Ушакин сергей александрович. Serguei Alex. Oushakine (Сергей Ушакин). Да, посетителей было более миллиона человек

Профессиональные интересы :
Начал заниматься гендерными исследованиями в 1997 году. (Формирование национально-половой идентичности в России).

Публикации :
Статьи в профессиональных журналах :

2004 «The Flexible and the Pliant: Disturbed Organisms of Soviet Modernity» Cultural Anthropology, vol. 19 (3):392–428.
2003 «Crimes of Substitution: Detection in the Late Soviet Society» Public Culture, 15 (3).
2002 «The Culture of Symbolic Shortage: Practicing Consumption in Post-Soviet Russia» East-Central Europe/L’Europe du Centre-Est. (Collegium Budapest/Institute for Advanced Studies, Budapest).
2001 «The Fatal Splitting: Symbolizing Anxiety in Post/Soviet Russia» Ethnos: Journal of Anthropology, vol. 66 (3): 1-30. (National Museum of Ethnography, Stockholm).
2001 «The Terrifying Mimicry of Samizdat» Public Culture, vol. 13 (2): 191-214.
2001 «The Tie That Bonds» (with Rebecca Luce-Kapler and Jean-Claude Couture), in Multi/Intercultural Conversations: a Reader. Edited by Shirley R. Steinberg. New York: P. Lang, 399-421.
2000 «The Quantity of Style: Imaginary Consumption in the Post-Soviet Russia» Theory, Culture and Society, vol. 17 (5): 97-120.
2000 «The State of Post-Soviet Aphasia: Lacking in the Symbolic» The Anthropology of East Europe Review: Central Europe, Eastern Europe and Eurasia, vol. 18 (2): 53-61.
2000 «In the State of Post-Soviet Aphasia: Symbolic Development in Contemporary Russia» Europe-Asia Studies, vol. 52 (6): 991-1016.

Публикации на русском языке :

Отредактированные сборники

2004 Семейные ценности: модели для сборки. В двух томах. Ред. и сост. С. Ушакин. Москва: Новое литературное обозрение.
2001 О муже(N)ственности. Сост. С Ушакин. Москва: Новое литературное обозрение.

Статьи :

2004 Место-имени-я: семья как способ организации жизни. // Семейные ценности: модели для сборки. Ред. и сост. С. Ушакин. Т.1. – Москва: Новое литературное обозрение.
2002 «Человек рода он»: знаки отсутствия. // О муже(N)ственности. Сост. С. Ушакин. М., 2002.
2001 Другой: (раз)влечение различения. //Гендерный конфликт и его репрезентация в культуре. Екатеринбург: Уральский госуниверситет, сс. 171-177.
2000 Политическая теория феминизма, Вопросы философии, № 11.
1999 Количество стиля: потребление в условиях символического дефицита. Социологический журнал 3/4: 235-250.
1999 Поле пола: в центре и по краям. Вопросы философии, № 5: 71-85.
1999 Университеты и власть. Общественные науки и современность, № 2:55-65.
1999 Видимость мужественности. Знамя, № 2:131-144.
1998 Интеллигентность сквозь призму интересов. Полис, № 4: 44-56.
1998 Функциональная интеллигентность. Полис № 1:8-22.
1997 (с Бледновой Л. Г.) Джеймс Бонд как Павка Корчагин. Социс, № 12: 16-24.
1997 Мультикультурализм по-русски, или О возможности педагогики постмодерна в России. Полис № 4:117-125.URL:
1997 Пол как идеологический продукт: о некоторых направлениях в русском феминизме. Человек № 2: 62-75.
1996 После модернизма: власть языка или язык власти. №5: 130-141.
1995 Речь как политическое действие. Полис № 5:142-154.
1993 Образование как форма власти. Полис № 4: 43-48.
1993 Молодежь как субъект действия. Полис № 2:136-143.

Рецензии :

2003 Познавая в сравнении: о евро-стандартах, мужчинах и истории. Рец. на кн.: Russian masculinities in history and culture. N.Y., 2002. // Новое литературное обозрение, № 64.
2003 Мужественность в России. Обзор международного семинара «Masculinities in Russia», Иллинойсский университет, Урбана-Шампейн, США, 19—23 июня 2003 г.) (совместно с М. Литовской) // Новое литературное обозрение, № 63. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2003/63/
2001 Hellberg-Hirn, Elena. 1998. Soil and Soul: The Symbolic World of Russianness. Aldershot: Ashgate, 289 pp.; Rancour-Laferriere, Daniel. 1995. The Slave Soul of Russia: Moral Masochism and The Cult of Suffering. New York: New York University Press, 330 pp.; Pesmen, Dale. 2000. Russia and Soul: An Exploration. Ithaca: Cornell University Press, 364 pp. // Социологический журнал. #2.
1999Барчунова Т. (ред.) Потолок пола. Новосибирск: НГУ. // Социологический журнал, 1999, № 1-2.
1999 Roudinesco, Elisabeth.1998. Jacques Lacan. New York: Columbia University Press.// Вопросы филосфии №5.

Публикации на портале:

Учебные курсы Книги

Кризис маскулинности в позднесоветском дискурсе Авт. Здравомыслова Елена Андреевна, Темкина Анна Адриановна; Ред. Ушакин Сергей Александрович. 2001.
О муже(N)ственности: Сборник статей Ред. Ушакин Сергей Александрович. Москва: Новое литературное обозрение, 2002.
Семейные узы: Модели для сборки: Сборник статей.В 2-х книгах Ред. Ушакин Сергей Александрович. Москва: Новое литературное обозрение, 2004.

Статьи

Ушакин С.А. Видимость мужественности // Рубеж (альманах социальных исследований) . 1998. № 12. С. 106-130.
Бледнова Л.Г., Ушакин С.А. Джеймс Бонд как Павка Корчагин // Социологические исследования . 1997. № 12. С. 16-23.
Ушакин С.А. Интеллигентность сквозь призму интересов // . 1998. № 4. С. 21-36.
Ушакин С.А. Количественный стиль: потребление в условиях символического дефицита // Социологический журнал . 1999. № 3/4. С. 187-214.
Ушакин С.А. Надо ли реконструировать феноменологию? // Laboratorium. Журнал социальных исследований . 2012. № 1. С. 156-159.
Абрамян Л.А., Баранов Д.А., Володина Т.В., Выдрин В.Ф., Гучинова Э.М., Жуйкова М.В., Кормина Ж.В., Кулемзин В.М., Хироказу Миязаки, Неклюдов С.Ю., Никитина С.Е., Родионов М.А., Марк Стайнберг, Тучкова Н.А., Ушакин С.А., Майкл Фишер, Нанси Шепер-Хьюз, Щепанская Т.Б. От редколлегии // Антропологический форум . 2005. № 2. С. 8-134.
Ушакин С.А. Параллельный Фрейд (рецензия на книгу Элизабет Рудинеско Жак Лакан) //
Ушакин С.А. Плагиат? Об этике в науке // Общественные науки и современность . 2001. № 4. С. 189–191.
Ушакин С.А. Познавая в сравнении: о евро-стандартах, мужчинах и истории // Новое литературное обозрение . 2003. № 64.
Ушакин С.А. Пол как идеологичекий продукт // Человек . 1997. № 2.
Ушакин С.А. После модернизма: язык власти или власть языка // Общественные науки и современность . 1996. № 5. С. 130-141.
Ушакин С.А. Университеты и власть // Общественные науки и современность . 1999. № 2. С. 55-65.
Ушакин С.А. Ушакин С.А. Видимость мужественности // Женщина не существует. Современные исследования полового различия / Под ред. И. Аристарховой. Сыктывкар. 1999. С. 116-132 //
Ушакин С.А. Функциональная интеллигентность // ПОЛИС: Политические исследования . 1998. № 1. С. 8-22.
Ушакин С.А. Человек рода он: знаки отсутствия / Ушакин С. О мужественности: Сборник статей. Сост. С. Ушакин. М.: Новое литературное обозрение, 2002 //
Ушакин С.А. Этнография себя, или о пользе формализма в антропологии // Журнал социологии и социальной антропологии . 2004. Т. 7. № 2. С. 160-172.

Ссылки :
Дополнительная информация :
У автора имеются Гранты и стипендии :

2004-2005 Диссертационный грант программы по изучению Евразии Научно-исследовательского Совета по общественным наукам (США).
2004-2005 Диссертационный грант фонда Жозефины де Карман (США).
2003-2004 Диссертационный грант Колумбийского университета.
2002 Издательский грант Программы Civic Education Project.
2002 Международный диссертационный и исследовательский грант Научно-исследовательского Совета по общественным наукам и Американского Совета научных обществ.
2001 Диссертационный грант Колумбийского университета.
2000-2001 Издательский грант Института Открытое общество
2000-2001 Глобальный грант Института Открытое Общество.
2000 Летний исследовательский грант фонда Шепса (Факультет антропологии, Колумбийский университет)
1999-2001 Президентская стипендия, Колумбийский университет.
1999 Малый грант Международного Совета по научно-исследовательским обменам (США)
1998 – 1999Стипедия Школы искусств и наук, Колумбийский университет.
1998 – 1999Дополнительный грант Центрально-европейского университета (Будапешт)
1996 - 1997 Соросовский грант на обучение в Центрально-европейском университете.

Призы :

2001 Лауреат медали и денежной премии для молодых исследователей из стран СНГ за 2000 год за лучшую работу в области социологии, психологии, философии и права.
2000 Победитель конкурса 2000 года среди молодых ученых Восточной Европы на лучшую лекцию по проблемам Евразии, организованного журналом Europe-Asia Studies (Университет Глазго) и Международного Института социальной истории (Амстердам)

Участие в проектах, организациях, комитетах :

2002 - н.вр. Участник международного проекта: Contrasting Russian Others: Gender and Nationality in Cultural, Historical and Literary Discourses of the 20th Century. Организатор: Финская Академия наук. Хельсинки, Финляндия.
2002, 2001 Участник отборочного комитета. Open Society Institute, Budapest, Hungary. Selection Committee for the Soros Supplementary Grant 2002-2003 and 2001 2002.
1999, 2001 Консультант проекта: The Country in Mind: Identity Development of Adolescents in Eastern Europe and Austria: a Research Dialogue. Организаторы: Венский университет, Утрехтский университет, Тависток-клиника (Лондон). Вена, Австрия.

В 1998-2005 гг. учился в докторантуре Колумбийского университета (Нью-Йорк) по специальности «социокультурная антропология». Магистр философии Колумбийского университета (). В 2005 г. защитил с отличием [каким? ] докторскую диссертацию на кафедре антропологии Колумбийского университета.

С 2006 года работает в Принстонском университете на кафедре славянских языков и литератур. С 2011 года - ассоциированный профессор (associate professor) кафедры антропологии и кафедры славянских языков и литератур. С 2012 года - директор .

Семейное положение

Научные интересы

Семейная и гендерная идентичность , последствия травмы и коллективная память, прежде всего - о советском прошлом.

Основные работы

The patriotism of despair: nation, war, and loss in Russia. - Ithaca: Cornell Unniv. Press, 2009. - 299 p. ISBN 0801475570
. (Сборник статей) - Вильнюс: ЕГУ; Москва: ООО «Вариант», 2007.

Отредактированные сборники статей

In Marx"s Shadow: Knowledge, Power, and Intellectuals in Eastern Europe and Russia . Ed. by Costica Bradatan and Serguei Oushakine. - New York: Lexington Books, 2010.
Травма:пункты . Сб. статей под ред. С. Ушакина и Е. Трубиной. - Москва: Новое литературное обозрение, 2009.
Семейные узы: модели для сборки . В 2-х тт. Сб. статей под ред. С.Ушакина. - Москва: Новое литературное обозрение, 2004.
О муже(N)ственности . Сб. статей под ред. С. Ушакина. - Москва: Новое литературное обозрение, 2002.

Напишите отзыв о статье "Ушакин, Сергей Александрович"

Ссылки

(англ.)
(англ.)
(англ.)
(рус.)
в «Журнальном зале» (рус.)
(рус.)
в «Русском журнале» (рус.)

Примечания

Отрывок, характеризующий Ушакин, Сергей Александрович

– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N"est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n"est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d"honneur, sans parler de ce que je vous dois, j"ai de l"amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C"est a la vie et a la mort. C"est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m"aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l"appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l"un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n"est que la mise en scene de la vie, le fond c"est l"amour? L"amour! N"est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l"amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l"amour des charretiers, другая l"amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l"amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.

29 июня 2015 Сергей Ушакин , ассоциированный профессор Принстонского университета, провел воршоп "Отчуждение истории: о постколониальных историях социализма ".

Сергей Ушакин - ведущий социальный антрополог, Ph.D. (Department of Anthropology, Columbia University), к.пол.н (СПбГУ), директор Программы российских, восточно-европейский и евразийский исследований Принстонского университета .

Целью воркшопа было критическое рассмотрение границ применимости постколониальных исследований к постсоветской истории. Материалами послужили две статьи Сергея Ушакина, посвященные историческим дебатам в Белоруссии и Киргизии.

Сергей Ушакин начал мастерскую с обзора основных направлений развития постколониальной теории. Профессор Ушакин отметил, что два десятилетия постсоциализма были предприняты многочисленные попытки проработки сложной и противоречивой истории социалистического эксперимента в несоциалистических условиях. Новые национальные истории, которые начали появляться в бывших республиках Советского Союза, нередко были мотивированы любопытным стремлением обозначить четкий водораздел между “советским”, с одной стороны, и “национальным”, с другой, для того, чтобы ретроспективно активировать источники национальной аутентичности, лежащие вне дискурсивных пределов советского социализма.

Сергей Ушакин показал, как складывается новая дискурсивная традиция постсоветского постколониализма, на примере публичных дебатов, связанных с тремя “местами памяти” в Беларуси: мемориалом жертвам Великой Отечественной войны, сооруженным в Хатыни в 1960-е годы; урочищем Куропаты, местом массовых расстрелов в 1937-1941, обнаруженном в конце 1980-х годов; и историческим комплексом «Линия Сталина» на территории Белоруссии, созданным на основе восстановленных фортификационных сооружений Минского укрепрайона в 2005 году. Кроме того, была затронута саморепрезентация одного из крупнейших музеев в Средней Азии - Киргизского государственного исторического музея, который до коллапса СССР являлся музеем В.Ленина и до сегодняшнего для сохранил экспозицию, связанную с ним. Взяв за основу эти четыре кейса, профессор Ушакин сфокусировался на двух вопросах: метафорах и стилях, из которых складываются новые национальные языки и новые субъектные позиции (представления о нации как о коллективном субъекте), возникающем в процессе нового дискурсивного производства прошлого.

По мнению профессора Ушакина, белорусские кейсы напрямую связаны с непростым наследием сталинизма. Жаркие дебаты об их значении и роли в национальной памяти белорусов значительно повлияли на процесс национальной идентификации в этой стране. Однако Ушакин заметил, что эти дебаты оказались не в состоянии произвести исторические нарративы, которые могли бы объединить формирующуюся нацию, но обозначили два противоположных подхода, в каждом из которых акцентируется понимание национальной истории как истории оккупации чужеродным режимом. По его мнению, подобного рода дистанцирование от советской истории ведет к ретроспективному формированию новой - несоветской - субъектной позиции, не совпадающей ни с фашизмом, ни со сталинизмом. Киргизский кейс стал примечателен в отношении трудностей, связанных с конструированием собственной национальной идентичности в советский период, точнее присутствием огромного белого пятна в истории киргизской нации. Так, музейная экспозиция, посвященная истории киргизского народа, начинается с каменного века и продолжается до конца 19-го века, когда Киргизия была включена в Российскую Империю, но после, экспонаты, посвященные киргизскому народу, заканчиваются: никаких материалов в постоянной экспозиции, посвященных советскому периоду киргизской нации на выставке нет. Однако они возникают вновь, уже после коллапса СССР.

Дискуссия на воркшопе была связана с двумя вопросами Сергея Ушакина: как следует «позиционировать себя по отношению к имперскому присутствию?» и «постколониальна ли Белорусская культура?». В поисках ответа, участники воркшопа затронули проблему особенностей постсоветского постколониализма, ностальгии по несуществующей империи и эффективности позиции жертвы в постколонильном пространстве. Дискутанты сравнили процесс конструирования наций с «вытаскиванием ее из нафталина», обсудили роль исторического мифа и культуры памяти в создании нации в большой исторической политике. Примечательным в контексте дискуссии стал тезис о необходимости существования утопий как своего рода «маячка» для нации. Утопия в этом случае выступает как антитеза негативных сценариев антиутопий (столь распространенных на постсоветском пространстве).

Закончил исторический факультет Алтайского государственного университета . В 1988- гг. преподавал [что? ] в Алтайском государственном университете. В 1994-м закончил аспирантуру философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета , там же защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Высшая школа в системе политических отношений » . Кандидат политических наук.

С 1995-го начал собирать материалы для докторской диссертации, посвященной формированию национально-половой идентичности в постсоветской России . По другим данным, гендерными исследованиями начал заниматься в 1997 г.

Семейное положение

Научные интересы

Основные работы

The patriotism of despair: nation, war, and loss in Russia. - Ithaca: Cornell Unniv. Press, 2009. - 299 p. ISBN 0801475570
. (Сборник статей) - Вильнюс: ЕГУ; Москва: ООО «Вариант», 2007.

Отредактированные сборники статей

In Marx"s Shadow: Knowledge, Power, and Intellectuals in Eastern Europe and Russia . Ed. by Costica Bradatan and Serguei Oushakine. - New York: Lexington Books, 2010.
Травма:пункты . Сб. статей под ред. С. Ушакина и Е. Трубиной. - Москва: Новое литературное обозрение, 2009.
Семейные узы: модели для сборки . В 2-х тт. Сб. статей под ред. С.Ушакина. - Москва: Новое литературное обозрение, 2004.
О муже(N)ственности . Сб. статей под ред. С. Ушакина. - Москва: Новое литературное обозрение, 2002.

Напишите отзыв о статье "Ушакин, Сергей Александрович"

Ссылки

(англ.)
(англ.)
(англ.)
(рус.)
в «Журнальном зале» (рус.)
(рус.)
в «Русском журнале» (рус.)

Примечания

Отрывок, характеризующий Ушакин, Сергей Александрович

– Ну, конечно же, Изидора, ведь это было их домом! И именно туда вернулась Магдалина. Но было бы неправильно отдавать должное лишь одарённым. Ведь даже простые крестьяне учились у Катаров чтению и письменности. Многие из них наизусть знали поэтов, как бы дико сейчас для тебя это не звучало. Это была настоящая Страна Мечты. Страна Света, Знания и Веры, создаваемая Магдалиной. И эта Вера распространялась на удивление быстро, привлекая в свои ряды тысячи новых «катар», которые так же яро готовы были защищать даримое им Знание, как и дарившую его Золотую Марию... Учение Магдалины ураганом проносилось по странам, не оставляя в стороне ни одного думающего человека. В ряды Катар вступали аристократы и учёные, художники и пастухи, землепашцы и короли. Те, кто имели, легко отдавали катарской «церкви» свои богатства и земли, чтобы укрепилась её великая мощь, и чтобы по всей Земле разнёсся Свет её Души.
– Прости, что прерву, Север, но разве у Катар тоже была своя церковь?.. Разве их учение также являлось религией?
– Понятие «церковь» очень разнообразно, Изидора. Это не была та церковь, как понимаем её мы. Церковью катаров была сама Магдалина и её Духовный Храм. То бишь – Храм Света и Знания, как и Храм Радомира, рыцарями которого вначале были Тамплиеры (Тамплиерами Рыцарей Храма назвал король Иерусалима Болдуин II. Temple – по-французски – Храм.) У них не было определённого здания, в которое люди приходили бы молиться. Церковь катар находилась у них в душе. Но в ней всё же имелись свои апостолы (или, как их называли – Совершенные), первым из которых, конечно же, была Магдалина. Совершенными же были люди, достигшие самых высших ступеней Знания, и посвятившие себя абсолютному служению ему. Они непрерывно совершенствовали свой Дух, почти отказываясь от физической пищи и физической любви. Совершенные служили людям, уча их своему знанию, леча нуждающихся и защищая своих подопечных от цепких и опасных лап католической церкви. Они были удивительными и самоотверженными людьми, готовыми до последнего защищать своё Знание и Веру, и давшую им это Магдалину. Жаль, что почти не осталось дневников катар. Всё, что у нас осталось – это записи Радомира и Магдалины, но они не дают нам точных событий последних трагичных дней мужественного и светлого катарского народа, так как происходили эти события уже спустя две сотни лет после гибели Иисуса и Магдалины.
– Скажи, Север, как же погибла Золотая Мария? У кого хватило столь чёрного духу, чтобы поднять свою грязную руку на эту чудесную женщину?..
– Церковь, Изидора... К сожалению, всё та же церковь!.. Она взбесилась, видя в лице катар опаснейшего врага, постепенно и очень уверенно занимавшего её «святое» место. И осознавая своё скорое крушение, уже не успокаивалась более, пытаясь любым способом уничтожить Магдалину, справедливо считая её основным виновником «преступного» учения и надеясь, что без своей Путеводной Звезды катары исчезнут, не имея ни вождя, ни Веры. Церковь не понимала, насколько сильно и глубоко было Учение и Знание катар. Что это была не слепая «вера», а образ их жизни, суть того, ДЛЯ ЧЕГО они жили. И поэтому, как бы ни старались «святые» отцы привлечь на свою сторону катар, в Чистой Стране Окситании не нашлось даже пяди земли для лживой и преступной христианской церкви...
– Получается, подобное творил не только Караффа?!.. Неужели же такое было всегда, Север?..
Меня объял настоящий ужас, когда я представила всю глобальную картину предательств, лжи и убийств, которые свершала, пытаясь выжить, «святая» и «всепрощающая» христианская вера!..
– Как же такое возможно?! Как вы могли наблюдать и не вмешиваться? Как вы могли с этим жить, не сходя с ума, Север?!!
Он ничего не ответил, хорошо понимая, что это всего лишь «крик души» возмущённого человека. Да и я ведь прекрасно знала его ответ... Потому мы какое-то время молчали, как заблудшие в темноте, одинокие души...
– Так как же всё-таки погибла Золотая Мария? Можешь ли ты рассказать мне об этом? – не выдержав затянувшейся паузы, снова спросила я.
Север печально кивнул, показывая, что понял...
– После того, как учение Магдалины заняло большую половину тогдашней Европы, Папа Урбан II решил, что дальнейшее промедление будет смерти подобно для его любимой «святейшей» церкви. Хорошенько продумав свой дьявольский план, он, не откладывая, послал в Окситанию двух верных «выкормышей» Рима, которых, как «друзей» катар, знала Магдалина. И опять же, как это слишком часто бывало, чудесные, светлые люди стали жертвами своей чистоты и чести... Магдалина приняла их в свои дружеские объятия, щедро предоставляя им еду и крышу. И хотя горькая судьба научила её быть не слишком доверчивым человеком, подозревать любого было невозможно, иначе её жизнь и её Учение потеряли бы всякий смысл. Она всё ещё верила в ДОБРО, несмотря ни на что...

This conference aims to explore the geopolitical consequences and cultural repercussions of America’s new engagement with withdrawal as a global strategy. How have European and Eurasian relations with each other changed since the American revolution of November 2016? In particular, how have the internal implosions of the political mechanisms and institutions in the US influenced the perceptions of and actions in world politics in Europe and Eurasia?

What are the alternative political configurations and arrangements that are being envisioned and discussed in Europe and Eurasia against the backdrop of Trump’s America? Given the downward spiral of US-Russia relations, how is Russia’s presence in European relations understood and conceptualized by European and Eurasian elites and publics? How does globalization look from the point of view of local actors in, say, Berlin, Rome, Tbilisi or Bishkek now, after the ostensible US disengagement from international institutions and networks?

Publication Date: 2018

Research Interests:

This conference aims to explore the geopolitical consequences and cultural repercussions of America"s new engagement with withdrawal as a global strategy. How have European and Eurasian relations with each other changed since the American revolution of November 2016? In particular, how have the internal implosions of the political mechanisms and institutions in the US influenced the perceptions of and actions in world politics in Europe and Eurasia. How do these implosions of what passed for normal in the US modify the current map of international relations? How does it change the views of the European and Russian political classes on the role of the EU and NATO in the near future? What are the alternative political configurations and arrangements that are being envisioned and discussed in Europe and Eurasia against the backdrop of Trump’s America? Given the downward spiral of US-Russia relations, how is Russia’s presence in European relations understood and conceptualized by European and Eurasian elites and publics? Similarly, what are the roles that Europe is expected to play in Russia’s politics after the election of Donald Trump? In general, how does globalization look from the point of view of local actors in, say, Berlin, Rome, Tbilisi or Bishkek now, after the ostensible US disengagement from international institutions and networks?

We invite proposals from scholars of politics, social relations, history, culture, law, and media interested in analyzing changes of the political imaginaries in Europe and Eurasia after November 2016. We seek empirically grounded and theoretically informed accounts of cultural shifts, political and social transformations, as well as new conceptual frames that are emerging in “old” and “new” Europe, Russia, and Central Asia in response to the geopolitical challenges posed by the Trump administration.

Research Interests:

The Russian Revolution occurred 100 years ago this year, and it dramatically influenced the course of the century that followed. Working on the Revolution over the course of a career has also changed the assumptions, convictions and...

The Centennial Lecture Series at Princeton University will feature ten prominent historians of the Revolution whose work has provided most of what we now know about that event. In this series, I have asked these scholars to reflect on the Revolution and the way it has changed the way that they think about writing history.

Borrowing its title from Jochen Hellbeck’s pioneering study of the transformative power of the revolutionary process, the series explores complicated networks of relations between history, power, and the self.

Publication Date: 2017

Research Interests:

This conference makes an attempt to go beyond descriptive representations of violent narratives, and to explore instead internal mechanisms and external effects of war propaganda. How wars are translated and transposed into such fields of cultural production as music, dance, architecture, and/or performing arts? How is the mobilizing effect achieved in these different fields? How do these fields envision their target audience? How do media and social networks create their own ways of disseminating war accounts and in galvanizing their audience? Does the private consumption of Youtube videos make this medium significantly different from more traditional propaganda newsreels? Are Facebook postings qualitatively distinct from propaganda flyers or, say, Ehrenburg’s address?

As recent studies of war propaganda and hate speech have shown, much of the affective efficacy of
these forms of discursive mobilization hinges on their ability to convert the past into a historical justification for violence, retribution or revenge in the present. This propagandistic linking of past wars with today’s conflicts is another crucial aspect that the conference focuses on: How are historical examples of war or genocide “recycled” and “repurposed” in order to perceive new military conflicts? What are the methods of representation and types of referencing that make war history relevant? Which networks and institutions capitalize on the usable past by historicizing military invasions and conflicts?

FRIDAY, MAY 12, 2017

9:30 – 11:30
P a n e l 1: N E C R O P O L I T I C S O F H I S T O R Y
Chair: SERGUEI OUSHAKINE (Princeton)
Discussant: ELENA FRATTO (Princeton)

MARILYN CAMPEAU (Toronto)
Surrounded by Death: Representations of Corpses and Mutilated Bodies in Soviet War Propaganda
PEGGY O’DONNELL (New York)
Bones of Contention: Nazi Propaganda and Forensic Science in the Katyn Forest, 1943
ROSS CAPUTI (Amherst)
The Necropolitics of US Information Warfare: The 2004 Sieges of Fallujah

11:30 – 1:30
P a n e l 2: T H E A R T O F I N C I T E M E N T
Chair: ALAINA LEMON (Ann Arbor)
Discussant: LAUREN COYLE (Princeton)

ANDREW KUECH (New York)
America as Disgustor: Cultivating the Arthropodal Enemy in Chinese Propaganda during the Korean War
JORDAN KIPER (Storrs)
Theories of Incitement Propaganda: A Case Study of the Yugoslav Wars
ALISTER MISKIMMON & BEN O’LOUGHLIN (London)
The Disinformation Distraction: Why Strategic Narratives are the Primary Force of Weaponisation in the Ukraine Crisis

2:30 – 4:30
P a n e l 3: T H E A E S T H E T I C S O F A F F E C T
Chair: ELENA FRATTO (Princeton)
Discussant: EMILY VAN BUSKIRK (New Brunswick)

ERINA T. MEGOWAN (Moscow)
“Spiritual Food for Soldiers and Workers:” Mobilizing Arts during the Second World War
VADIM BASS (St. Petersburg)
The Vocabulary of Monumental Propaganda: Designing War Memorials in the USSR
VARVARA SKLEZ (Moscow)
Performing Documents: World War II in Contemporary Russian Theater

5:00-7:00 pm
KEYNOTE ADDRESS

J O C H E N H E L L B E C K
I M A G E S A G A I N S T W O R D S:
Nazi Germany and the Soviet Union at War, 1941-1945

SATURDAY, MAY 13TH, 2017

9:30-11:30
P a n e l 4: I N F O R M A T I O N W A R S
Chair: Chair: SERGEI ANTONOV (New Haven)
Discussant: ALAINA LEMON (Ann Arbor)

ALICE LOVEJOY (Minneapolis)
Material, Medium, and the Geographies of Moving-Image Propaganda
ITAI APTER (Haifa)
Radio Television Libre des Mille Collines: Broadcasting Violence in Rwanda
ARTEM BAGIEV (Moscow)
Militainment: Visualizing the Battle of Aleppo in Facebook Videos

11:30-1:00
P a n e l 5: H U R T F U L A C T S
Chair: KATHERINE M. H. REISCHL (Princeton)
Discussant: ALEKSANDAR BOŠKOVIĆ (New York)

PREDRAG DOJČINOVIĆ (Storrs)
A Mouthful of Crimes: Evidencing Genocidal and Persecutory Intent in the Courtroom
ÉVA TULIPÁN (Budapest)
Frames of Brutality: Violence in the Propaganda following the 1956 Revolution in Hungary
DMITRY BYKOV (Moscow)
Re-Usable Victory: Vladimir Putin and His Time Machine

P a n e l 6: W E A P O N I Z I N G T H E P A S T
Chair: ILYA VINITSKY (Princeton)
Discussant: ALEXEI GOLUBEV (Toronto)

MATTHEW KOVAC (Chicago)
“Continuing the Mission”: World War I and the Roots of Red Scare Violence, 1919-1921
TAMARA PAVASOVIĆ TROŠT & JOVANA MIHAJLOVIĆ TRBOVC (Ljubljana)
History Textbooks in War-Time: The Use of WWII in 1990s War Propaganda in the Former Yugoslavia
MATTHEW LUXMOORE (Cambridge)
“Orange Plague”: WWII memory as an Instrument of Counter-Revolution in Putin’s Russia

5:00-7:00 pm
KEYNOTE ADDRESS

R I C H A R D A S H B Y W I L S O N
H O L D I N G P R O P A G A N D I S T S A C C O U N T A B L E?
Problems of Causation and Agency in Law and Social Research

SUNDAY, MAY 14TH, 2017

9:30-11:30
P a n e l 7: P A T R I O T S & H E R O E S
Chair: ALEXEI GOLUBEV (Toronto)
Discussant: SERGEI ANTONOV (New Haven)

WIM COUDENYS (Leuven)
A Country of Heroes? Belgium in Russian Propaganda during WWI… and After
KATHERINE M. H. REISCHL (Princeton)
All the Propaganda That’s Fit to Print: Ilya Ehrenburg’s War Album, c. 1942
NATALIJA ARLAUSKAITE (Vilnius)
Techniques of the Ice Road Observer: Adapting War Iconography for the Digital Age

11:30-1:30
P a n e l 8: E M O T I O N A L W A R F A R E
Chair: ALEKSANDAR BOŠKOVIĆ (New York)
Discussant: ILYA VINITSKY (Princeton)

AGATA ZBOROWSKA (Warsaw)
Between Hostility and Hospitality: The Role of Things in Polish Propaganda in the Twilight of World War II
POLINA BARSKOVA (Amherst)
Besieged Representations: Encoding Intimacy at the Time of Terror
LINDA ROBERTSON (Geneva, NY)
Teaching Us Not to Care: Post-Heroic Warfare, Armed Drones, and Moral Inanition

The Program Committee:

Serguei Oushakine, Chair (Princeton), Peter Fritzsche (University of Illinois), Alexei Golubev (University of Toronto), Jochen Hellbeck (Rutgers University). Alaina Lemon (University of Michigan)

Research Interests:

In a 2001 issue of the journal PMLA, David Chioni Moore asked: “Is the Post- in Postcolonial the Post- in Post-Soviet?” Answers to this important question have come in many forms during the last fifteen years, and the tentative equation between the two has also been significantly extended: post-Soviet and postcolonial are routinely lumped together with postmodernist, and post-totalitarian; just as the “soviet” has with the “colonial.” Yet these “posts” did not sit comfortably together; their apparent family resemblance has not yet merged into a productive and convincing framework either for analyzing socialism as a form of colonial practice or for understanding post-soviet as post-colonial.

This interdisciplinary conference aims to review successes and failures of the dialogue between the postcolonial theory and postcommunist studies, which has been taking place in the former socialist countries. We invite scholars to approach the alleged postcolonial condition of postcommunist Europe and Eurasia not only as a break from the colonial past, but also as a method of retrospective reflection, and a form of an intellectual exchange. To what extent can postcolonial studies of the communist experiment be seen as a product of intellectual transfer or conceptual mimicry? Do those studies merely graft the postcolonial argumentation and narration developed for the diverse cases of South Asia, Latin America, or South Africa onto the no less diverse traditions, experiences, and concerns of postcommuinist societies? Given the impact that Marxism in general and the work of Antonio Gramsci in particular had on the formation of postcolonial theory, how should we interpret the wholesale rejection of the leftist legacy by postcolonial scholarship in the region? Why do the anticolonial studies produced in, and of the region tend to privilege the history of the national elites, marginalizing even further the experience of the colonized and the suppressed? What are the analytical and interpretive benefits and pitfalls of postcolonial anti-communism that has been emerging gradually after the collapse of communism? Will political conservatism, aesthetic traditionalism, and romantic nationalism remain the key contributions of this anti-communist postcoloniality?

We encourage theoretically rigorous submissions that scrutinize the history of intellectual exchanges between different sites of postcolonial thinking worldwide, and the approaches, methods, and concepts that emerge in the spaces of postsocialism. In particular, we are interested in examining those points of conceptual divergence and conceptual intersection between the postcolonial and postcommunist studies deriving from the different forms of inequality that industrial capitalism and state socialism produced. Did these two forms of socio-political and economic organization create comparable configurations of (post)coloniality, with similar structures of colonial subjection and anti-colonial resistance? Or, were there distinctively socialist genealogies of subalternity that the processes of radical economic modernization in the USSR and the socialist bloc created? Which narratives and voices were strategically excluded during the formation of the allegedly classless society of socialist countries? Which narratives and voices have been strategically excluded now, as postsocialist states undergo rapid nationalization? Could we find the same dynamic of “domination without hegemony,” as Ranajit Guha discerned in the case of colonial India, or was the asymmetry of power between the “colonial” and “imperial” elites negotiated differently under/after socialism?

The program committee:

Serguei Oushakine, Chair (Princeton)
Tarik Cyril Amar (Columbia)
Edyta Bojanowska (Rutgers)
Michael Kunichika (Institute for Advanced Study, Princeton)
Ekaterina Pravilova (Princeton)

The conference is organized by
the Program in Russian, East European, and Eurasian Studies at Princeton University

Research Interests:

Soon after its revival in spring of 1929, Literaturnaia gazeta, the main newspaper of Soviet writers, published a lead article that outlined “new paths for the children’s book”. The newspaper noted that the new “young mass reader” required a new – contemporary – type of book: “practical, informative, concrete, graphic and documentary.” Given these requirements, Literaturnaia gazeta concluded, it was hardly surprising that book illustrators have become authors in their own right: “the language of images is much more comprehensible for the multilingual mass reader.”
It is precisely this process of conflation of text and image within the boundaries of the illustrated book for young Soviet readers that the symposium plans to examine. As a part of the general desire to translate Communism into idioms and images accessible to the illiterate, alternatively literate, and pre-literate, children’s books visualized ideological norms and goals in a way that guaranteed easy legibility and direct appeal, without sacrificing the political identity of the message. Relying on a process of dual-media rendering, illustrated books presented the propagandistic content as a simple narrative or verse, while also casting it in images. A vehicle of ideology, an object of affection, and a product of labor, the illustrated book for the young Soviet reader became an important cultural phenomenon, despite its perceived simplicity and often minimalist techniques. Major Soviet artists and writers contributed to this genre, creating a unique assemblage of sophisticated visual formats for the propaedeutics of state socialism.

Research Interests:

While many recent studies of late socialism are structured around metaphors of absence and detachment, we want to shift attention to concepts, institutions, spaces, objects, and identities that enabled (rather than prevented) individual and collective involvement with socialism. Sotsromantizm offers a ground from which to challenge the emerging dogma that depicts late Soviet society as a space where pragmatic cynics coexisted with useful idiots of the regime. The romantic sensibility sought to discover new spaces for alternative forms of affective attachment and social experience; it also helped to curtail the self-defeating practices of disengagement and indifference.
The conference aims at analyzing the double nature of sotsromantizm, understood both as a critique of the Soviet Enlightenment and as an alternative form of Soviet socialism.

Research Interests:

The workshop (and the subsequent volume) will encompass broad, complex, and diverse sources of literary material-from popular novels to experimental prose and poetry, from nonfiction to hyper-naturalist drama. It will introduce literary trends such as Postmodernism, Magical Historicism, Hyper-naturalism (in drama), and the New Lyricism. Participants do not share a single theoretical approach that would constrain the different angles from which the literary material isdiscussed. Some of presentations will analyze new literary trends and forms (the postmodernist novel, Magical Historicism, New Drama, experimental poetry). Others will investigate the transformations of more or less traditional forms and genres (the ideological novel, the historical novel, (auto)biographical narratives, new lyricism, narrative poetry. A third group of papers will isolate particular modes of writing associated most closely with the specifics of the post-Soviet cultural condition (the “recycling” of the Soviet; traumatic writings; and “Petropoetics,” on the phenomenology of oil in post-Soviet Russian literature). Along with new, post-Soviet authors, the workshop will address the works of (mainly underground and émigré) writers who rose to prominence in the late Soviet period and successfully continued their creative activity after 1991, being accepted in the post-Soviet cultural milieu as important sources of literary influences.

Workshop Program:

Friday, March 28, 2014

10:00 -10:50 The Postmodernist Novel
Mark Lipovetsky (University of Colorado at Boulder)
Philip Gleissner (Princeton University)

11:00-11:50 The Recycling of the Soviet
Evgeny Dobrenko (University of Sheffield)
Daniil Leiderman (Princeton University)

12:00-12:50 The Ideological Novel
Serguei Oushakine (Princeton University)
Rad Borislavov (Columbia University)

1:00- 1:50 The Historical Novel
Kevin Platt (University of Pennsylvania)
Bradley Gorski (Columbia University)

3:00-3:50 Dystopia and Apocalypse
Eliot Borenstein (New York University)
Maya Vinokur (University of Pennsylvania)

4:00-4:50 The Prose of Magical Historicism
Alexander Etkind (European University Institute)
Pavel Khazanov (University of Pennsylvania)

5:00-5:50 (Auto)Biographical Narratives
Marina Balina (Illinois Wesleyan University)
Natalia Klimova (Princeton University)

Saturday, March 29, 2014.

10:00 -10:50 New Lyrics
Stephanie Sandler (Harvard University)
Dmitry Kuzmin (Princeton University)

11:00 -11:50 Experimental Poetry
Catherine Ciepiela (Amherst College)
David Hock (Princeton University)

12:00-12:50 Narrative Poetry
Ilya Kukulin (Higher School of Economics)
Geoff Cebula (Princeton University)

2:00-2:50 New Drama
Boris Wolfson (Amherst College)
Susanna Weygandt (Princeton University)

3:00-3:50 Petropoetics: The Phenomenology of Oil
Ilya Kalinin (Smolny College, St Petersburg State University)
Katie Holt (Columbia University)

4:00-4:50 Final Discussion

Research Interests:

Мы предлагаем начать новый виток обсуждения поздне-советской истории, сознательно оставляя в стороне как классические и ревизионистские версии социализма, так и сложившиеся подходы к анализу (и критике) соцреализма. Вместо этого, свою аналитическую ревизию недавнего советского прошлого (1961-1991), мы хотим построить на основе теоретического и концептуального багажа, накопленного в исследованиях классического европейского романтизма. Отталкиваясь от историографических исследований Хейдена Уайта («Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века»), мы предлагаем видеть в позднесоветской культуре специфическую форму исторического сознания, ярче всего проявившего себя в романтических моделях интерпретации и концептуализации истории. Мы имеем в виду не только акцент на аффективных аспектах социальных отношений (та самая «сложная искренность», о которой писал В. Померанцев в 1953 году), но и специфически советское понимание общества и места индивида в этом обществе. Понимание, тесным образом связанное с идеей развития и подвижности, как в личностном, так и пространственном смысле. В рамках такого подхода поздне-советское время приобретает классические романтические черты «драмы освобождения духовной силы», «драмы самоидентификации» (о которой пишет Уайт), с ее постоянным конфликтом между импульсом к освобождению/саморазвитию и силами, встающими на пути этого развития.

Research Interests:

The conference explored the remains, revenants and legacies of Soviet Constructivism through the 1940-1970s – both in the USSR and beyond. We are interested in historically grounded and theoretically informed papers that map out the post-utopian and disenchanted period of “the Constructivist method.” No longer “a Communist expression of material constructions” (to use Gan’s formulation), these belated Constructivisms made themselves known mostly indirectly: for example, in the heated debates about the role and importance of aesthetics under socialism, in the functionalist idiom of mass housing, in the visual organization of museum space, or in the reception and development of constructivist concepts in architectural deconstruction.

Research Interests:

Whether officially approved or censored, totalitarian laughter relativized existing practices and norms, suggesting different models of understanding and embodying really existing socialism. Regardless of their content, these jokes of repression shared the same quality: they were made, not found. It is precisely this active production of totalitarian laughter from above and from below that this conference aims to explore. How did state socialism transform traditional genres and categories of the comic? How crucial was state censorship in producing (or suppressing) totalitarian laughter? Through what forms of displacement and condensation did official and non-official cultures achieve their comic effect? How did these practices of the comic correspond and interact with each other? What kinds of communities were formed in the process of producing jokes of repression? What were the mechanisms and paths of circulation through which laughable versions of socialism became available to larger audiences? Finally, what kinds of pleasure did totalitarian laughter promise, if not deliver?

Research Interests:

Recent studies of emotions have pointed to a particular role of pain in shaping identities and narratives. Regardless of their
disciplinary affiliations, scholars seem to agree that verbal
expressions of pain first of all draw attention to the suffering
individual instead of describing the actual experience of pain.
Narratives of suffering provide the individual with a powerful
symbolic presence. They create emotionally charged communities. Such narratives also lay the foundation for larger social, political or moral claims.

This link between pain, representation, and subjectivity is well
documented in Slavic cultures, where vivid depictions of suffering saturate popular and elite cultures alike. As the young Mayakovski put it, "I am with pain, everywhere." However, this conference wants to move beyond the documenting of omnipresence of pain in Slavic cultures. Instead, we want to explore how social, linguistic, aesthetic, moral, gender, etc. conventions determine specific contents of pain in different historical periods and different geographical locations. What are the symbolic contexts in which experiences of pain are recognized? To what extent do available cultural practices constrain or encourage certain narrative versions of pain? What gets lost in the process of translating traumatic experience into narratives of suffering? How is the phenomenon of pain used to galvanize individual and group identities, to justify social values, to motivate artistic projects or, in some cases, to undermine(or generate) political movements? In short, what are those discourses through which Slavic cultures acquire and express their concepts of pain?