Начо дуато что поставил в михайловском театре. Управление балетной труппой. Лучи прожекторов и начало карьеры танцовщика

Для искусства не существует границ, и никого не удивляет, что с русским балетом неразрывно связано имя француза Мариуса Петипа. Вторым после него иностранцем-балетмейстером, приехавшим в Россию для работы на постоянной основе, стал испанец Начо Дуато.

Хуан Игнасио Дуато Барсиа, известный ныне как Начо Дуато, родился в Валенсии, где отец его был губернатором. С детства он почувствовал тягу к музыке и танцам – мальчику нравилось танцевать под любимые мелодии. Танцевальное искусство в семье ценили, но лишь до известной степени: из восьми детей семеро занимались им, но вопрос о выборе профессии танцовщика кем-либо из них даже не ставился. Отец желал, чтобы сын выбрал себе более престижное и доходное занятие – юриспруденцию или медицину, наконец, он мог стать государственным чиновником и сделать политическую карьеру, но Начо не склонен был слушаться отца. С шестнадцати лет, живя отдельно от родителей, он демонстрирует свой талант танцовщика в различных шоу и мюзиклах. Но юноша понимал, что если он хочет достичь высот, нужно серьезно учиться классическому и современному танцу, а в Испании в то время это было невозможно, и в восемнадцатилетнем возрасте он отправляется в Лондон, где обучается в Школе Мари Рамбер.

Жизнь в английской столице была нелегка: в свободное от занятий время Начо добывал средства к существованию, подрабатывая в ресторане быстрого питания, а ночи проводил в ночлежках для нищих – на более комфортабельное жилье денег не хватало, но желание достичь цели помогало стойко переносить все лишения. В Школе Мари Рамбер он учился два года, следующим шагом становится обучение в брюссельской школе «Мудра», основанной Морисом Бежаром, а позже он учился в США в школе при Театре танца Элвина Эйли. Отсутствие карты резидента препятствовало работе танцовщика в Америке, и он вернулся в Европу, где в 1980 г. становится артистом стокгольмской труппы «Кульберг-балет». По прошествии года на талантливого танцовщика обратил внимание , и Дуато был приглашен в возглавляемый им Нидерландский театр танца. Специально для него Килиан поставил «Историю солдата» , но он прекрасно видел, что перед ним не просто одаренный танцовщик, а человек с потенциалом хореографа, и Килиан помог Дуато осознать это.

И вот в 1983 г. Начо Дуато создает свою первую постановку – «Огражденный сад», использовав в качестве музыкальной основы песни композиции популярной в те годы певицы Марии дель Мар Бонет на стихи поэтов из Каталонии. На первый взгляд, хореография не была особенно оригинальной – балетмейстер следовал традициям и , однако он сумел органично соединить эти элементы с испанским колоритом. «Напевность» танцевальных движений, идеальная эмоциональная гармония музыки, слова и танца – эти черты, ставшие характерными признаками стиля Начо Дуато, проявились уже в первой его работе. «Огражденный сад» был представлен в Кельне на Международном хореографическом конкурсе, где и удостоился первого приза.

Для Нидерландского театра танца хореограф создал двенадцать балетов, а в 1990 г. Дуато вернулся на родину, получив приглашение возглавить Национальный театр танца, и первым его шагом на этом посту стал отказ от классического репертуара. Это решение вызвало волну критики, но Начо Дуато был убежден, что необходимо создать собственное направление – современное и имеющее национальную природу. На сцене Национального театра он ставит спектакли, созданные им прежде, создает новые, привлекает к сотрудничеству и .

Одновременно Дуато сотрудничает с другими труппами – например, в 1998 г. он создал для Американского балетного театра спектакль «Без слов» на музыку . Это не единственное творение Дуато на музыку великого композитора прошлого – к юбилею он поставил в Веймаре балет на его музыку «Многогранность. Формы тишины и пустоты», а в 2000 г. создал балет «Арканджело» на музыку Корелли. Но современность с ее острыми проблемами интересует хореографа не меньше, чем история – об этом свидетельствует балет «Белая тьма», к созданию которого его подтолкнула смерть сестры от передозировки наркотика.

Новый этап творческой деятельности Начо Дуато связан с Михайловским театром, где он возглавлял балетную труппу в 2011-2014 гг. Репертуар театра в это время пополнился балетами, созданными им ранее, но появились и новые постановки. В Михайловском театре Дуато впервые в своей практике обратился к классическому репертуару, но придал новое звучание «Щелкунчику», «Спящей красавице», «Ромео и Джульетте».

В 2015 г. Начо Дуато возглавил Берлинский балет, но контакты с Михайловским театром не прервались – балетмейстер продолжает сотрудничество с ним в качестве постоянного приглашенного хореографа.

Какие цели вы поставили перед труппой? Какой она будет через три года или через пять лет?

Не нужно ставить или формулировать определенные цели, нужно уметь прислушаться к труппе, понять, каков ее внутренний настрой, и двигаться медленно и постепенно. Мы ежедневно проделываем огромную работу, выкладываемся полностью - все мы. Я не полководец, который идет впереди, указывая, куда двигаться остальным. Я не тащу труппу за собой, а потихоньку подталкиваю сзади, направляя ее движение. Дело совсем не в том, чего бы хотел я, - я должен чувствовать, чего хочет труппа, публика, чего хочет Петербург. Изменения могут казаться очень постепенными, но через пять или шесть лет, оглянувшись на пройденный путь, мы убедимся, что поменялось все.

Вы в первую очередь художник или глава балетной компании, который отвечает за ее репутацию?

В душе я прежде всего танцовщик, потом хореограф, потом директор. А в жизни получается наоборот: в первую очередь я руководитель, затем хореограф, затем танцовщик. В течение двадцати лет я был директором балетной компании в Испании, здесь еще сложнее: труппа больше, и она должна сочетать в своем репертуаре классический и современный танец. Это непросто - быть хореографом и директором. К счастью, мы все объединены любовью к искусству, даже те, кто не выходит на сцену. Администрация, сотрудники постановочной части или костюмеры - мы все преданы балету.

«Изменения могут казаться очень постепенными, но через пять-шесть лет в труппе поменяется все».

Похожа ли труппа на большую семью или на эффективное про- изводство?

Театральные работники часто говорят про себя: «Мы одна семья», и это недалеко от истины. В бизнес-корпорациях служащие могут никогда не видеть директора или видеть его один раз в год, а мы очень близки с танцовщиками, проводим вместе гораздо больше времени, чем сотрудники любой фабрики. Я фактически принадлежу труппе.

Петербургскую балетную публику принято считать излишне рафинированной и холодной. Что вы о ней думаете?

Здешняя публика не кажется мне такой уж сложной. Балет в Петербурге любят, и все мои работы были приняты очень хорошо, начиная с Nunc Dimittis, «Без слов», «Дуэнде» и «Прелюдии», продолжая«Спящей красавицей» и совсем недавней постановкой «Многогранность» на музыку Баха. Те, кто привержен только традиционной классике, мне кажется, составляют очень небольшую часть балетной аудитории. Не исключаю, что и в классическом багаже Михайловского театра будут изменения, но их следует производить осторожно и деликатно.

Где вас можно встретить в Петербурге помимо театра?

У меня только один свободный день в неделю, и приехал я сюда не ради частной жизни, а чтобы работать. Гуляю, иногда заглядываю в кафе, люблю купить что-нибудь для дома. Больше всего в жизни я ценю возможность видеть, ощущать и пробовать новое. И Петербург дает мне такую возможность.

Премьерой «Ромео и Джульетты» в Михайловском театре, намеченной на 13 декабря, выдающийся хореограф Начо Дуато продолжит свое движение в сторону классического танца. О меняющихся пристрастиях худрука Михайловского балета узнал обозреватель «Известий».

- В интервью «Известиям» вы говорили, что «Спящая красавица» станет вашим экзаменом по русскому балету. Как оцениваете итоги?

Я имел в виду, что по «Спящей» будут судить, понимаю ли я классику - ведь в прошлом мне приходилось работать только в сфере современного танца. Это важный поворотный пункт, в том числе и для меня самого, но не экзамен - ибо меня не заботит, что скажут люди. В Испании критики даже выставляют спектаклю звездочки, от одной до пяти, это очень забавно. У вас тоже?

- Пока нет.

Ты создаешь масштабный двухчасовой балет, а критик берет и ставит тебе две звезды. М-да.

- Каковы ваши классические планы на будущее?

Совсем скоро пройдет премьера «Ромео и Джульетты». В декабре 2013-го мы будем ставить «Щелкунчика». Еще я хочу переработать «Баядерку» к сентябрю. Вчера уже встречался с дизайнером: собираюсь сделать новые костюмы и «почистить» облик этого балета. Получится совершенно новая «Баядерка».

А дальше увидим. Театр - это же не фабрика или служба доставки пиццы, где вы знаете, что каждый день должны выдать 50 кг. Многое зависит от вдохновения, публики, моих коллег, генерального директора. Я не хочу знать, что я должен делать через три года, потому что без вдохновения ставить балеты нечестно. Но чем больше я занимаюсь классикой, тем сильнее я ее люблю. Думаю, в моей жизни ее будет все больше.

Лучшие дня

- Ваш контракт с Михайловским эксклюзивный? Если вдруг Большой попросит вас поставить спектакль, вы должны будете отказать?

Я могу ставить балеты где угодно. Мистер Кехман имеет столь открытые взгляды, что не только позволяет мне работать в других местах, но и побуждает к этому. Потому что он понимает: чем больше я ставлю в разных театрах, тем шире простирается влияние Михайловского. Забавно, что по условиям моего испанского контракта руководство похищало все мои гонорары за постановки в других театрах.

У Михайловского эксклюзивные права на мои балеты на 2–3 года, а потом я могу продавать их куда угодно. В январе поставлю 10-минутное па-де-труа для балетной компании Марты Грэм в Нью-Йорке. Почти каждую неделю мне приходят приглашения от разных театров, но я не хочу ставить большие балеты там, ведь моя труппа - здесь.

- Будете ли вы продолжать выходить на сцену в амплуа танцовщика?

Нет. В последний раз я сделал это в балете «Многогранность», хотя вовсе не хотел - болело плечо. Меня уговорил Владимир Кехман, он сказал: «Было бы здорово, если бы публика вас увидела». Моя партия в «Многогранности» - партия хореографа, в ней нет претензий на настоящий танец. Вообще на сцене я чувствую себя некомфортно.

- Как изменилась балетная труппа Михайловского за время вашего правления?

Изменилась невероятно. Почему? Да потому что у них появился хореограф, который работает рядом с ними каждый день. Перед этим интервью я провел пять часов в зале, после - проведу еще два. Я наслаждаюсь, когда вижу, как с моей помощью ребята растут. Они стали более открытыми, начали лучше двигаться, лучше работать в коллективе. Я вывел на авансцену некоторых танцовщиков из кордебалета, которые благодаря новой хореографии получили шанс проявить себя.

- Какие у вас планы на Ивана Васильева и Наталью Осипову?

Сейчас они будут Ромео и Джульеттой в одноименном балете. Мы хорошие друзья, много общаемся. Если они будут доступны, я продолжу для них ставить. Вы понимаете, что это большие звезды и у них очень много планов. Пока я собираюсь поставить для Ивана и Натальи получасовой балет. Не могу раскрыть, какой именно.

- Скучают ли по вам в Национальном балете Испании?

Меня это не интересует. Со мной расстались весьма некрасивым образом. Теперь Испания интересует меня только как место проведения каникул и общения с семьей.

- Многие ваши соотечественники сейчас серьезно страдают от кризиса.

Да, так же как греки, ирландцы, португальцы. Невозможно бороться на одном ринге, когда вы весите 80 кг, а ваш партнер - 20. Именно это происходит в Евросоюзе. Перечисленные мною народы живут на периферии Европы. Периферия всегда беднее, чем центр.

- Вы хотите, чтобы Испания покинула ЕС?

Нет, ведь это всего лишь кризис! В Европе бывали и более тяжелые времена. Я думаю, что кризис в определенном смысле очень хорош, потому что он заставляет переосмыслить вещи. Мы жили нуворишами, тратили деньги, как сумасшедшие. Мы испортили наше Средиземноморское побережье, строя дома и продавая их немцам и шведам. Теперь всё встает на свои места.

Но даже сейчас, в разгар кризиса, стандарты жизни гораздо выше, чем во времена Франко. В Испании вообще всё не так страшно: все ходят на пляж, у всех есть возможность состряпать обед, у всех есть деньги на пиво.

- Молодым этого явно недостаточно.

Я сказал своим племянникам: может, давайте поменяемся эпохами? Я не мог учиться, потому что в Валенсии не было балетной школы. Не мог свободно говорить, что думаю. Я поехал в Лондон, где устроился на работу в «Макдоналдс». Чтобы добраться оттуда до Валенсии, я просиживал по 34 часа в автобусе.

Сейчас испанские ребята учатся в Майами и летают на отдых в Швейцарию. Само собой разумеется, что у 18-летнего мальчика должны быть машина, компьютер, мобильник, машина, сигареты, кроссовки Nike, одежда Armani. При том что родители многих из таких подростков - безработные! Предложите юноше поработать в «Макдоналдсе». «Это для латиноамериканцев или для африканцев», - ответит он. «Ох, у нас нет будущего!» - «Будьте сами своим будущим!»

- Насколько важна для вас национальная принадлежность?

Совершенно не важна. Я ненавижу националистов, ненавижу флаги. Артист не должен быть националистом, потому что он работает не для своего народа, а для всей вселенной. Особенно в танце, где не нужен язык.

Конечно, для «нормального» человека с «нормальной» работой, живущего с семьей, дела обстоят иначе. Но для меня, непрерывно путешествующего с 16 лет, дом - это то место, где я сейчас нахожусь. В Петербурге я дома и по-настоящему счастлив. Когда возвращаюсь в свою страну, я не чувствую себя дома, ведь там у меня нет работы.

- Два года назад вы говорили, что хотите освоить русский язык. Есть ли прогресс?

Очень маленький. Я могу давать указания танцовщикам по-русски, понимаю русскую речь. Иногда в интернете прочитываю урок «русскаваязыка». Потихоньку выучу. Думаю, что русский - один из самых красивых языков мира. Я закачал записи моих любимых поэтов, читающих свои стихи, - Ахматовой, Пастернака, Бродского. Не понимаю смысл (подглядываю в английский перевод), зато наслаждаюсь звучанием. К тому же Россия и Италия - главные оперные державы. Ни во Франции, ни в Германии, ни тем более в Англии и Испании не создано столько великих опер.

- Кстати, какое впечатление произвела на вас премьера «Евгения Онегина» Андрия Жолдака в Михайловском?

Не могу судить, поскольку в день премьеры я был очень уставшим и должен был уйти после второго акта. Могу только сказать: чтобы ставить оперу, нужно не только быть меломаном, но и знать очень многое об этой опере.

- Где в Петербурге вы живете?

Конногвардейский бульвар, 13. Раньше я жил на улице Мира, на другой стороне реки. Было здорово обитать немного подальше от театра, пересекать реку, которая прекрасна летом и зимой, под дождем и под снегом. Но место было мрачноватое, а дом - старый. Я решил переехать в центр, и это изменило мою жизнь, потому что теперь вокруг меня - Исаакий, Эрмитаж, Новая Голландия.

- Вы бываете в петербургском метро?

Я спускался в метро два раза в жизни. Это было не в Петербурге и не в Мадриде. В Испании я не могу пользоваться метро, потому что люди останавливают меня и требуют автограф.

- Что вы как путешественник можете сказать о русских?

В сравнении с южанами они красивее. Высокие и элегантные женщины. Конечно, люди разные, и те, кто приезжает из деревни, чуть менее элегантны. Русские ведут себя тише, чем испанцы. Шумность испанцев понятна: хорошая погода, весь день они на улице. Но мне это всегда не очень нравилось - эта открытость, непосредственность, готовность дружить со всеми. В том, как выглядит абсолютно счастливый человек, всегда есть нечто неэстетичное. Я люблю сохранять дистанцию в общении - с танцовщиками, со случайными встречными, с портье. Мой портье в Испании знал всю подноготную моей жизни. А здесь - только «доброутро», «добрывечер». И это прекрасно.

я за классику
10.12.2012 01:39:51

А и правильно, надо и нам звездочки ставить в качестве оценки спектаклей. А то понаставят всякой мути и извратят до неузнаваемости классические постановки, как господин Черняков... А ведь кто-то это еще и смотрит! Люди ходят и деньги за это платят. Мне не понять.

В Михайловском театре прошла самая громкая балетная премьера сезона, давно обещанная и давно ожидаемая. «Спящая красавица», наше национальное достояние, наше классическое «всё», предстала в новой постановке, причем в постановке хореографа иной, неклассической формации. А именно Начо Дуато, с которым связаны сейчас все надежды Михайловского театра. Но, к великому сожалению, надежды на неординарный, не имеющий аналогов спектакль, каким он представлялся по интервью и аннотациям, не оправдались: все, что было априори заявлено — не реализовалось.

Главный интерес заключался в том, что Начо обещал сделать совершенно новую, полностью оригинальную версию без всякой оглядки на первоисточник или на какие бы то ни было его модификации (их существует немало). Зная Начо как мастера современного бессюжетного балета, орнаментальных танцевальных композиций, можно было предположить, что он поставит нечто, ни в малейшей степени не напоминающее общеизвестный образец. (У насмешника Матса Эка, например, та же «Спящая» была передернута в эпатажную историю про красавицу, подсевшую на иглу). В то же время Дуато предупредил, что вовсе не отказывается от старинного либретто со всеми его персонажами, ясным сюжетом, развернутым действием и даже дивертисментом. Так что оставалось только гадать, как он умудрится наложить на это либретто свой танцевальный язык и какую химическую реакцию даст это соединение разных типов художественного мышления.

Отступления от канона и в самом деле разительны, однако они — не такого плана, чтобы составить кардинально новое произведение. Изменена только «лексика», притом, что язык остался прежним, и, главное, использована классическая структура. И хотя заново придуманных движений, которые обещал Дуато, здесь предостаточно, вписаны они все в те же границы шедевра Петипа и в старинный каркас «балета в пачках». И, надо сказать, торчат из него во все стороны, потому что они ему не по мерке. И не по мере. Все эти непривычные силуэты, изломы рисунка, вкрапляющиеся в танец, выглядят не новизной, а бесцельными искажениями текста. А лучшими смотрятся как раз те места, где просвечивает оригинал. Так что получился не новый балет, а просто очередная версия старого, к тому же более чем спорная: с невнятной хореографией, неумело выстроенной драматургией, пустоватыми мизансценами и неожиданностями вроде включения кавалеров в изначально женский ансамбль фей.

Очевидно, что классика для Дуато по-прежнему иностранный язык, на котором он хоть уже и изъясняется («метод погружения» сработал), но тонкостей не чувствует. Похоже даже, что она кажется ему единым нерасчлененным пластом, иначе как могло случиться, что у него здесь перемешаны пластические коды всех подряд балетов XIX века: в сцену нереид вплавлены мотивы «Лебединого озера», в партию феи Сирени — вариация Мирты (предводительницы виллис в «Жизели»), да и Дезире (у Петипа изысканный французский принц, торжественно являющийся поцелуем разбудить красавицу), у Дуато копирует то рефлектирующего Зигфрида («Лебединое озеро»), то Альберта, который, терзаясь, идет на могилу погубленной им девушки («Жизель»). Никакой новой глубины, признаться, в этом нет, есть лишь эклектика — причем, почти пародийная.

Справедливости ради скажу, что в такое вот неубедительное целое вкраплены отдельные убедительные нюансы. Например, образ феи Карабосс, по традиции отданный исполнителю-мужчине, но решенный оригинально: в исполнении Ришата Юлбарисова это не старуха, но некая фантастическая женщина, прекрасная и огромная, бесшумно летающая по сцене, оставляя за собой струящийся черный хвост — гигантское шелковое покрывало. Или такой момент, как усиление ряда драматических мотивов, потенциально присутствующих в оригинале, но обычно не проявленных. На периферии спектакля Дуато разыгрываются несколько драм: например, подлинное горе Королевы-матери при мнимой смерти принцессы, или страдания дамы, одной из приближенных принца: сцены этого персонажа, в оригинале лишь слегка выделенного из кордебалета, превращаются здесь в историю неразделенной любви. Живые моменты разбросаны по спектаклю. Однако погоды они не делают.

Не помог балету ни дизайн Ангелины Атлагич (легкие декорации с мотивами бисквитного фарфора и изящные костюмы), ни кордебалет, который, работал на порядок лучше, чем в спектаклях текущего классического репертуара, ни отличные артисты Ирина Перрен и Леонид Сарафанов, танцевавшие премьеру. (Умолчим про оркестр под управлением Валерия Овсянникова, который даже не гремел — громыхал, сводя на нет все волшебство партитуры). В других составах заявлены Светлана Захарова и Наталья Осипова с Иваном Васильевым, но трудно сказать, дадут ли они спектаклю другое измерение.

Что же произошло?

Начо Дуато, год назад пришедший в академический балетный театр, продолжает выстраивать свои отношения с классикой, причем выстраивает их как сюжет собственной творческой жизни. Почему бы и нет? Та же коллизия лежала в основе его предыдущих работ — спорного «Nunc Dimittis» и без сомнения удачной «Прелюдии». Только там она решалась иначе — внутри бессюжетного балета, на уровне столкновения двух художественных систем; в первом случае это был взгляд на «русское» со стороны, во втором — опыт взаимодействия. Теперь же — попытка войти внутрь. Начо просто пошел другим путем, решив, что чужим языком уже овладел и теперь можно на нем хоть стихи писать. Не получилось. Вероятно, он будет продолжать поиски других, новых ракурсов волнующей его эстетической проблемы.

Сложность лишь в том, что театр, в котором он теперь работает — репертуарный, то есть, любой спектакль здесь ставится всерьез и надолго (не так, как в западном прокате, где, пройдя подряд столько-то раз, спектакль безболезненно сходит со сцены, уступая место новым). И данная премьера имеет статус не только очередной работы Начо Дуато, но и статус «Спящей красавицы» Михайловского театра.

Уходишь со спектакля и думаешь: а нужен ли вообще этот спор с Петипа, заведомо обреченный? Честно говоря, после него очень хочется пересмотреть «Спящую» Вихарева, тончайшую реконструкцию старинного подлинника, в которой балетмейстер, отталкиваясь от «буквы», приходит к воссозданию «духа». Но для Начо Дуато этот спор, очевидно, — часть индивидуального творческого процесса, так что нам остается ждать, что будет дальше. Интерес не ослабевает.

Главными гостями V балетного фестиваля в Йыхви станут солисты Михайловского театра из Санкт-Петербурга. Вместе с ними в Эстонию приедет и художественный руководитель Михайловского балета – испанский танцовщик и хореограф Начо Дуато.

Танцовщики Михайловского театра демонстрируют костюмы, созданные сербской художницей Ангелиной Атлагич для балета «Спящая красавица» в постановке Начо Дуато.

В рамках фестиваля 19 мая солисты Михайловского покажут в Йыхви одноактные балеты Начо Дуато «Без слов», «Дуэнде» и Nunc Dimittis на музыку Арво Пярта, а днем позже на сцене Йыхвиской филармонии состоится вечер классического балета в постановке испанского хореографа: за «Привалом кавалерии» и «Паваной мавра» последует гала-концерт.

В преддверии фестиваля Начо Дуато рассказал «ДД» о своих учителях, современном балете и о том, как ему живется и работается в России.

Не судите о нас по «Дон Кихоту»

– Вы родились в Испании, учились в Лондоне, Брюсселе и Нью-Йорке, танцевали в Швеции и Нидерландах, вы знаете весь хореографический мир. Что в этом интернациональном пространстве повлияло на вас в наибольшей степени?

– Безусловно, на первом месте для меня – Иржи Килиан. Я работал с ним девять лет в Нидерландском театре танца, был ведущим солистом в его балетах, он сочинил для меня несколько спектаклей... Именно благодаря Килиану я поставил свой первый балет – «Огражденный сад». Потом мы работали бок о бок как хореографы в Нидерландском театре танца с ним и Хансом ван Маненом. Кроме Килиана, в мою «тройку» хореографов входят Уильям Форсайт и Матс Эк. Это важнейшие имена в моем хореографическом словаре. Все трое на высочайшем уровне работают уже сорок лет. Каждый создал свою школу, свой театр, свой танцевальный язык. Вот это я и считаю настоящим мастерством.

– Вас отличает склонность к современному балету, который часто противопоставляют классическому...

– Это большая ошибка – противопоставлять современный балет и классику. Нередко современный танец оказывается слаб и беспомощен, если не опирается на классическую школу. Границы, которая четко отделяла бы современный балет от классического, не существует. Балет по своей сути – искусство, которое не может оставаться неизменным, которое нельзя законсервировать; каждый новый день дает балету новую жизнь и новое дыхание. Непростительное упрощение – считать, что танец на пуантах несовременен, а босиком – актуален. В своей испанской труппе я не мог ставить балеты в классической технике только из-за того, что в моем распоряжении не было танцовщиков, которые в полной мере владели бы техникой танца на пальцах. А труппа Михайловского театра владеет ею блестяще, поэтому я смог поставить «Спящую красавицу», соблюдая классические каноны. И как теперь ее называть, мою «Спящую»? Как называть «Прелюдию», которую я тоже сочинил уже в Петербурге? Разве это не современный балет? Разве это не классический балет?

– Многие считают испанцев очень темпераментными людьми с горячей кровью и горячими головами. Эти национальные черты отражаются в ваших хореографических работах?

– Должно быть, вы судите об испанцах по балету «Дон Кихот». Сам я, кстати, в этом спектакле родной страны не узнал... Впрочем, это неважно. Не думаю, что меня можно назвать типичным испанцем. Я давно считаю себя гражданином мира. Я работал в разных странах, от Швеции до Австралии, и уже почти два года живу в Петербурге. На мой взгляд, хореографическое искусство вообще вне – и выше – любой национальности.

Россия – не баня и не водка

– В течение двадцати лет вы возглавляли Национальный театр танца Испании, но покинули этот пост ради Михайловского театра...

– Выбор в пользу Михайловского театра я считаю одним из важнейших решений своей жизни. Сегодня в моем распоряжении балетная труппа, о которой можно только мечтать: замечательные танцовщики, великолепно сложенные, блестяще выученные, образованные, музыкальные и, главное, с потрясающе сильным желанием работать. И еще: такое уважение к хореографу, какое я ощущаю в России, не встретить ни в одном другом театре мира. Я чувствую их полное доверие и готовность к самоотверженной работе.

– Как чувствует себя испанец в русском окружении? Есть вещи, которые вас забавляют или кажутся странными?

– Если вы имеете в виду, что жить в России – это ходить в баню и пить водку, то вы ошибаетесь. По крайней мере меня к этому ничто не обязывает. Санкт-Петербург – великолепный европейский город, где есть все, чему надлежит быть в европейских столицах, и даже больше. Я не только памятники и достопримечательности имею в виду, такие, как Эрмитаж или Казанский собор. В своей жизни я посетил так много церквей и музеев, что больше всего ценю возможность совершить приятную прогулку по городу, а в Петербурге такими прогулками можно насладиться сполна. Что касается русского характера, то, насколько я заметил, русские сдержанны, сохраняют дистанцию, избегают панибратства в общении, и мне это нравится.

– Вы выучили русский – хотя бы немного?

– Собирался взяться, но на изучение русского совсем не остается времени. С другой стороны, тут почти все говорят по-английски. Но я знаю несколько важных русских слов, которые иногда использую на репетициях: «выше», «линия»...

– Одно из первых ваших сочинений в Михайловском театре – Nunc Dimittis на музыку Арво Пярта. Почему вы выбрали это произведение? Вы встречались с Пяртом? Он известен тем, что ведет очень замкнутую, отшельническую жизнь...

– При создании балета я всегда вдохновляюсь музыкой. Произведения Арво Пярта меня глубоко взволновали, замысел моего первого «русского» балета полностью родился из музыки. Но с композитором мы не встречались. В Nunc Dimittis есть также фрагменты колокольного звона – их специально сочинил Давид Азагра.

– Год назад вы сказали в одном из интервью, что хотя Россия имеет огромный потенциал в сфере балета, глобального влияния у нее нет, поэтому ваша задача – открыть новых русских хореографов, которые потрясут мир. Вам это удалось?

– К сожалению, воплотить этот план в жизнь я пока не успел. Но, надеюсь, в будущем мне удастся найти молодых талантливых хореографов – и они действительно потрясут мир.

Справка «ДД»:

Начо Дуато (Хуан Игнасио Дуато Барсиа) родился 8 января 1957 года в Валенсии. Учился балету в Rambert Dance Company в Лондоне, у Мориса Бежара в Брюсселе и в Американском балетном театре Элвина Эйли в Нью-Йорке. Начал карьеру танцовщика в шведском балете Биргит Кульберг, позднее присоединился к Нидерландскому театру танца под руководством Иржи Килиана.

С начала 1980-х годов выступает как хореограф, с 1988-го – хореограф Нидерландского театра танца (вместе с Килианом и Хансом ван Маненом), с 1990-го – художественный директор Национального театра танца Испании. В 2010 году досрочно прервал контракт с Национальным театром танца с 1 января 2011 года стал художественным руководителем балета в Михайловском театре оперы и балета (Санкт-Петербург).

Ставил балеты на музыку Баха, Шуберта, Бетховена, Вагнера, Респиги, Равеля, Сати, Прокофьева, Вилла-Лобоса, Ксенакиса, Гласса, испанских композиторов. Среди наград Начо Дуато – «Золотой приз танца» (1987), Орден искусств и литературы (1995), премия Benois de la Dance (2000), Национальная танцевальная награда Испании (2003), награда Союза художественых критиков Чили (2010).