорилось о заслугах перед фараоном, благих деяниях. Например, надпись на захоронении жреца Шеши: «Я творил истину ради ее владыки, я удовлетворял его тем, что он желает: я говорил истину, поступал правильно, я говорил хорошее и повторял хорошее. Я рассужал сестру и двух братьев, дабы примирить их. Я спасал несчастного от более сильного... Я давал хлеб голодному, одеяние нагому. Я перевозил на своей лодке не имеющего ее. Я хоронил не имеющего сына своего... Я сделал лодку не имеющему своей лодки. Я уважал отца моего, я был нежен к матери. Я воспитал детей их». Третий источник для выводов - обширная дидактическая литература, где тот же материал выступает в виде предписаний. Так, в приписываемом жрецу Исеси [«Поучении Птахотепа»], относящемся к Древнему царству, но дошедшем в редакции Среднего царства, отмечается: «Ученостью зря не кичись! Не считай, что один ты всеведущ! Не только у мудрых - у неискушенных совета ищи. Искусство не знает предела. Разве может художник достигнуть вершин мастерства?» и г.д. В этом тексте, который был создан, видимо, в XXV в. до н.э., впервые в мировой литературе появляется слово «искусство». Исеси - одно из первых в мировой литературе писательских имен. «Прославление писцов». Значение имени. Для достижения вечной жизни важно сберечь сах (отсюда искусство мумификации), не потерять ка, но особенно важно сохранить рен - имя5. Чтобы отомстить врагу, египтяне могли, например, стереть его имя со статуи и написать другое - это полностью уничтожало противника. Вот почему труд писцов считался таким почетным. В папирусе Нового царства, относящемся к концу 2 тысячелетия до н.э., содержится знаменитое |«Прославление писцов»], ставшее прообразом оды Горация «Exegi monumentum» и, следовательно, стихотворения А. С. Пушкина «Памятник»: «Мудрые писцы // Времен преемников самих богов, // Предрекавшие будущее, // Их имена сохранятся навеки. // Они ушли, завершив свое время, // Позабыты все их близкие. // Они не строили себе пирамид из меди // И надгробий из бронзы, // Не оставили после себя на следников, // Детей, сохранивших их имена. // Но они оставили свое наследство в писаниях, //В поучениях, сделанных ими. // Писания становились их жрецами, // А палетка для письма - их сыном. // Их пирамиды - книги поучений, // Их дитя - тростниковое перо, // Их супруга - поверхность камня. // (...) Книга нужнее построенного дома, // Лучше гробниц на Западе, // Лучше роскошного дворца, // Лучше памятника в храме» (перевод А. Ахматовой). Имхотеп. Среди великих писцов в папирусе называется имя Имхотепа (XXVIII в. до н.э.). Имхотеп, создатель первой пирамиды (ступенчатая пирамида фараона Джосера), архитектор, астроном, врач, обожествленный египтянами, возможно, первый писатель в мировой литературе, чье имя мы знаем, хотя трудно идентифицировать какие- либо тексты, составленные им. Миф об Осирисе. Из дошедших до нас памятников нельзя составить ясное представление о мифологии египтян (очевидно, сама эта мифология не сложилась в стройную систему), однако можно выделить центральный миф - это миф об Осирисе, умирающем и воскресающем боге. Осирис - царь Египта, он обучил людей сеять, печь хлеб, делать вино, обрабатывать медь и золото, лечить, строить храмы, дал людям религию, отучил их от людоедства (характерные черты фольклорного культурного героя). Его брат - злокозненный бог Сет (символизировал чужие страны, пустыню) - во время пира в честь победы Осириса над врагами в Азии вносит саркофаг и обещает подарить его тому, кому он в пору. Он подходит только Осирису (с него тайно была снята мерка), и как только тот ложится в саркофаг, Сет закрывает его и бросает в Нил. Осирис мертв, его тело расчленено Сетом на 14 частей и разбросано по всему Египту. Сестра и жена Осириса Исида собирает тело по частям, зачинает от него, и рождается бог Гор. Когда он вырастает и узнает о том, кто убил его отца, Гор сражается с Сетом, побеждает его, но утрачивает глаз. Отвоевав свой глаз (символ солнца), Гор дает его проглотить Осирису - тот воскресает (символ оживающей природы), но отдает земное царство Гору, себе оставив царство мертвых, повелителем которого он становится. Мистерии и другие жанры. В связи с мифом об Осирисе ежегодно при наступлении весны игрались мистерии. В папирусе, относящемся к 1970 г. до н.э., мы обнаруживаем первую в мировой литературе запись драматического произведения, в которой реплики персонажей (их изображали жрецы) перемежаются ремарками. Вот пример из 18-го эпизода мистерии об Осирисе: «Действие: [представление] мена- поединка6. - Это [означает, что] Гор сражается с Сетом. - Геб [обращается к] Гору и Сету: Речь [Геба]: “Забудь [это]”. - Гор, Сет, сражение. - Мена-поединок». Осирис в мистерии заменялся статуей, которая использовалась в пантомиме, зато жрецы, игравшие Исиду и Нефтиду (ее сестру и одновременно жену Сета, однако сочувствовавшую Исиде), выступали с достаточно развернутыми монологами, сохранившимися в записи (так называемые «Призывания Исиды и Нефтиды»), В литературе Древнего Египта можно найти истоки и других жанров - путевых записок («Путешествие Ун-Амуна в Библ» - своего рода отчет о путешествии, совершенном около 1066 г. до н. э.), басни (басни о животных, относящиеся к периоду так называемой демотической литературы, VIII в. до н.э. - III в. н.э.) и др. Влияние египетской литературы обнаруживается в текстах Библии, в диалогах Платона (возможно, изложенное им сказание об Атлантиде - египетского происхождения), в произведениях Апулея и т.д. Гермес Трисмегист. Ко II - IV вв. н.э. относится формирование «Герметического свода», приписываемого египетскому богу мудрости Тоту (по другой версии, мудрецу, жившему задолго до библейского Моисея), которого по-гречески именовали Гермес Трисмегист (т.е. трижды величайший). Полностью сохранилось 15 трактатов, последний из которых, как показали исследования, составлен из трех разных текстов. В настоящее время доказано, что эти тексты были созданы в начале нашей эры в Александрии Египетской на греческом языке на основе соединения традиций древнегреческой философии, иудаизма, христианского гностицизма, восточных мифологий. Но очевидно также и то, что в герметическом учении большую роль сыграла египетская эзотерическая традиция. В самом известном герметическом тексте - «Изумрудной скрижали» сформулировано положение: «То, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи» - закон Великой аналогии. Этот закон вплоть до Нового времени определял мировоззрение европейцев.

Литература Древнего Востока демонстрирует черты, которые, как правило, выглядят вполне сформированными и доминирующими уже на самом раннем этапе истории. Эти черты обычно едины для литературы и искусства – то есть для искусств в широком смысле слова. Этого следовало ожидать, поскольку оба этих вида деятельности берут начало в том же духовном мире.

Первая черта – анонимность. Несмотря на громадное количество произведений, которыми может похвалиться Древний Восток, имя автора дошло до нас лишь в нескольких случаях, и то не наверняка. Имена копиистов упоминаются гораздо чаще; из этого следует сделать вывод, что творческой личности автора тогда не придавалось такого значения, как в нашем мире. Далее, отметим относительно неизменное качество форм и тем; а поскольку подражание и повторение встречаются очень часто и никак не маскируются, причем не только от текста к тексту, но и внутри одного текста, заключаем, что творческая оригинальность не была главной целью художественной деятельности, как у нас.

Как мы уже видели, обе названные особенности берут начало в концепции искусства не как субъективного творения отдельного человека, а как коллективного проявления общества. Художник здесь скорее мастеровой, он выполняет заказ и должен максимально следовать образцу, избегая всяких личных моментов и нововведений.

Но если так, то каков смысл этого искусства? Оно преследует практическую, а не эстетическую цель: официальное выражение политической власти и религиозной веры; или, скорее, поскольку на Древнем Востоке эти две вещи практически слиты воедино, выражение веры в ее политическом и религиозном проявлении. Поэтому здесь не существует концепции искусства ради искусства, эстетической жажды как таковой, а искусство не является самоцелью, как в Греции.

Другое дело, что искусство в нашем понимании все-таки возникает; и другое дело, что художники Востока, как позже Греции, сами того не сознавая, часто ощущали в себе ту самую художественную волю, что является необходимой движущей силой всякого творчества. Но мы должны обязательно помнить об этом, если хотим понять, как, несмотря на все путы и препоны, несмотря на отсутствие соответствующих понятий, искусство в нашем понимании все же возникло во многих регионах древнего Ближнего Востока. Некоторые творческие личности слишком сильны и масштабны, чтобы ограничиться традиционными схемами, даже если сами этого хотят. В области литературы это, судя по всему, сильнее всего проявилось в Египте, ибо мы обнаруживаем там куда больше выдающихся личностей, больше развития по форме и содержанию; даже религиозное единство не раз уступает, давая дорогу новым литературным формам, таким как любовные и пиршественные песни, исторические романтические истории и сказки. Судя по всему, мы не должны воспринимать это как сознательное художественное творчество – скорее как инстинктивное самовыражение эстетического духа, жившего вопреки теории.

Переходя к рассмотрению различных литературных жанров, мы обращаем внимание в первую очередь на широчайшее распространение эпико-мифологической поэзии, рассказывающей о деяниях богов и героев. В целом этот жанр, похоже, берет начало в Месопотамии, где он присутствует и процветает с самого начала и откуда его темы распространяются во внешний мир, особенно на север в Анатолию. В Египте мифология тоже присутствует, но там эти сюжеты по большей части разбросаны по произведениям других жанров; а героический эпос вообще отсутствует, поскольку отсутствует главная тема такого типа поэзии: борьба со смертью.

Главные темы эпико-мифологической поэзии – сотворение мира, загробная жизнь и растительный цикл: другими словами, происхождение, конец и законы Вселенной. Решение этих проблем в мифологии соответствует общему отношению к ним древне-восточной мысли, особенности и ограничения которой мы рассмотрим позже. Что до героев, то, как мы уже говорили, главной темой для них является проблема смерти. Почему человек обречен на смерть и не в состоянии избегнуть такой судьбы? Ответ на этот вопрос дается в форме рассказа: это ошибка, непонимание в рамках божественной воли. Но это не вина человека: концепция смерти как следствия моральной вины возникает лишь в тех культурах, где мораль считается фундаментальным свойством божества. Конечно, огромное место в эпической поэзии занимают подвиги героев: и над всеми ними поднимается фигура Гильгамеша – предшественника Геракла, попавшего из Месопотамии в литературу и, более того, в художественную тему всего окружающего мира.

Еще один жанр, ориентированный в первую очередь на религиозные темы, – лирическая поэзия. Поскольку сюжеты могут легко варьироваться в зависимости от представлений того или иного региона, лирическая поэзия находит широкое распространение на всем Древнем Востоке и является, по существу, единственным жанром, который можно обнаружить везде. Не вдаваясь в детали, мы можем упомянуть две широко распространенные категории – гимны и молитвы богам, где звучат темы плача и жалобы, облегчения, благодарности и хвалы. Деление на личную и коллективную лирику, справедливое для Израиля, можно распространить и на другие народы. Существуют также гимны, посвященные царям, которые состоят в особенно близких, хотя и разных, отношениях с божественной сферой. Однако там, где божественный и человеческий планы полностью разделены – в Израиле и зороастрийской сфере, – таких гимнов нет.

Вне религиозной сферы лирическая поэзия существует (за исключением достаточно противоречивой Песни песней) только в Египте. Здесь светские темы расцвели в жанрах любовной и пиршественной песни. Ни в одной из них нет ни внутренней, ни внешней связи с религией: напротив, они демонстрируют независимые, очень толерантные и разнообразные представления о жизни, каких и следует ожидать от египетского народа.

Характерную литературную композицию – плач о павших городах – можно рассматривать как дополнение к лирической поэзии. Примеры таких произведений есть в Месопотамии и Израиле. В других регионах их нет – и если в некоторых случаях это можно объяснить тем, что тексты еще не найдены, то в других исторические и политические условия едва ли согласуются с подобным жанром: было бы странно, к примеру, обнаружить такой плач в Египте или Иране.

Поучительная или назидательная литература имела широкое распространение на всем Древнем Востоке. Она включала в себя множество подтипов, таких как: размышления о жизни, пословицы, афоризмы, басни, проблема страданий благочестивого человека, проблема человеческого горя вообще. Эта литература развивалась в Месопотамии и Египте параллельно и, насколько мы можем судить, независимо; позже она появляется в Израиле; но в других регионах, если исключить историю Ахикара (происхождение которой сомнительно), ничего подобного пока не обнаружено.

Здесь возникает тонкий вопрос, который мы уже упоминали: вопрос о соответствии такого типа литературы местному менталитету. Необходимо указать, что если говорить о содержании, то часть этой литературы прямо или косвенно противоречит принятой концепции Вселенной и особенно религиозным взглядам соответствующих народов. Правда, то здесь, то там возникали всевозможные адаптации и комбинации, но это не решает нашу проблему, а лишь переносит ее в другой регион. Мы скорее сказали бы, что древне-восточное сознание, похоже, не чувствовало необходимости приводить свои представления о повседневной жизни в строгое соответствие с религией; вместо этого оно время от времени давало волю собственным размышлениям, результаты которых закреплялись в литературных произведениях. Но там, где организационная деятельность сильнее, как в Израиле, достигается гармония и выражение сомнений завершается декларацией веры в установленный свыше порядок.

История в древне-восточной литературе представлена списками династий, монархов, анналами и памятными надписями. Но все это только хроника без органичного видения событий, без анализа причин и следствий. Подлинно исторический взгляд на события проявился, кажется, лишь в двух регионах древнего Ближнего Востока, не самых древних и не самых главных: у хеттов и в Израиле. Отношение хеттов к исторической мысли воистину замечательно: лучше всего оно проявилось в анналах, где исследование причин и следствий доходит до разбора намерений обеих сторон, а также в нескольких текстах, образующих отдельный класс и легко отличимых от остальных по характеру и ценности, таких как «Завещание» Хаттусили I и автобиография Хат-тусили III. Политические договоры с их преамбулами также раскрывают для нас скрытые пружины исторического процесса. В Израиле историография возникла в совершенно иной форме. Здесь отправной точкой служит религиозный взгляд. Новая концепция политической власти позволяет свободно и отстраненно рассматривать и обсуждать события и главных действующих лиц истории, в том числе и царей, с точки зрения их верности или неверности религиозным догмам и моральному завету с Богом. Именно с этой позиции стартует историография, которая временами, особенно в рассказе о правлении Давида, проводит весьма критический разбор событий.

Примечательно, что, несмотря на высокий уровень культуры, ни египтяне, ни месопотамцы не создали ничего подобного. Несмотря на активные поиски в их богатейшей литературе, получается, что организованная способность к историческому мышлению у них отсутствовала.

Еще один жанр, повествование, появляется в Египте в двух формах: рассказ, основанный на реальных фактах, и рассказ о воображаемых событиях. Первый тип существует также на арамейском, – к примеру, это рассказ об Ахи-каре; но даже в этом случае сам текст исходит из Египта. Это в основном светская литературная форма, по крайней мере по происхождению, этим и объясняется ее появление в регионе, демонстрирующем в этой области наибольшую независимость. Тем не менее сложно отделить мирское от священного, и другие народы Древнего Востока – а именно хетты и еще больше хурриты – оставили нам тексты, очень близкие к описанию воображаемых приключений, хотя и связанные с мифологическим эпосом.

Пробегая взглядом по оставшимся, не чисто литературным, произведениям, сделаем, как обычно, несколько замечаний о восточных законах. В Месопотамии законы в виде прецедентного права, никак не нормализованного, приняли литературную форму кодексов и как таковые разошлись по миру. Хеттское законодательство организовано примерно так же, с некоторыми тематическими нововведениями. Израильское законодательство перенимает некоторую часть этого материала, но расцвечивает его новыми религиозными взглядами и добавляет к прецедентному праву серию абсолютных предписаний. Наконец, в Египте кодексов вообще не было, и если это не простая случайность, во что трудно поверить, то причину нужно искать в том, что источником всякого закона был живой бог-царь.

Астрономия, математика, медицина и другие науки тоже процветали, хотя и в меньшей степени, в главных центрах нашего региона: долинах великих рек. Следует ли интерпретировать это явление как указание на способность к научному мышлению в том смысле, как мы сегодня это понимаем? Можно возразить, что астрономия и математика неотделимы от астрологии, а медицина – от магических практик. Но вопрос лишь в уровне развития. Астрономические и математические вычисления, медицинские диагнозы и рецепты, безусловно, существовали: какой смысл спрашивать, понимали ли авторы этих работ, что занимаются наукой? Они делали это, даже если теоретической концепции науки еще не существовало вовсе. Можно сказать, что именно этой концепции древним ученым Востока и не хватало; была мысль, но не было рефлексии по этому поводу. Для этого нам придется подождать Грецию.

И в заключение скажем: литература Древнего Востока имела два основных центра: Месопотамию и Египет; там она создавалась, оттуда расходилась по всему региону. Сравнивая два эти центра, можно сказать, что литература Месопотамии была более экспансивна, зато египетская меньше зависела от ментальности среды, была более оригинальна и, возможно, имеет больше достоинств с чисто эстетической точки зрения. Что касается остальных регионов Ближнего Востока, то Анатолия полностью зависела от Месопотамии, но демонстрировала оригинальные черты, в первую очередь в области истории и права; Сирийский регион отчасти зависим и подчинен, поскольку является местом встречи месопотамского и египетского течений; но в Израиле он, благодаря новому религиозному мышлению, достигает независимости. То же происходит и в Иране.