Ольга и Елена Ростропович: «Мама успела составить завещание. Ольга Ростропович: личная жизнь, фото Дочери ростроповича и вишневской личная жизнь

Ростропович покорил Галину Павловну солеными огурцами

На минувшей неделе не стало Галины ВИШНЕВСКОЙ. Оперная дива ушла во сне на 87-м году жизни, находясь в собственном доме в подмосковной Жуковке. Прощались с Галиной Павловной в Центре оперного пения, носящего ее имя, а отпевали в храме Христа Спасителя. Для профессора Петербургской консерватории Ирины ТАЙМАНОВОЙ уход Вишневской стал личной трагедией. Ведь с примой мировой оперной сцены и ее мужем, виолончелистом Мстиславом РОСТРОПОВИЧЕМ, женщину связывали долгие годы дружбы. Тайманова поделилась с «Экспресс газетой» весьма интимными воспоминаниями о выдающейся семье.

Наша дружба началась в 1966-м, когда я, будучи пианисткой и женой композитора Владислава Успенского, приехала на фестиваль Шостаковича в Горький. В концерте также принимали участие виолончелист Мстислав Ростропович и скрипач Михаил Вайман. После приветственного банкета поехали в гостиницу. В машине была я, Ростропович и мой муж. Мстислав в полусонном состоянии прилег на мое хрупкое девичье плечо, а на другое мне положили бронированный футляр от его виолончели. Таким образом я поддерживала двумя плечами мэтра и его инструмент, а муж сидел рядом с водителем. Чуть-чуть поспав, от света фонарей Ростропович проснулся, посмотрел на меня внимательно и хлопнул моего мужа по плечу: «Стагик, а она очень хогошенькая!» На что Успенский ответил с достоинством: «Я настолько вас уважаю, что не стану с вами спорить».
На концерте я вышла первая и стала играть прелюдию Шостаковича, Мстислав и Владислав стояли за кулисами и слушали. «Стагик, а она и по черным, и по белым бацает! Да еще как бацает!» - прокомментировал мою игру Ростропович. Он не раз потом просил меня садиться за рояль, хотя и сам был блистательным пианистом.

С Ростроповичем мы встречались потом часто. Он мог мне позвонить из какой-нибудь страны и сказать: «Игочка, через тги дня мы пойдем в цигк, я очень люблю цигк!» Или он мог пригласить нас с мужем погостить в Дилижане в Доме творчества композиторов, где в то время отдыхал, например, знаменитый английский композитор Бенджамин Бриттон. Ради нас в горах резали барашка, а в озере вылавливали серебристую форель.
С Мстиславом у нас не было никаких сексуальных отношений! Галину Павловну я свято чту и перед ней я чиста. Просто музыканту необходимо состояние влюбленности!
Как-то в 90-е я приехала в их дом в Париже. Мстислав Леопольдович меня встретил в халате и повел показывать коллекционные экземпляры виолончели. Посмотрел на меня и сказал, в шутку, конечно же: «35 лет назад ты мне отказала, а сейчас тоже откажешь?» А я ответила: «Если я отказала тогда, то теперь я уж откажу тем более».

Я любовалась их семьей и их отношениями. Но было время, когда уВишневской возник трепетный роман с тенором Большого театра Зурабом Анджапаридзе. Ростроповича это очень огорчало, и он как-то сказал моему мужу: «Стагик, давай махаться женами! У моей очень плохой характер! Моя - ужасная стерва!» Однажды он приехал к нам в гости и протянул газету «Вечерняя Москва», где сам объявил о разводе с Вишневской. Но потом их отношения наладились.
Ростропович любил придумывать праздники, всех удивлять. Баловал жену сумасшедшими подарками. Однажды преподнес ей целое поместье в пригороде Лондона и дал ему имя «Галя». А знаете, с чего началась их любовь? Оба работали в Большом театре, но ничего не знали друг о друге, пока не встретились на гастролях в Праге.

Слава завтракал в кафе, сидя за столиком под винтовой лестницей. И вдруг видит: спускаются красивые ноги. Дальше появились роскошные бедра в умопомрачительном платье, потом - тончайшая талия, а затем и вся Вишневская с ее прекрасным лицом. И Ростропович влюбился в это совершенство с первой секунды! Он узнал, что Галя любит соленые огурцы, и тем же вечером оперная дива обнаружила в своей квартире в хрустальной вазе это лакомство - ухажер преподнес его как цветы. Слава смешил возлюбленную целых три дня так, что она уже не могла больше смеяться. А когда вернулись в Москву, то уже были мужем и женой - оставалось только зарегистрироваться в загсе, что они и сделали через четыре дня. Хотя до этой поездки Ростропович жил с певицей Зарой Долухановой, к которой, как казалось, пылал невообразимой страстью.

Мстислав Ростропович, в браке с которым на свет появились дети Галины Вишневской - дочери Ольга и Елена, был третьим мужем звезды российской и мировой оперной сцены. В первый раз она вышла замуж в семнадцать лет за морского офицера Георгия Вишневского, но их семья распалась через два месяца после свадьбы, а фамилия первого мужа осталась с Галиной Павловной до конца жизни.

Вторым мужем певицы стал Марк Рубин - директор Ленинградского театра оперы и балета. Он был на двадцать два года старше Вишневской и относился к ней очень бережно и нежно. Их семье пришлось пережить несколько трагических моментов - смерть двухмесячного ребенка в 1945 году, а потом тяжелую болезнь Галины Павловны.

На фото — семья Галины Вишневской

Этот брак разрушила новая любовь Галины Павловны - на фестивале молодежи в Праге она познакомилась с талантливым виолончелистом Мстиславом Ростроповичем, и между ними вспыхнул головокружительный роман. В 1955 году они поженились, а потом с разницей в два года появились на свет дети Галины Вишневской.

Старшая дочь Ольга вспоминает, что до вынужденного отъезда из СССР их семья жила на улице Огарева в доме, в котором жили многие известные музыканты. Их дом был очень гостеприимным, и в гости к Вишневской и Ростроповичу любили приходить многие известные люди.

С раннего детства дети Галины Вишневской приучались к правилам поведения за столом и хорошим манерам, а теперь Ольга и Елена передают эти навыки своим детям - внукам Галинам Павловны. После того, как их семья уехала из СССР, Ольга и Елена оказались в швейцарском монастыре-пансионе, в котором жили и учились только девочки. Им запрещалось выходить за пределы монастыря, и привыкать к новому образу жизни детям Галины Вишневской было очень нелегко. Позже Ольга и Елена Ростропович поступили в Джульярдскую академию в Нью-Йорке, где родители, сами жившие в Париже, снимали своим дочерям квартиру. За девушками всегда присматривал кто-то из знакомых, которых у Ростроповича и Вишневской всегда было очень много по всему свету.

на фото — Галина Вишневская с дочерьми

В эти дни в столице Азербайджана проходит третий Международный фестиваль имени Мстислава Ростроповича. Выдающийся музыкант родился в Баку и любовь к родному городу пронес через всю свою жизнь. В Баку ждут Юрия Башмета, Максима Венгерова, Давида Герингаса, а также молодых талантливых исполнителей. Художественное руководство фестивалем взяла на себя Ольга Ростропович, старшая дочь маэстро и Галины Вишневской . С Ольгой, которая руководит и работой благотворительного фонда своего отца, встретилась обозреватель "Известий" Мария Бабалова.

- Как-то странно получилось, что в Баку есть фестиваль имени Мстислава Ростроповича, а в России нет...

Благодаря решению Юрия Лужкова теперь фестиваль будет и в Москве - ежегодно, с 27 марта, дня рождения папы. Под названием "Неделя Ростроповича". Мы сейчас готовимся к первому фестивалю в Москве. Моя концепция такова: чтобы папа, находись он в зале - а я абсолютно уверена, что он с нами, - получал удовольствие от происходящего. Значит, должно быть как можно меньше речей и больше музыки. Но дело в том, что у нас очень сжатые сроки для подготовки, а все хорошие артисты расписаны на несколько лет вперед, да и март же еще и разгар сезона. Поэтому перед нами стоит трудная задача.

- Что самое сложное в сохранении памяти о таком грандиозном человеке, каким был ваш отец?

Сложное именно то, что это человек невероятного масштаба - по таланту, человеческим качествам и статусу. Я делаю все по мере своих возможностей, но мне кажется, что этого недостаточно. Хочется делать больше и больше - объять необъятное. Главное, чтобы все было достойно его имени, а это значит, все должно быть сделано если не абсолютно совершенно, то на высочайшем профессиональном уровне.

- На чем вы делаете акцент в работе?

- На всем том, что касается фонда. Прежде всего, это помощь молодым музыкантам, то, ради чего и был создан фонд моим отцом. Потом, конечно же, проведение фестивалей, конкурсов его памяти.

- Работа фонда как-то меняется?

- Трудно сказать. Я занимаюсь фондом с тех пор, как ушел папа. До этого он занимался им лично. Поэтому я не совсем знаю, как это было, мне трудно сравнивать. Конечно, сейчас остро стоит вопрос с финансированием и стипендиатов, и творческих проектов. Ведь главным финансовым источником фонда был мой отец. Он все гонорары, полученные в России, отдавал туда. Сегодня приходится искать спонсоров, а кризис к щедрости не располагает.

- Говорят, что талантливых детей у нас стало меньше. Вы это чувствуете?

- Вундеркинды - штучный товар. Их и раньше было немного. Есть талантливые, способные дети. Думаю, если сравнивать нынешнюю ситуацию с той эпохой, музыкальной средой и уровнем преподавания, к примеру в Московской консерватории, когда росла я, то ситуация сегодня, мягко говоря, не столь вдохновляющая для тех, кто начинает свой путь в музыке.

- И все же вы оставили профессиональные занятия музыкой.

- Так сложилась жизнь. Я вышла замуж, стала заниматься семьей. Хотя меня в пять лет стали учить музыке, и никто ни меня, ни мою сестру не спрашивал: хочешь - не хочешь. Сначала бабушка, папина мама, занималась нашим обучением, потом нас отдали в ЦМШ при консерватории и так далее. Я и концертировала, и с отцом много выступала, и преподавала в Нью-Йорке. Папа даже два года со мной не общался - обиделся, когда понял, что окончательно перестала выступать.

- Не жалеете, что сделали ставку на семью?

- Никогда не жалела. Во-первых, я всегда отдавала себе отчет в том, что при всей своей похожести на отца я не наделена талантом его масштаба. Во-вторых, я вообще такой человек, который никогда ни о чем не жалеет.

- Как вам это удается?

- То или иное решение я принимаю в силу каких-то обстоятельств, а значит, я закрываю дверь комнаты и больше туда не вхожу. И не буду терзать себя размышлениями типа: а может, надо было сделать не так, а иначе?

- Вы пожелали бы своим детям профессиональной музыкальной карьеры?

- Профессиональной - никогда. Если у них есть к этому талант, стремление, пусть пробуют, но что-то форсировать, тем более заставлять - не вижу в этом никакой надобности. К тому же сегодня реальность такова, что в музыке ты или гений, или нищий. А ведь если мы говорим о мальчишках, то в будущем это глава семьи, который должен обеспечивать дом, себя, жену, детей.

- Как было принято решение, что именно вы, а не ваша сестра Лена встанете во главе отцовского фонда?

Так получилось совершенно естественным образом, без всяких проблем. Мы не спорили и не выбирали. Лена занялась делами медицинского фонда Вишневской-Ростроповича. Слава богу, что мы с сестрой не конфликтуем. У нас замечательные отношения. Самое главное, мы ничего никогда не делим. Даже в детстве не дрались ни из-за мальчиков, ни из-за платьев... Кстати, воспитывали нас в строгости. Нам с сестрой очень многое запрещалось: нельзя было носить мини-юбки, красить глаза, распускать волосы...

- Теперь вы собираетесь переезжать в Москву?

- Сейчас я девяносто процентов времени провожу в Москве. Значит ли это, что я переехала? Я сейчас здесь живу, потому что дел по фонду очень много и мама нуждается в моей помощи и поддержке. Да и моя личная жизнь получила московскую прописку - мой супруг живет в России. Я очень счастлива, мне здесь нравится. Думаю, смысл моей нынешней жизни в России - в том, чтобы достойно продолжать дело, начатое моими родителями. Кстати, папа последние годы очень уговаривал меня, чтобы я перебралась в Москву. Но большую часть своей жизни я прожила в Америке, и мои дети - американцы. Правда, сейчас они учатся в школе-интернате в Швейцарии. Как и где им быть дальше, они сами решат.

- Почему вы сделали выбор в пользу швейцарского, а не американского образования для детей?

- Два года назад я пришла к выводу, что им все-таки лучше получить европейское образование. Я воспитывала сыновей одна, поскольку мы разошлись с их отцом, когда они были совсем маленькими. И в какой-то момент в Америке мне стало довольно сложно воспитывать детей так, как я считаю должным. Там совсем иные параметры воспитания. Я все-таки исхожу из той старой школы, когда можно и даже нужно ребенка наказать. Например, шлепнуть или запретить куда-то ходить. В Штатах на это смотрят иначе. Там, если шлепнуть по попке, "доброжелатели" вызывают полицию. Родителей - в суд, а ребенка - к психиатру. Теперь американские дети, которым нет еще 16 лет, могут официально развестись с родителями. Для меня это странно. И Швейцарию я выбрала, потому что, во-первых, там дают интернациональный бакалавриат, а во-вторых, в процессе образования там присутствуют такие понятия, как дисциплина и уважение авторитетов.

- В сыновьях вы видите черты дедушки или бабушки?

- В младшем - Славе - я вижу черты папы. Хотя внешне совсем не похож, но феноменальная общительность - это в него! Слава идет по улице и заглядывает в глаза прохожим. Если он ищет контакта, а с ним никто не говорит, он может начать общаться чуть ли не с фонарным столбом. Еще у Славки удивительная интуиция. Он мальчик маленький, но мыслит какими-то непривычными категориями. Обожает бабушку, мою маму, буквально ее боготворит. Не расстается с бабушкиными пластинками, слушает у себя в комнате в интернате. Попросил фильм Сокурова "Александра" на DVD. У него какое-то почитание бабушки, это очень приятно. А вот мой старший сын - более независимый, свободный художник. Ему не свойственны бурные проявления чувств.

- Вы с детьми на каком языке общаетесь?

- Я с ними говорю по-русски, они мне отвечают по-английски... Мои дети родились в Америке, их отец француз. Поэтому языки их общения - английский и французский. Конечно, мне хотелось сохранить русский язык в своем доме, у них всегда были русские няни. Еще такой момент... У отца моих детей - в силу причин исторических или национальных - отношение к России было очень сложное. Естественно, это каким-то образом передается и детям. И пока, к сожалению, мои дети Россию не очень хорошо знают.

У вас в родительском доме царил матриархат или патриархат?

- У нас всегда якорем была мама. Мама урезонивала папу: "Слава, успокойся, опять тебя понесло". И меня она тоже часто останавливает - мой характер похож на отцовский. Я буду плохо себя чувствовать, если пройду мимо чего-то, что меня зацепило.

- Оставшаяся часть вашей фамильной коллекции когда-нибудь переедет в Константиновский дворец в Стрельне или навсегда останется дома?

- Посмотрим. Решение этого вопроса - мамина прерогатива. Мама - человек, который умеет слушать. Если в комнате будет сорок человек, она выслушает сорок разных мнений, но примет сорок первое. У мамы такая удивительная прямота, которая граничит с резкостью. Иной раз, когда я ее слышу, - мурашки по коже.

- А в доме сохранены какие-то русские традиции?

- Мы только по этим традициям и живем, других нет. Мы - я говорю и за свою сестру - глубоко русские люди. Поэтому, какой бы дом или квартиру на Западе я ни купила, обязательно посажу там березку. У меня всегда будет сирень, у меня всегда будет жасмин, который, кстати, в Америке найти невозможно. О таком пахучем жасмине, как у нас, за границей можно забыть.

Старшая дочь знаменитого музыканта Мстислава Ростроповича и оперной дивы Галины Вишневской всю свою жизнь была свидетельницей великой любви ее родителей и, конечно, мечтала, что и в ее жизни все сложится именно так. Ее семейная жизнь тоже начиналась, как сказка. Муж Ольги Ростропович Алаф Герран-Гермес - наследник империи дорогих изделий из кожи «Гермес» ничего не пожалел для того, чтобы устроить роскошное торжество по поводу их бракосочетания.

На фото – Ольга Ростропович

Шикарная свадьба отпрыска миллиардера и дочери известных российских музыкантов потрясла своим размахом Париж, немало повидавший на своем веку всяких церемоний. На торжество были приглашены самые видные и знаменитые гости, в том числе Жак Ширак, который в то время был мэром столицы Франции. После свадьбы муж Ольги Ростропович перевез свою супругу в Нью-Йорк, где она, спустя некоторое время, родила двоих детей - сыновей Олега и Мстислава.

Семейная идиллия для Ольги закончилась, когда она узнала, что у ее мужа есть любовница. Особенно обидно ей было из-за того, что супруг изменяет ей с ее лучшей подругой. Мало того, позже стало известно, что любовница Алафа Герран-Гермеса должна была родить от него ребенка.

Их развод был очень некрасивым - муж Ольги Ростропович, чье имя значилось в списке Форбс, как одного из богатейших людей планеты, заявил, что у него ничего нет - ни денег, ни недвижимого имущества.

Пятидесятилетний Алаф Герран-Гермес повел себя очень некрасиво, к чему старшая дочь Ростроповиечей совсем не была готова. Она ожидала, что после развода с человеком, с которым она провела одиннадцать лет безбедной жизни, выделит часть своего состояние своим детям, но этого не произошло.

Мало того, бывший супруг намеревался отсудить у нее право на воспитание сыновей, а также часть семейного поместья Ростроповичей в пригороде Нью-Йорка в четыреста гектаров, принадлежащую Ольге по праву наследования. Не остался в стороне и отец бывшего мужа Ольги Ростропович Патрик Герран-Гермес, потребовавший от нее вернуть антикварную мебель, которуе они с мужем увезли, когда переселялись в Нью-Йорк. А деньги, принадлежащие семье Герран-Гермес свекор Ольги разместил в банках по всему миру и отыскать их было практически невозможно.

Однако Ольга Ростропович не пожелала сдаваться и наняла частных сыщиков, которые взялись за поиск денег ее супруга.

Галина Вишневская и Мстислав Ростропович с дочерьми Ольгой и Еленой

В детстве, до вынужденного отъезда из СССР в 1974 году, мы жили в Москве в так называемом «Доме композиторов» на улице Огарева (нынешний Газетный переулок), где были кооперативные квартиры у многих музыкантов. И у нас были знаменитые застолья - папа их очень любил, двери в любое время суток были открыты для друзей. Все знали, что на любой праздник у Ростроповичей будет самый лучший стол, поэтому гости к нам всегда с удовольствием приходили.

Сейчас, рассматривая старые фотографии, я поражаюсь - у мамы была совершенно идеальная фигура. Будучи ребенком и живя рядом с ней, я этого не замечала. В день спектакля мама последний раз ела в три часа дня и только мясо без гарнира - Римма, наша помощница по хозяйству, давала ей полусырой бифштекс. И когда они с Риммой ругались, та приносила ей вместо бифштекса селедку (Смеется).

А вот после напряженного спектакля в Большом театре, уже заполночь, всегда был накрыт стол, открывалось шампанское, мама никогда не возвращалась из театра одна - всегда с коллегами, поклонниками. Машин ни у кого не было, она шла из театра пешком, а следом за ней целая процессия. До глубокой ночи сидели и обсуждали как кто пел, во время тот или иной певец вступил, как что-то упало за кулисами и конечно же доставалось дирижеру, который по большей части объявлялся бездарным (Смеется). У оперных певцов всегда так.

С раннего детства мама учила нас правилам поведения за столом: «Оля, сиди прямо!», «Оля, у тебя есть салфетка», «Оля, не пей залпом!» ... Теперь и я не даю покоя своим детям: «Слава, убери локти со стола!». Я понимаю, что это действует сыновьям на нервы, но ничего поделать не могу - это уже у меня в крови.

С раннего детства мама учила нас правилам поведения за столом: «Оля, сиди прямо!», «Оля, у тебя есть салфетка», «Оля, не пей залпом!

Мстислав Леопольдович был очень строгим отцом. Когда к нам приходили гости - Давид Ойстрах, Святослав Рихтер, Дмитрий Дмитриевич Шостакович - нас с сестрой Леной сажали ужинать вместе со всеми за стол, но при этом категорически запрещали высказывать свое мнение. Если во время бурного обсуждения у нас возникало желание что-нибудь сказать, мы должны были сначала попросить разрешения. Если же мы что-то говорили, перебивая взрослых, нам за это здорово попадало.

Мама очень не любила, если кто-то из членов семьи за столом оставляет что-то на тарелке - моментально вспоминала свое голодное блокадное детство. Она же была в Ленинграде совсем одна, без родителей. Мама была сильная духом женщина, очень прямая - уж если она скажет что-то по тому или иному поводу, то у вас не будет никаких сомнений, что именно она думает, просто мороз по коже (Смеется) . Мы с папой никогда не могли так резко высказываться.

Конечно же, о Солженицыне за столом не упоминали - о нем тогда говорили шепотом в ванне при бежавшей из под крана воде. Нам с сестрой родители все это в очень раннем возрасте объяснили, ничего не скрывая - родители сказали, что у нас на даче в пристройке будет жить такой писатель, Александр Исаевич, за одну книжку которого, если ее найдут, можно попасть в тюрьму на всю жизнь. И если мы кому-то что-то скажем об этом, всем нам будет очень плохо. Поэтому если кто-то будет звонить и звать к телефону Александра Исаевича, мы должны были говорить: «Вы не туда попали». А вот если бы позвонили и сказали, что это слесарь Михаил Антонович, которому нужно заменить трубу, тогда, наоборот, нужно было срочно бежать и звать к телефону дяду Саню, как мы с сестрой звали Солженицына, - пароль такой был. Конечно, было страшно.

Новый год мы встречали практически всегда на даче в Жуковке. И состоял праздник из трех частей: сначала стол с закусками у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича - он жил на соседней даче, потом все приглашенные шли по хрустящему снегу к нам - у нас был горячий стол, а на десерт все отправлялись на дачу к академику-физику Николаю Антоновичу Доллежалю, который работал вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

Жуковка была в то время поселком для научной элиты и министров, в котором была своя система пропусков. У нас, например, был зеленый пропуск, по которому мы могли попасть в клуб, кино посмотреть, а вот у нашего соседа-академика имелся красный пропуск, который позволял покупать еду в местном магазине. И хотя ничего особенного там не было - консервы, огурцы-помидоры - мы с мамой брали этот пропуск взаймы, и стояли в очереди, делая вид, что мы из семьи академика Доллежаля. Ходили за продуктами сами - на даче у нас была домработница, тетя Настя, но она была старенькая и в магазин не могла пойти. А вскоре у мамы появился блат - директор продуктового магазина, «Анатолий с золотыми зубами», как она его называла. Его душу очень трогало, как мама поет, поэтому когда везде были пустые прилавки, он заводил Галину Павловну к себе в закрома, где было все - и осетрина, и икра.

Нам с сестрой родители объяснили, что у нас на даче будет жить Александр Исаевич за одну книжку которого можно попасть в тюрьму на всю жизнь.

В 1974 году наша семья уехала из атеистического СССР и из одной реальности попала в совершенно другую. До этого мы с сестрой жили дома с няней и родителями, и вдруг очутились в монастыре-пансионе в Швейцарии, где учились только девицы, воспитательницами были католические сестры-монахини и не разрешалось выходить за пределы монастыря. Мы, привыкшие к обществу блестящих друзей наших родителей, оказались среди монахинь, с которыми не могли ни о чем поговорить уже хотя бы по тому, что совершенно не знали французского языка. За полгода его освоили, но по-началу было очень тяжело.

После этого мы с Леной учились в Джульярдской академии в Нью-Йорке. Родители снимали нам там квартиру, а сами жили в Париже. У папы и мамы было много друзей, которым они поручили шефство над нами. Например, нас с Леной опекали и часто приглашали в гости на обеды и ужины Леонард Бернстайн с его женой Феличитой. Хотя я почти сорок лет прожила в Америке, считаю себя русским человеком.

С тех пор как папа ушел, мама в Париж больше не возвращалась - не хотела.

Вспоминаю историю покупки имения «Галино» площадью больше территории княжества Монако в двухстах милях к северу от Вашингтона, которое папа подарил маме в 1982-м году к окончанию ее певческой карьеры. Он добился, чтобы на американских картах появилось название населенного пункта с русским именем - это название поместье носит и до сих пор, уже находясь в собственности других людей. Выбор места, довольно удаленного от американской столицы, где отец возглавлял Национальный симфонический оркестр, определялся близостью русского монастыря. История перестройки дома затянулась на пять долгих лет, в течение которых все работы велись в тайне от Галины Павловны.

В итоге «вручение подарка» было срежиссировано, как спектакль. Дизайнер, который накупил на аукционах мебель и картины, полностью обставил дом. Мама прилетела из Парижа и прямо из аэропорта отец повез ее куда-то, не объясняя, куда именно. Мобильных телефонов тогда еще не было, и у меня с папой была договоренность, что он подъедет к воротам поместья, от которых до дома еще километр, ровно в семь вечера. К этому моменту мы должны были зажечь свечи в каждом окне огромного дома, включить фонари в петербургском стиле, которые освещали дорогу к особняку, и врубить на полную мощность на улице колонки, из которых должна была политься запись увертюры к балету Прокофьева «Ромео и Джульетта» в исполнении оркестра под управлением отца - у нас даже проходили репетиции, чтобы сделать все вовремя. Японская семейная пара, нанятая в качестве мажордома и кухарки, ничем не могла нам помочь, также как и манерный декоратор - он лишь в волнении перед приездом хозяйки имения заламывал руки. Поэтому всем пришлось заниматься мне с моим мужем. И тут мы обнаружили, что поместье этим летним вечером атаковано целой армией комаров - рядом были болота. Мой муж вел нашу маленькую «Тойоту», а я, высунувшись из окна машины, прыскала вокруг спреем от насекомых, чтобы маму не сожрали комары.

У нас нет родового гнезда. В свое время нашу семью вырвали с корнями и нигде больше мы эти корни не пустили.

Отец приехал раньше, поэтому еще час он возил ее вокруг поместья, пока, наконец, к семи часам не подъехал к кованым воротам с монограммами «ГВ» и «МР» на них. Ворота раскрываются, папа выходит из машины и куда-то исчезает из поля зрения мамы - он встал на колени перед машиной, чтобы прочитать поэму в ее честь и кричит: «Зажги фары ярче!». «Я не знаю как» - отвечает мама. Он ей: «Вечно ты ничего не знаешь!». Наконец дальний свет зажжен и папа начинает читать стихи, записанные на рулоне туалетной бумаге - другой у него не нашлось под рукой.

У нас нет родового гнезда. В свое время нашу семью вырвали с корнями и нигде больше мы эти корни не пустили. Дети мои живут кто где: в Берлине, Париже, Дюссельдорфе, Швейцарии. И нигде за границей я не чувствую себя дома: все там мне чужое - и язык и люди. Но и в России я не ощущаю себя своей, не привыкла к здешнему образу жизни, он мне не подходит, приезжаю сюда только чтобы повидаться с мамой. Здесь я могу провести три-четыре недели, а потом надо возвращаться в Швейцарию.

Основное образование я все-таки получила в Москве, в ЦМШ, потом училась в Джульярдской школе в Нью-Йорке, которую оканчивала уже экстерном, потому что решила ездить выступать вместе с отцом - играть с таким гением, как он, было лучшей практикой.

В Америке родилось двое детей, я много покочевала по миру. Все дети и внуки встречаются в России только по случаю юбилея бабушки. Я никогда не толкала детей к музыкальной карьере, потому что имея таких бабушку и дедушку - это сложно. Ребенок сам должен стремиться стать музыкантом, понимать, на что он идет и какое имя несет. Но сейчас младший мой сын, 21-летний Александр, все-таки учится по классу фортепиано - еще Мстислав Леопольдович хотел с ним заниматься и думал, что он станет дирижером.

Текст: Виталий Котов

По материалам журнала «Собака.ru»:

№ 126 (июль 2011) «Реконструкция обеда»
№ 143 (декабрь 2012) рубрика «Интерьер»