Барон унгерн леонид юзефович. Леонид юзефович - самодержец пустыни

Леонид Абрамович Юзефович

Самодержец пустыни. Барон Р. Ф. Унгерн-Штернберг и мир, в котором он жил

Это новый, переработанный и расширенный вариант книги, изданной в 1993 году, а законченной еще тремя годами раньше. Я исправил имевшиеся в первом издании ошибки, но наверняка допустил другие, потому что не ошибаются лишь те, кто повторяет общеизвестное. Здесь много новых фактов, значительная часть которых почерпнута мной из материалов, опубликованных C.Л. Кузьминым («Барон Унгерн в документах и мемуарах»; «Легендарный барон: неизвестные страницы Гражданской войны»; оба издания – М., КМК, 2004), но гораздо больше наблюдений, толкований и аналогий. Шире, чем прежде, я использовал слухи, легенды, устные рассказы и письма людей, чьи предки или родственники оказались втянутыми в монгольскую эпопею барона, и хотя их достоверность часто сомнительна, дух времени они выражают не менее ярко, чем документы. Тут я следовал за Геродотом, говорившим, что его долг – передавать все, о чем рассказывают, но верить всему он не обязан. Я пытался пристальнее взглянуть на самого Унгерна, но еще внимательнее – на мир, в котором он жил, и на людей, так или иначе с ним связанных. В этом, наверное, главное отличие нового издания от предыдущего.

За семнадцать лет, прошедших после выхода моей книги, и отчасти, может быть, благодаря ей «кровавый барон» сделался популярной фигурой. Как всякий персонаж массовой культуры, он приобрел лоск, но сильно потерял в объеме. Так проще иметь с ним дело. Ныне это кумир левых и правых радикалов, герой бульварных романов, комиксов, компьютерных игр и диковатых политических сект, объявляющих его своим предтечей. Когда-то я смотрел на него как на побежденного в неравном бою, теперь он взирает на нас с высоты своей посмертной победы и славы.

Как и раньше, я старался быть объективным, но объективность всегда ограничена личностью наблюдателя. Делать вид, будто я остался прежним, нелепо, за последние два десятилетия все мы стали другими людьми. Я не хочу сказать, что вместе с нами изменилось и прошлое, хотя это совсем не так глупо, как может показаться, но чем дальше оно отодвигается от нас, тем больше может сказать о настоящем – не потому, что похоже на него, а потому, что в нем яснее проступает вечное.

Л. Юзефович

Полки стояли как изваянные, молчаливые и такие тяжелые, что земля медленно уходила под ними вниз. Но не было знамен с полками… Над равниной всходило второе солнце. Оно шло невысоко. Ослепленные полки закрыли глаза, узнав в этом солнце все свои знамена.

Всеволод Вишневский. 1930 г.

Наполеона у нас не предвидится. Да и где же наша Корсика? Грузия? Армения? Монголия?

Максимилиан Волошин. 1918 г.

В каждом поколении есть души счастливые или проклятые, которые рождены неприкаянными, лишь наполовину принадлежащими семье, месту, нации, расе.

Салман Рушди. 1999 г.

Смысла железные двери величиной в пядь

Открываются ключами примеров величиной в локоть.

Летом 1971 года, ровно через полвека после того, как остзейский барон, русский генерал, монгольский князь и муж китайской принцессы Роман Федорович Унгерн-Штернберг был взят в плен и расстрелян, я услышал о том, что он, оказывается, до сих пор жив. Мне рассказал об этом пастух Больжи из бурятского улуса Эрхирик неподалеку от Улан-Удэ. Там наша мотострелковая рота с приданным ей взводом “пятьдесятчетверок” проводила выездные тактические занятия. Мы отрабатывали приемы танкового десанта. Двумя годами раньше, во время боев на Даманском, китайцы из ручных гранатометов поджигали двигавшиеся на них танки, и теперь в порядке эксперимента на нас обкатывали новую тактику, не отраженную в полевом уставе. Мы должны были идти в атаку не вслед за танками, как обычно, не под защитой их брони, а впереди, беззащитные, чтобы расчищать им путь, автоматным огнем уничтожая китайских гранатометчиков. Я в ту пору носил лейтенантские погоны, так что о разумности самой идеи судить не мне. К счастью, ни нам, ни кому-то другому не пришлось на деле проверить ее эффективность. Китайскому театру военных действий не суждено было открыться, но мы тогда этого еще не знали.

В улусе имелась небольшая откормочная ферма. Больжи состоял при ней пастухом и каждое утро выгонял телят к речке, вблизи которой мы занимались. Маленький, как и его монгольская лошадка, издали он напоминал ребенка верхом на пони, хотя ему было, думаю, никак не меньше пятидесяти, из-под черной шляпы с узкими полями виднелся густой жесткий бобрик седины на затылке. Волосы казались ослепительно белыми по сравнению с коричневой морщинистой шеей. Шляпу и брезентовый плащ Больжи не снимал даже днем, в самую жару.

Иногда, пока телята паслись у реки, он оставлял их и выходил к дороге полюбоваться нашими маневрами. Однажды я принес ему котелок с супом. Угощение было охотно принято. В котелке над перловой жижей с ломтиками картофеля возвышалась баранья кость в красноватых разводах казенного жира. Первым делом Больжи объел с нее мясо и лишь потом взялся за ложку, попутно объяснив мне, почему военный человек должен есть суп именно в такой последовательности: “Вдруг бой? Бах-бах! Все бросай, вперед! А ты самое главное не съел”. По тону чувствовалось, что это правило выведено из его личного опыта, а не взято в сокровищнице народной мудрости, откуда он потом щедро черпал другие свои советы.

В следующие дни, если Больжи не показывался у дороги во время обеденного перерыва, я отправлялся к нему сам. Обычно он сидел на берегу, но не лицом к реке, как сел бы любой европеец, а спиной. При этом в глазах его заметно было выражение, с каким мы смотрим на текучую воду или языки огня в костре, словно степь с дрожащими над ней струями раскаленного воздуха казалась ему наполненной тем же таинственным вечным движением, волнующим и одновременно убаюкивающим. Под рукой у него всегда были две вещи – термос с чаем и выпущенный местным издательством роман В. Яна “Чингисхан” в переводе на бурятский язык.

Я не помню, о чем мы говорили, когда Больжи вдруг сказал, что хочет подарить мне сберегающий от пуль амулет-гау, который в настоящем бою нужно будет положить в нагрудный карман гимнастерки или повесить на шею. Впрочем, я так его и не получил. Обещание не стоило принимать всерьез; оно было не более чем способом выразить мне дружеские чувства, что не накладывало на говорившего никаких обязательств. Однако назвать это заведомой ложью я бы не рискнул. Для Больжи намерение важно было само по себе, задуманное доброе дело не обращалось от неисполнения в свою противоположность и не ложилось грехом на душу. Просто в тот момент ему захотелось сказать мне что-нибудь приятное, а он не придумал ничего лучшего, как посулить этот амулет.

Житие эксцентричного злодея-мистика.

Книга Леонида Юзефовича об одиозной личности барона фон Унгерна-Штернберга весьма интересна и «цепляет» моментально. Удивительной силы воли был барон, бесстрашный, чудовищно жестокий, с отчаянной сумасшедшинкой, ведь недаром монголы прозвали его «богом войны» и столько легенд возникло вокруг его персоны. Сейчас, наверное, даже историки не смогут отличить правду от выдумки, но одно бесспорно – этот человек в эпоху всепоглощающего хаоса совершил невозможное, создал прецедент – с небольшим, по сути, войском восстановил независимость огромной страны Монголии и заставил сотрясаться могучий Китай. Его панически боялись и ненавидели китайцы и большевики. Для кого-то он остался божеством и героем, для кого-то - дьяволом во плоти, палачом и преступником.

Возможно, если бы барона не предали подчиненные, то и карта мира выглядела бы сейчас совершенно иначе - существовало бы Срединное Азиатское государство, а может и вся Евразия была бы под властью «желтых» азиатских народов… Кто знает…

Юзефович собрал и обработал фактологический материал, легенды и мифы о бароне Унгерне. Его труд читается скорее как остросюжетный приключенческий роман, нежели как нон-фикшн. Отсюда и определенное количество повторов, и сложность в отделении гипотез от фактов, поскольку в пылу азарта принимаешь все за чистую монету. Вот и получается, что плюс легкости изложения погашается минусом домыслов, и тут уже без пуда шоколада не разобраться. Тем не менее, я уверена, что данная книга представляет отличную реконструкцию жизни экзотичного русско-немецкого Чингисхана и прекрасный анализ его феномена, насколько это, конечно, возможно в условиях мифологизации изучаемой личности.

Порадовал иллюстративный материал, представленный в книге – здесь есть фото самого барона, виды Монголии, многочисленные фотографии дворцов, монастырей, тюрем Урги (ныне Улан-Батор); запечатленных на пленке празднеств и казней; портреты военачальников и солдат, русских и монголов, представляющих различные сословия. Словом – настоящий фотосрез жизни русских в 1920 -1921 годах в Монголии и Китае.

P.S. Я принимаю близко к сердцу все книги, рассказывающие о Китае и, в частности о городе Харбин, потому что мой прадед с 1903 года работал на КВЖД, и 34 года с женой и детьми (а их было шестеро) прожил в Харбине, в котором, кстати, бывали и барон Унгерн и атаман Семёнов. И благодаря рассказам старшего поколения в нашей семье с детства знают о «похождениях» этих незаурядных исторических личностей и их дивизий. А может потому, что листая старый семейный фотоальбом со снимками 1910-1930-х годов, я натыкаюсь на фото, снятые на фоне зданий Харбина и на портреты бабушкиной красавицы-подружки с загадочным китайским именем Липо Лай…

Оценка: 10

К сожалению, мне не довелось прочесть произведение во втором издании (2010 года), поэтому я не ставлю оценку. Но все же позволю себе сделать предельно краткий отзыв.

Во-первых, надеюсь, что в этом издании, как заявлено автором, устранены многочисленные ошибки издания 1993 года (среди которых особенно бросалось в глаза именование последней династии Срединного государства - Цинями, а не Цинами; это, увы, распространенная путаница).

Во-вторых, хочу отметить, что автору удалось [тут я долго подбирал уместное слово - не «увлечь», не «заинтересовать», ибо все подобные слова в данном контексте выглядели бы кощунственно] привлечь пристальное внимание читателя к не слишком известному феномену русской Гражданской войны, перешедшему границу России и охватившему прежде тихую страну - Халху (Внешнюю Монголию), бывшую тогда частью Китайского государства. Причем, что важно, для усвоения материала не требуются изначальные глубокие познания - книга написана талантливо, добротно. Текст получился весьма доступный и гармонично сочетающий популярный документализм с обилием исторических, географических, религиозных, культурных фактов.

Добавлю также, что не ставлю в отзыве цель комментировать фигуру генерала Унгерна. Безусловно, в ней, как и во всем этом значительном феномене, есть повод ужаснуться. Во многом Унгерн экстраординарен; такова была вся эпоха.

И, главное, хочу предостеречь тех, кто склонен видеть в тех событиях «дикую кровавую азиатчину» и тому подобное. Такого подхода надо избежать. Ничего путного в идеях о «темной Азии» нет и быть не может.

Оценка: нет

Почему: Юзефович. Биография Унгерна. Много положительных рецензий

В итоге: у Юзефовича читал только «Журавли и карлики», хотя под впечатлением от романа в очередь на прочтение поставил все художественные произведения писателя.

Несмотря на то, что «Самодержца пустыни» можно рассматривать, как растянутую на несколько сотен страниц статью из википедии, разбавленную байками, произведение читается отлично.

Много нового узнал

* про русский Харбин;

* про рисунок Вильгельма II, которым он пугал Николая Второго угрозой с Востока;

* про атамана Семёнова, который дожил до конца Второй Мировой (вообще, на удивление много деятелей Белого движения пережило конец гражданской войны)

и многое другое.

Очень атмосферно, хоть и чрезмерно подробно.

Оценка: 9

Летом 1971 года, ровно через полвека после того, как Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг – немецкий барон, русский генерал, монгольский князь и муж китайской принцессы, был взят в плен и расстрелян, я услышал о том, что он, оказывается, до сих пор жив. Мне рассказал об этом пастух Больжи из бурятского улуса Эрхирик неподалёку от Улан-Удэ. Там наша мотострелковая рота с приданным ей взводом «пятьдесятчетверок» проводила выездные тактические занятия. Мы отрабатывали приёмы танкового десанта. Двумя годами раньше, во время боёв на Даманском, китайцы из ручных гранатомётов ловко поджигали двигавшиеся на них танки и теперь в порядке эксперимента на нас обкатывали новую тактику, не отражённую в полевом уставе. Мы должны были идти в атаку не вслед за танками, как обычно, не под защитой их брони, а впереди, беззащитные, чтобы расчищать им путь, автоматным огнём уничтожая китайских гранатомётчиков. Я в ту пору носил лейтенантские погоны, так что о разумности самой идеи судить не мне. К счастью, ни нам, ни кому-либо другому не пришлось на деле проверить её эффективность. Восточному театру военных действий не суждено было открыться, но мы тогда этого ещё не знали.

В улусе была небольшая откормочная ферма. Больжи состоял при ней пастухом и каждое утро выгонял телят к речке, вблизи которой мы занимались. Маленький, как и его монгольская лошадка, он издали напоминал ребёнка верхом на пони, хотя ему было, я думаю, никак не меньше пятидесяти: из-под чёрной шляпы с узкими полями виднелся по-азиатски жёсткий бобрик совершенно седых волос, казавшихся ослепительно белыми на коричневой морщинистой шее. Эту свою шляпу и брезентовый плащ Больжи не снимал даже днём, в самую жару. Иногда, пока телята паслись у реки, он оставлял их, чтобы понаблюдать за нашими манёврами. Однажды я принёс ему котелок с супом, и мы познакомились. В котелке над перловой жижей возвышалась, как утёс, баранья кость в красноватых разводах казённого жира. Мясо на ней тоже было. Первым делом Больжи обглодал кость и лишь потом взялся за ложку. Попутно он объяснил мне, почему военный человек должен есть суп именно в такой последовательности: «Вдруг бой? Бах-бах! Всё бросай, вперёд! А ты самое главное не съел…»

Несколько раз во время обеденного перерыва я сам ходил к стаду и неизменно заставал Больжи сидящим на берегу, но не лицом к реке, как сел бы любой европеец, а спиной. При этом в глазах его заметно было то выражение, с каким мы обычно смотрим на текучую воду или языки огня в костре, словно степь с дрожащими над ней струями раскалённого воздуха казалась ему наполненной тем же таинственным вечным движением, одновременно волнующим и убаюкивающим.

Я не помню, о чём мы разговаривали, когда Больжи внезапно сказал, что хочет подарить мне сберегающий от пули амулет-гау, который в настоящем бою нужно будет повесить на шею и которого я, впрочем, так и не получил. Впоследствии я понял, что это его обещание не стоило принимать всерьёз. Оно было всего лишь способом выразить мне дружеские чувства, что, как, видимо, считал Больжи, не накладывало на него никаких обязательств. Но и назвать его слова заведомой ложью я бы не рискнул. Для Больжи намерение было важно уже само по себе, задуманное доброе дело не обращалось от неисполнения в свою противоположность и не падало грехом на душу. Просто ему захотелось в тот момент сказать мне что-нибудь приятное, а он не придумал ничего другого, кроме как посулить этот амулет. Такой же, добавил он, подчёркивая не столько ценность подарка, сколько значение минуты, носил на себе барон Унгерн, поэтому его не могли убить. Я удивился: как же не могли, если расстреляли? Отвечено было как о чем-то само собой разумеющемся и всем давно известном: нет, он жив, живёт в Америке. Затем, с несколько меньшей степенью уверенности, Больжи сообщил мне, что Унгерн приходится родным братом самому Мао Цзедуну – вот почему Америка решила теперь дружить с Китаем.

Действительно, в газетах писали о налаживающихся контактах между Вашингтоном и Пекином: речь шла об установлении дипломатических отношений между ними. Писали, что американцы собираются поставлять в Китай военную технику. Популярный анекдот о том, как в китайском Генеральном штабе обсуждают план наступления на северного соседа («Сначала пустим миллион, потом ещё миллион, потом танки». – «Как? Все сразу?» «Нет, сперва один, после другой»), грозил утратить свою актуальность. Но и без того все опасались фанатизма китайских солдат. Ходили слухи, что ни на Даманском, ни под Семипалатинском они не сдавались в плен. Об этом говорили со смесью уважения и собственного превосходства – как о чём-то таком, чем мы тоже могли бы обладать и обладали когда-то, но отбросили во имя новых, высших ценностей. Очень похоже Больжи рассуждал о шамане из соседнего улуса. За ним безусловно признавались определённые способности, и в то же время сам факт их существования не возвышал этого человека, напротив – отодвигал его далеко вниз по социальной лестнице.

Рассказывали, что китайцы из автомата стреляют с точностью снайперской винтовки, что они необычайно выносливы, трудолюбивы, дисциплинированы; что на дневном рационе, состоящем из горсточки риса, их пехотинцы покрывают в сутки чуть ли не по сотне километров. Говорили, будто к северу от Пекина всё сплошь изрезано бесчисленными линиями траншей, причём подземные бункеры так велики, что вмещают целые батальоны, и так тщательно замаскированы, что мы будем оставлять их у себя за спиной и постоянно драться в окружении. Были, разумеется, слухи о нашем секретном оружии для борьбы с миллионными фанатичными толпами, о сопках, превращённых в неприступные крепости, где под слоем дёрна и зарослями багульника скрыты в бетонных отсеках смертоносные установки с ласкающими слух именами, но толком никто ничего не знал.

Из китайских торговцев, содержателей номеров, искателей женьшеня и огородников, которые наводнили Сибирь в начале столетия, из сотен тысяч голодных землекопов послевоенных лет нигде не осталось ни души. Они исчезли как-то вдруг, все разом, уехали, побросав своих русских жён, повинуясь не доступному нашим ушам, как ультразвук, далёкому и властному зову. Казалось бы, шпионить было некому, тем не менее мы почему-то были убеждены, что в Пекине знают о нас всё. Некоторые считали шпионами бурят и монголов или подозревали в них переодетых китайцев. Когда я впервые прибыл в часть по направлению из штаба округа, дежурный офицер с гордостью сказал мне: «Ну, брат, повезло тебе. У нас такой полк, такой полк! Сам Мао Цзедун всех наших офицеров знает поимённо…» Самое смешное, что я этому поверил.

Поверить, что Унгерн и Мао Цзедун – родные братья, при всей моей тогдашней наивности я, конечно же, не мог, но мысль о такой возможности была приятна, позволяла чувствовать себя включённым в вечный круговорот истории. Тогда я находился внутри круга, а позднее, выйдя за его пределы, начал думать, что Больжи вспомнил об Унгерне вовсе не случайно. В то время должны были ожить старые легенды о нём и явиться новые. В монгольских и забайкальских степях никогда не забывали его имя, и что бы ни говорилось тогда и потом о причинах нашего конфликта с Китаем, в иррациональной атмосфере этого противостояния безумный барон, буддист и проповедник панмонголизма, просто не мог не воскреснуть.

Леонид Юзефович

Пока белые не покраснеют и красные не побелеют…

Лет 10 назад судьба свела меня со странным человеком. Он был ужасен и прекрасен, и то и другое в нём пребывало в усиленном режиме. Красавец. Блондин. Беспредельно жесток и аморален. Почти каждый день сердце моё трепетало от ужаса- что он вытворит сегодня, не загремит ли в тюрьму? Но ангелы света удерживали его на краю бездны. Когда впадал в гнев, то лучше было этого не видеть. У него были странные возвышенные понятия о чести. Если что казалось ему бесчестным- сразу бил молча в зубы. Я видела людей с окровавленным ртом, ползающих по снегу. Если бы в наши пошлые подлые времена были бы дуэли, то мой возлюбленный оставил бы после себя горы трупов. Себя этот красавчик считал воплощением барона фон Унгерна .

Когда я увидела фотографию Унгерна , то действительно, мой приятель был на негопохож. Такие же яркие водянистые голубые глаза, какие-то слишком дерзкие. Такие же губы, капризные и мягкие, никакого там волевого подбородка и властных складок. Кулаки, охо-хо какие кулаки при изящном телосложении…

Барон Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг принадлежал к роду, ведущему происхождение со времён Аттилы. В нём была перемешана кровь гуннов, германцев и венгров. Предки принимали участие в крестовых походах. Генрих Унгерн-Штернберг по прозвищу Топор был странствующим рыцарем и победителем турниров. Некоторые из предков барона были пиратами, Вильгельма Унгерна алхимика звали «Братом Сатаны». Но самым знаменитым предком барона был Отто-Рейнгольд-Людвиг Унгерн-Штернберг , владелец замка Даго на Финском заливе. Он сделал ложный маяк на своём острове, приманивал им корабли, те разбивались о скалы, а барон подбирал богатства их трюмов. Тем и жил. Маяк он выдавал за свою библиотеку, был нелюдим и угрюм. Этот деятель стал прототипом множества литературных персонажей европейского романтизма, в том числе поэмы Байрона «Корсар».

Сам же белый и кровавый барон родился вГраце 17 декабря 1885 года. Отец его был доктором философии и в Петербурге в Департаменте земледелия.Мать была богатой уроженкой Штутгарта. Они много путешествовали, и поэтому их первенец родился в Австрии.

Унгерн учился в Морском корпусе в Петербурге, потом в Инженерном военном, потом в Павловском пехотном училище, был произведён в офицеры, в 1908 году стал хорунжим 1-го Аргунского Забайкальского казачьего войска. «Обладает мягким характером и доброй душой»,- так свидетельствует служебная аттестация 1912 года. Тогда же он выиграл пари, что пройдёт по дикой тайге, не имея с собой ничего кроме коня и винтовкинесколько сотен вёрст. Участвовал в П ервой мировой войне, получил множество наград.

В 1918 друг Унгерна , атаман Семёнов, написал записку Керенскому о необходимости создать армию из кочевников Восточной Сибири. Вместе с Семёновым в Сибирь отправился Унгерн , вскоре барон стал командиром Туземного конного корпуса, затем Азиатской дивизии,властителем Даурии и Забайкальской железной дороги.При этом барон отличался необычайной, варварской и языческой жестокостью и по отношению как к врагам, так и по отношению к собственным подчинённым.

Своей задачейбарон Унгерн считал восстановление монархии,уничтожение мирового зла в виде евреев и большевиков.Запад он считал прогнившим и падшим, высокую духовность он видел в жёлтой расе, не желающей выстраивать свою жизнь в угоду золотому тельцу и опирающуюся на ценности религии и монархического правления.«Люди корыстны, лживы, наглы, потеряли веру и истину. Не стало царей, не стало и счастья. Как земля не может без неба, так государства без царей»,- считал Унгерн . Для начала барон собирался возродить державу Чингисхана.

В 1920 году барон отправляется в Ургу , столицу Внешней Монголии. Монголия в то время находилась под властью Китая. Целью Унгерна было освобождение Монголии от китайского ига, восстановление власти Богдо-гэгена , духовного и светского правителя монголов, находившегося в заключении. И произошло чудо, которое монголы объясняли тем, что барон был воплощением Бога Войны, Амурсана . ВПророчестве священного белого камня было предсказано, что в годы правления В осьмого Богдо-гэгена , в 7 столетии по смерти Чингисхана, с севера придёт«барон Иван», воплощениедуха девятихвостного белого знамени Чингисхана, ивернёт величие Монголии, возродит империю Чингисхана. Барон фон Унгерн пришёл с Севера, он был неуязвим в боях, пули не брали его, и он пришёл в предсказанные времена. Монголы считали, что дух горы Богдо-Ул , уподножия которой был рождён Чингисхан, передал барону свою силу и сделал его неуязвимым.

Барону Унгерну удалось изгнать китайцев из Урги , восстановить власть над Монголией Богдо-гэгена , создать на карте мира новое государство- Монголию. Правда, Внутренняя Монголия так и осталась под властью Китая, и монголы, живущие там ныне, теряют свою культуру и язык.

Далее всё шло по трагическому сценарию. Предательство. Пленение большевиками. 15 сентября 1921 года барон Унгерн подвергся суду в Новониколаевске и был в тот же день расстрелян. Расстреливал его взвод, но убит барон оказался одной пулей в голову. Солдаты боялись стрелять в Бога войны. Тут же родились легенды. Одна из них гласит о том,что расстрелянного барона монголы отвезли в горы, где его ждали да-ламы , они вылечили и оживили его,через Тибет перевезли в один из монастырей Бирмы, туда же привезли его сына от китайской принцессы. Легенда предсказывает, чтоБарон-джанджин спит в царстве Шамбалы, потом пробудится и поведёт монголов на подвиги Славы и Чести. Будетпришествие Майтрейи . В2335 годуД вадцать пятый хан Шамбалы под именем Ригден Джапо примет участие в северной войне с лало , с неверными на севере, и жёлтая религия победит во всёммире.

Леонид Абрамович, вы начали работу над книгой о бароне Унгерне в конце 70-х. А когда вы впервые услышали это имя? Как возникло желание написать книгу?

Я уже не помню, как и когда впервые узнал об Унгерне . Вероятно, студентом прочел о нем в какой-то книге о Гражданской войне, но поначалу для меня этот человек ничем не выделялся среди других белых генералов. Мой интерес к нему пробудился летом 1971 года, после описанной в «Самодержце пустыни» встречи с пастухом Больжи в бурятском улусе Эрхирик . Тогда же я сочинил рассказ об Унгерне , потом превратил его в повесть «Песчаные всадники», а в перестройку, когда стали доступны закрытые прежде архивные материалы, решил написать документальную книгу о бароне. Написал быстро, на вдохновении, но издавать ее никто не хотел. Одни издатели требовали от меня большей научности, другие - большей увлекательности. Лишь через три года первый вариант «Самодержца пустыни» по чистой случайности вышел в только что созданном издательстве «Элис Лак».

В СССР в конце 70-х – начале 80-х в неформальной среде молодёжи был, можно сказать,культ загадочного барона. Вас это подстёгивало? Как вы думаете, чем был вызван такой интерес именно к этой фигуре гражданской войны?

Возможно, такой культ и существовал, но я тогда об этом ничего не знал. Мой личный интерес к Унгерну был связан прежде всего с тем, что в юности я жил в Бурятии, бывал в Монголии. Человек, никогда не бывавший в этих местах, понять Унгерна по-настоящему просто не в состоянии.

Ваша книга - это уже не первое издание. Сколько всего было переизданий? Это - последнее, или появляются новые материалы, и книга о самодержце пустыни ещё не закончена?

Мне много раз предлагали переиздать «Самодержца пустыни», но я всегда отказывался, потому что в первом издании были ошибки. К тому же мне хотелось дополнить книгу. Это переиздание - первое с 1993 года, зато исправленное и увеличенное почти вдвое. Были, правда, контрафактные перепечатки первого варианта. Новые сведения об Унгерне появляются благодаря трудам второго его биографа - замечательного знатока и моего друга Сергея Львовича Кузьмина, но я больше ничего сказать о нем не могу и считаю мою работу законченной. Пусть ее продолжают другие.

Ваша книга переведена на множество языков. В какой стране она пользуется наибольшей популярностью?

-«На множество языков» - это фантастика. Моя книга переведеналишь на французский и на монгольский. Во Франции она действительно имела относительный успех и получила хорошую прессу, но Унгерн и без того хорошо известен на Западе. Книги о нем есть на всех основных европейских языках. Только в Англии и только за последние десять лет вышли две его биографии - Ника Миддлтона и Джеймса Палмера . Правда, источниковая база и уровень осмысления событий у западных авторов оставляют желать лучшего.

Вам не снится ваш персонаж?

Раньше - снился, и наяву я вел с ним бесконечные мысленные диалоги. У меня с Унгерном сложные отношения. Я восхищаюсь им и одновременно испытываю отвращение к нему. Оба чувства переплелись во мне настолько тесно, что разделить их уже нельзя. Может быть, это пошло на пользу книге. В жизни ведь тоже все перепутано. Как только мы окончательно определяем свое отношение к какому-то человеку, мы подменяем личность моделью личности, а как следствие - упрощаем ее и сами же теряем к ней интерес.

В книге вы описываете не только жизнь барона Романа Унгерн-Штернберга , но и сложнейший мир, который он перекраивал. Из 21-го века как лично вы оцениваете ту эпоху? Сегодня вы за белых или за красных?

Отвечу словами моего земляка, прекрасного писателя Алексея Иванова. Он сейчас пишет документальную книгу про Емельяна Пугачева, и когда его спросили, на чьей он стороне, ответ был следующий: «Ни на чьей. Но в каждом отдельном случае я на стороне отважных ».

Только что вышедшую книгу С.Л.Кузьмина «История барона Унгерна : опыт реконструкции».

На сегодня издано множество книг участников белого движения, например, в так называемой «чёрной серии». Не появились ли ещё персонажи, о которых вам бы захотелось написать большое историческое исследование?

Давнособираюсь написать об удивительной жизни лучшего колчаковского генерала, а одновременно - социалиста и поэта, Анатолия Николаевича Пепеляева. Я собрал большой архивный материал о нем, но боюсь начинать работу, которая потребует нескольких лет жизни. Их у меня осталось не так много.

Как на вас повлияло духовное напряжённое общение со своим героем? Не стали ли вы более воинственным?

Воинственность для современного человека - черта психопатическая. В юности я много общался с офицерами, очень уважаю их, но знаю, что они куда менее воинственны, чем, например, футбольные фанаты.

Не стали ли вы буддистом, изучая жизнь своего героя?

Я вообще не религиозен, но буддизм как философская система вызывает у меня глубочайшее уважение. Безотносительно к Унгерну .

На сайте «белое дело» высказывается точка зрения, что Унгерн не был таким уж жестоким, что садизм ему приписывался красной стороной, что вообще шла борьба пиаров , и красный пиар победил, навсегда оболгав «самодержца пустыни» в истории. Поменялась ли ваше отношение к этой тёмной стороне вашего героя в связи с новыми публикациями и исследованиями?

Нет, не поменялось. Более того, в новом варианте книги я уделил больше внимания этой «темной стороне» моего героя. А то нынешние его апологеты готовы превратить барона чуть ли не в ангела. Да, красный террор был несравненно страшнее, но вы же не станете оправдывать убийцу на том основании, что его противник погубил народу еще больше. По подсчетам С.Л.Кузьмина, который относится к Унгерну куда лучше, чем я, на совести барона около трех сотен человек, убитых отнюдь не в бою. Причем среди казненных по его приказу немало женщин и детей. Сожжение виновного заживо - тоже не лучший метод поддержания воинской дисциплины. Обстоятельства, в которых действовал Унгерн , оправдывают его лишь отчасти. Другое дело, что садистом он не был, страдания жертв не доставляли ему удовольствия. Его жестокость проистекала из его идеологии - он считал себя «бичом Божиим », призванным очистить землю от скверны.

Главное, что сделал Унгерн - создание независимой Монголии. Вы были в Монголии недавно. Помнят ли там русского барона?

Помнят, разумеется, но на официальном уровне стараются не вспоминать. Национальная гордость не позволяет признать, что своей независимостью страна обязана чужеземцу. Правда, в последнее время эта ситуация начинает меняться.

Выходила ли в Монголии ваша книга?

Да, под названием «Кто такой был барон Унгерн ».

А как обстоит дело с личностью Унгерна в современном Китае? Предано ли забвению его имя, или там историки пишут свои версии событий?

К сожалению, об этом я ничего не знаю. Знаю только, что до недавнего времени Тайвань не признавал независимость Монголии - все ее граждане имели одновременно и тайваньское гражданство. А Мао Цзедун обращался к Сталину и Хрущеву с просьбой вернуть МНР в состав КНР, но получил отказ. Думаю, что длякитайской историографии все, что связано с Унгерном , тема болезненная. Тем более, что Внутренняя Монголия до сих пор остается частью Китая.

Не обращались ли к вам кинематографисты и режиссёры театра с идеями создать фильм или спектакль об этом незаурядном человеке?

Театральные режиссеры не обращались, а проектов фильма об Унгерне было множество. Лет пятнадцать назад сценарий такого фильма предложил мне написать знаменитый польский режиссер Ежи Кавалерович , позднее такая же идея была у Сергея Сельянова , у Алены Демьяненко , которая экранизировала мой роман «Казароза », еще у нескольких режиссеров и продюсеров, но до дела так и не дошло. Между прочим, в середине 90-х снимать фильм о бароне собирался Ларс фон Триер, но и его замысел остался неосуществленным.

Имя неистового барона окутано мистикой. Вы верите в эту мистику?

В «Буквоед » на презентацию вашей книги пришло очень мало молодых людей. В какие времена к фигуре Унгерна был самый большой интерес? Сегодня интерес стал меньше? Почему?

В СССР интерес к Унгерну был формой протеста против засилья скучной советской бюрократии, в 90-х-следствием надежды, что придет сильная личность и покончит со всем этим бардаком. Сейчас ясно, что никакая сильная личность ни от чего нас не спасет. Да и отношение к Унгерну изменилось. Теперь он стал персонажем массовой культуры, в ней его место рядом уже не с Колчаком и атаманом Семеновым, а с Алистером Кроули и пророчицей Вангой .

Нужно ли, на ваш взгляд, как-то увековечить память нашего соотечественника,изменившего карту мира?

Если в Улан-Баторе поставят памятник Унгерну , я приму это как должное -монголы имеют право закрыть глаза на «темную сторону» его души. Если такой памятник появится в России, это будет для меня дурным знаком. Унгерн - мечтатель-идеалист, воин и палач в одном лице. Разделить эти три его ипостаси невозможно, а ставить памятники палачам у нас все жепока не принято.