Уна и сэлинджер отзывы. Отзывы на книгу. Отрывок из нового романа Фредерика Бегбедера «Уна & Сэлинджер»

8 отзывов

Оценил книгу

Бегбедер с первых же строк романа заявляет, что Сэлинджер - его любимый писатель, то ли таким образом объясняя причину своего интереса к известному автору, то ли оправдываясь за весь тот шлак, которым он обдал читателя в последующие несколько сотен страниц. В принципе, общая фабула произведения проста и банальна: объектом его наблюдения становятся недолгие отношения между Джеромом Сэлинджером и Уной О"Нил, дочкой драматурга Юджина О"Нила и впоследствии женой Чарли Чаплина.

Повествование начинается с того, как Бегбедер, воодушевившись идеей написания книги о Сэлинджере, отправляется в город Корниш, где живет писатель (тут, я думаю, очевидно, кого из этих двух персон можно охарактеризовать данным словом), с целью задать ряд интересующих его вопросов (на тот момент автор "Над пропастью во ржи" еще был жив). Но подъехав уже к самому дому, Бегбедера в последний момент охватывает страх и он упускает возможность пообщаться с Джеромом, чем, возможно, на пару лет продлил жизнь последнего.

Не имея возможности получить доступ хоть к какому-то первоисточнику отношений Сэлинджера и Уны, Бегбедер признает, что описанная история и диалоги в ней его вольная интерпретация. Он пытается представить и спародировать, как бы говорили герои его произведения, но на протяжении всей книги не покидает чувство, что в каждом эпизоде, где Джером и Уна остаются вдвоем, рядом сидит Бегбедер и руками шевеля губы влюбленных, озвучивает за них весь диалог. Сэлинджер, говорящий словами Бегбедера, я вам скажу, выглядит уже не такой привлекательной личностью.

Судьбу самого Сэлинджера, как писателя, он пытается выразить одной простой цепочкой: "влюбленность в Уну - уход на войну - ужасы войны и неспособность прижиться в мирное время выливается в "Над пропастью во ржи" - дальнейшее затворничество". То есть Фредерик просто собрал четыре известных факта о Сэлинджере: Уна, война, Ловец и затворничество, и объединил их одной идеей, подменив весь творческой путь писателя своим однобоким суждением. При этом за весь роман он ни разу не упомянул о "Саге о Глассах", которая по мнению большинства поклонников писателя, все же является более знаковым произведением. Это навевает на мысли, что сам Фред прочитал у Сэлинджера только одну книгу. И, пожалуй, именно неглубокое и несколько примитивное понимание "своего любимого автора" портит впечатление об этом романе больше, чем даже выдуманные истории отношений Сэлинджеры и Уны.

Оценил книгу

Есть книги, которые вызывают неоднозначные чувства вплоть до самой последней странички. Пока не прочитаете последнее слово, не сможете сказать, понравилось ли вам произведение. А есть книги, которые вызывают восторг уже с первых страниц и это чувство не покидает вас на протяжении всего времени. Так вот новую книгу Бегедера я смело отношу ко второй категории. Она замечательная, элегантная, местами ироничная и бесконечно трогательная.

В основе сюжета лежат реальные события. Несколько лет назад эти люди действительно ходили по нашей грешной земле и хранили в своих воспоминаниях невероятную историю любви. Любви сказочной, трогательной и, увы, несчастной. Речь идет об отношениях Уны О`Нил и Джерри Сэлинджера.

Итак, если вы:
1. Романтически настроенная леди;
2. Любите Бегбедера;
3. Любите Сэлинджера;
4. Любите Чаплина и вам интересна его личная жизнь;
5. Вы любите. И это, пожалуй, самый важный пункт.

То вам стоит взять эту книгу в руки и прочесть ее.

В этом романе не только Уна и Джерри. Межу ними удачно вписался и сам Фредерик, который лавирует между строчками и является, как будто бы, неотъемлемой частью истории. Но он не перетягивает одеяло на себя, а прекрасно дополняет историю своими эмоциями и мыслями.

Книга станет для вас источником хорошей музыки, романтического настроения и умеренной дозой французского обаяния.

Надо накапливать воспоминания, чтобы было чем занять свое одиночество

Оценил книгу

Фредерик Бегбедер - примечательная фигура в литературной среде современности. Он не просто популярный писатель, он скандально популярный. Острый на язык, активный левацкий социалист, провокатор и нигилист. После успеха романов «99 франков» и «Любовь живет три года», Бегбедер нацелился на лавры романиста-биографа.

«Уна и Сэлинджер» это биографический роман о взаимоотношениях Уны О’Нилл, дочери Нобелевского лауреате Юджина О’Нилла, и всемирно известного культового писателя Джерома Сэлинджера. Они познакомились в начале сороковых годов. Он - никому неизвестный начинающий писатель и она – шестнадцатилетняя светская львица, юная наследница, красавица и самая популярная дебютантка Нью-Йорка. Шумная компания, река алкогольных коктейлей, откровенные наряды и фривольные разговоры сделали свое дело. Уна навсегда поселилась в сердце Сэлинджера. Он пронесет эту любовь через все военные годы, через годы своего затворничества в лесах Новой Англии, через всю оставшуюся жизнь. Для Уны он лишь просто человек из толпы поклонников. Но, все-таки, она его любила…. Даже не смотря на то, что вышла замуж за вдвое старше себя Чарли Чаплина и родила ему восьмерых детей.

Фредерик Бегбедер за неимением достоверных источников, лишь зная сам факт влюбленности Сэлинджера в Уну, многое «досочинил». Он прописал все диалоги, которые могли бы между ними состояться, сочинил переписку (которая действительно существует в семейных архивах, и в которой отказали Бегбедеру), изобразил участия будущего американского прозаика во Второй мировой войне так достоверно и реально, что создается впечатление, что это полноценная документалистика. На самом деле, это книга с реально когда-то существовавшими героями, но с вымышленными жизненными историями. В ткань повествования врываются мысли самого Бегбедера, его критика и замечания как событий тех дней (войны, политики, расовой дискриминации) так и современности (беженцы, опять же политика, современное искусство и тд.). В этом весь Бегбедер. Ему всегда есть, что сказать.

Эта книга не только о романе Уны и Сэлинджера. Она – зеркало всей эпохи, в котором отражается повседневная жизнь американской «золотой молодежи» для которых контрастом служат сцены из театра военных действий в Европе и их восприятие американцами. Фредерик Бегбедер, вооружившись проверенными историческими источниками, очень достоверно и ярко изобразил пребывание Сэлинджера на войне, его послевоенную депрессию и «синдром ветерана», а также приоткрыл свое виденье причин самоизоляции самого скрытного писателя Америки. Может, это просто еще одна версия? А может, хоть тут Бегбедер сказал правду? В любом случае книга стоит того, чтобы ее прочитать. Пусть это будет еще она версия биографии Сэлинджера, рассказанная Бегбедером.

Оценил книгу

Не захотел Московский книжный клуб читать со мной свежий роман Бегбедера, а зря. Я прочла, в целом осталась довольна, избавившись от предубеждения против модного французского автора. Не скажу, что пущусь теперь читать все его романы только из принадлежности их к французской культуре, но убедилась: умеет и может.

Фредерик не вводит никого в заблуждение, с самого начала устанавливая рамки достоверности происходящего в романе. Мне, любительнице Сэлинджера, интересно было узнать об отношениях Уны и Джерри не только как о факте из биографии классика. Мне, как любительнице истории, интересно было узнать подробнее об американских войсках, в которых сражался Джерри, в Европе, в годы Второй мировой. Чтение "Уны и Сэлинджера" вызывало непритворные эмоции: отчаяние, грусть, сострадание - когда читала Бегбедера о войне; улыбку, грусть светлую, романтическое настроение - когда читала Бегбедера о любви будущего всемирно известного писателя и несостоявшейся актрисы, будущей многодетной матери, супруги Чарли Чаплина. О последнем, кстати, - тоже очень интересно.

Мне было приятно читать этот текст, мне нравилась конструкция романа. Мне кажется, что схвачен образ Сэлинджера, что выдвинутые Бегбедером предположения относительно Сэлинджера могут быть верными. Мне не нравится отношение к женщинам, как к маленьким девочкам, какое есть у автора и его героев: "ангел", "грудки", "зубки" - вот это все. В книге очень много личного, очень много самого Бегбедера, но это не успело надоесть настолько, чтоб я намного снизила оценку. Читатель узнает даже о том, что Бегбедер сам влюблен и скоро женится на девушке, которая моложе его не на один десяток лет. Но, как бы читатель не относился к возрастным мезальянсам, влюбленность автора, кажется, сообщает приятное настроение и его литературному детищу.

Замечательный француз, бородатый Фредерик Бегбедер молчал долгих пять лет. Резонный вопрос, который появлялся у поклонников писателя - чем же ты, пес, занимался все это время? Я тоже задавалась этим вопросом, даже думала, что наши отношения закончились «Французским романом» в 2010, но я ошибалась. Как снег на голову на меня упала новость о новой книге Бегбедера.
И, судя по всему, эта книга (уже даже на основе аннотации) заметно отличалась от всех наркотрипов «99 франков», рассказиков под экстази, рассуждений о сроке годности чувств в книге «Любовь живет три года»… Издатели смело записали его новую книгу «Уна и Селинджер» в раздел биографий и мемуаров, но сделали грандиозную ошибку.
Итак, книга «Уна и Селинджер» повествует нам о любви автора одного из самых популярных романов 20 века Джерома Селинджера и дочке нобелевского лауреата Юджина О’Нила – Уне. Мне всегда казалось, что биографии знаменитостей – это беспроигрышный вариант для малоизвестных писателей стать популярными, но Бегбедер-то уже известен и популярен, зачем ему это? А вот затем, что Фредерик – большой поклонник Сэлинджера, и, к тому же некрофил. Конечно, не в прямом смысле слова – автор сам признается нам, что по уши влюбился в ныне покойную Уну О’Нил. А написать книгу про двух любимых людей (хоть и мертвых) – его законное право.
Книга начинается с того, что Бегбедер в компании двух коллег-журналистов стремится посетить Селинджера. Судя по всему, дело происходит в 2009 году, когда писателю было 90 с лишним лет. Но практически на пороге дома литературного отшельника, что-то у героя Бегбедера щелкает, и он не может набраться смелости позвонить в дверь. В итоге, шанс пообщаться с пока еще живой легендой литературы упущен.
И вот уже в самом начале, из-за этой «невстречи» двух писателей, вы начинаете подозревать что-то неладное… Я вам сразу скажу, что тут не так: Фредерик Бегбедер повзрослел. Оно, в принципе и понятно, дядьке уже 49. Но самое странное, что и сам автор это признает. Едва ли не прямым текстом вам об этом говорит. И становится немного грустно.
И раз уж мы заговорили о возрасте, скажу вам, что далее начинает попахивать «Над пропастью во ржи». Честно, я не люблю эту книгу: читала ее дважды, лет в 12 и затем в 18 – но она меня так и не сумела впечатлить. Мои попытки выяснить, а что собственно в этой книге такого сногшибательного, напоминали одну из серий «Южного парка». И тут, спустя почти десять лет, бородатый француз пишет книгу, в которой есть намек на разгадку «Ловца во ржи». Неожиданно. Но круто. Даже, пожалуй, есть резон перечитать Селинджера.
Не буду раскрывать вам всех деталей сюжета. Но тезисами выделю следующее:
1. Бегбедер написал невероятно взрослую книгу о войне и невероятно детскую книгу о любви.
2. Что касается войны, то стоит отметить еще разок, описания всех ужасов Второй мировой – реально сногшибательны.
3. Некоторые моменты в книге явно обегбедерены. Вот вы читаете про 1940 или 1941 год и тут – пыдыщ – вас переносят в 2001 или 2010, говорят вам про жертв 11 сентября, кровавую свадьбу в Игре Престолов и играющую там внучку Чарли Чаплина, или Рианну. Что возвращает вас в реальность. Как будто автор не хочет максимально делиться с вами воспоминаниями о том времени.
4. Финал книги не про Уну и Селинджера – финал книги о вздымании над головой белого флага и возрасте.
Про белый флаг поясню – Фредерик признается, что пытался выпросить у родственников героев книги настоящие письма, но ему отказали. Таким образом – все, что есть в книге едва ли не авторская выдумка. И письма в том числе. В принципе, именно об этом вам говорят в самом начале – все это чистый факшион (от слов факт и фикшн – выдумка). То есть, любовь вроде бы была, но доказательств вроде как и нет…
Финал книги очень набоковский. Да, собственно, об этом вам тоже говорится на прямую – вот Бегбедер живет в швейцарском отеле, где жил Владимир Владимирович, да цитирует «Память, говори» с намеком на увлечение орнитологией. Говорит нам о синдроме ностальгии без памяти… А также вспоминает «Лолиту». Духа этой нимфетки вообще в книге очень много. Собственно, и заканчивается книга довольно таки лолитизировано, но романтично.
Трудно делить на черное и белое, книгу, которая становится этакими камнем преткновения во всем творчестве Бегбедера. Она не плохая, но и не хорошая. Она просто есть и ее просто нужно прочитать – и поклонникам Селинджера, и поклонникам Чарли Чаплина (его в книге тоже много), и поклонникам Бегбедера. В книге много любви всех возрастов, много памяти и мыслей.
Сначала я немного разочаровывалась, что «Уна и Селинджер» - это не тот Бегбедер, которого я любила и зачитывала до дыр. Но потом пришло смирение и осознание того, что автору давно пора взяться за что-то серьезное (хотя, он как будто этому сопротивляется и пытается немного вернуть нас в прошлое). Говорить об этой книге можно долго, но, если честно, это одна из тех книг, которые обсуждать не хочется вовсе.

Фредерик Бегбедер

Уна & Сэлинджер

С такой же гордостью, с какой моя кошка Кокошка приносит мне на подушку растерзанного, окровавленного, но еще живого воробья, я кладу эту книгу вместе с моим заскорузлым сердцем к ногам мадам Лары Мишели

Are you going to Scarborough fair?

(War bellows blazing in scarlet battalions)

Parsley, sage, rosemary and thyme

(Generals order their soldiers to kill)

(And to fight for a cause they’ve long ago forgotten)

She once was a true love of mine.

Неизвестный йоркширский бард, XVI век

(заключенные в скобки антимилитаристские строчки добавлены Полом Саймоном в 1966 году)

Издательство АЗБУКА®

Это не вымысел

Когда Диане Вриланд задавали вопрос, сколько в ее самых необычайных воспоминаниях фактов, а сколько вымысла, она отвечала: «It’s faction».

Эта книга – чистый faction. Все в ней точно соответствует действительности: персонажи реальны, места существуют (или существовали), факты подлинны, а даты можно проверить по биографиям и учебникам истории. Все остальное вымышлено, и я прошу детей, внуков и правнуков моих героев великодушно простить меня за кощунственное вторжение.

В Соединенных Штатах для подобных романов Труменом Капоте был придуман ярлык: «non-fiction novel». В интервью Джорджу Плимптону в «Нью-Йорк таймс» 16 января 1966 года он определил свой замысел как «повествование, в котором автор использует все приемы художественной литературы, при этом по возможности придерживаясь фактов». На французский это следовало бы перевести как «невымышленный роман». Ужас!

Я предпочитаю «faction», ведь это слово существует и в нашем языке. Оно содержит намек – забавный в наше мирное время – на то, что автор этого повествования мог бы быть кем-то вроде солдата в дозоре или вождя опасного мятежа.

Персонажи этой книги прожили жизни, полные тайн, – что дает простор авторской фантазии. Однако я торжественно заявляю: будь эта история неправдой, я был бы глубоко разочарован.

Весной тысяча девятьсот восьмидесятого года завсегдатаи парка Пали в Нью-Йорке стали свидетелями довольно необычной сцены. У ограды припарковался длинный черный лимузин; было около трех часов пополудни. Шофер распахнул дверцу перед пассажиркой лет шестидесяти, в белом костюме и темных очках. Она медленно вышла из машины, постояла немного, нервно теребя жемчуга на шее, словно молилась, перебирая четки, и направилась в левый угол парка. Неспешно приблизившись к скрытому зарослями водопаду, дама достала из сумочки несколько осколков фарфора. Затем она повела себя более чем странно: опустилась на колени и принялась лихорадочно рыть землю наманикюренными ногтями. Прохожий, поедая хот-дог, мимоходом удивился, зачем эта бродяжка роется в клумбе, а не ищет чем поживиться в мусорном контейнере, расположенном в противоположном конце сквера. В тот момент он не обратил особого внимания, но ему показалось, что она закопала в ямку осколки фарфора и руками утрамбовала сверху холмик, стоя под кустами на четвереньках, как ребенок в песочнице. Обедающие под открытым небом от изумления перестали жевать, когда дама, явно не из простых, поднялась, отряхнула перепачканные землей руки и с достоинством села в свой «кадиллак». Несмотря на темные очки, на лице ее можно было прочесть удовлетворение от хорошо сделанной работы. Она выглядела чудачкой, каких можно встретить порой на улицах Нью-Йорка, особенно с тех пор, как стали общедоступны барбитураты. Шофер захлопнул дверцу, обошел машину, сел за руль, и длинный лимузин бесшумно заскользил к Пятой авеню.

Джерри, введение

Мне хочется рассказать историю. Смогу ли я когда-нибудь рассказать что-нибудь иное, кроме моей собственной истории?

Пьер Дрие Ла Рошель. Гражданское состояние, 1921

В начале 2010-х годов я заметил, что не вижу больше моих ровесников. Я был окружен людьми на двадцать-тридцать лет меня моложе. Моя девушка родилась в год, когда я в первый раз женился. Куда же делось мое поколение? Сверстники исчезали постепенно: большинство было слишком занято работой и детьми; настал день, когда они просто перестали выходить из своих офисов или домов. У меня так часто менялся адрес и телефон, что старые друзья не могли больше со мной связаться; некоторые из них, случалось, умирали; я невольно думал, что эти две трагедии, не иначе, связаны между собой (без меня жизнь останавливается). Отсутствие ровесников в моем окружении имело, возможно, и другую причину: я избегал своего отражения. Сорокалетние женщины пугали меня неврозами, идентичными моим: тут и ревность к молодости, и очерствение сердца, и неразрешимые физические комплексы, и страх, что их больше никто не захочет, если вообще еще хотят. Мужчины же моих лет мусолили воспоминания о былых загулах, пили, ели, толстели и лысели, непрерывно жалуясь кто на жену, кто на одиночество. «Земную жизнь пройдя до половины», люди говорили только о деньгах – особенно писатели.

Я стал самым настоящим геронтофобом. Я изобрел новый вид апартеида: мне было хорошо только с теми, кому я годился в отцы. Общество юнцов обязывало к усилиям по части гардероба, заставляло пересмотреть свою речь и культурный багаж: оно пробуждало меня, воодушевляло, возвращало мне улыбку. Здороваясь, я должен был скользнуть ладонью по ладоням моих юных собеседников, потом, сжав кулак, стукнуть им об их кулаки, после чего ударить себя в левую сторону груди. Простое рукопожатие выдало бы разницу поколений. Приходилось также избегать шуток моего времени: боже упаси, например, сказать, что я умею грести, как Жерар д’Абовиль («Это еще кто?»). Встречая одноклассников, я их не узнавал и, вежливо улыбаясь, поспешно обращался в бегство: мои ровесники решительно были слишком стары для меня. Я как мог избегал обедов с супружескими парами. Светские обязанности страшили меня, особенно сборища сорокалетних в квартирах серо-бурого цвета с ароматизированными свечами. Своим знакомым я не мог простить именно этого: они меня знали. Знали, кто я, а мне это не нравилось. В сорок пять лет я хотел вновь обрести чистоту. Посещал только новенькие бары для отвязной детворы, блестящие чистым пластиком ночные клубы с туалетами без всяких воспоминаний, модные рестораны, о существовании которых мои былые дружки узнавали только через пару-тройку лет, листая «Мадам Фигаро». Мне случалось иногда подцепить девушку, которая вскоре с умилением сообщала мне, что мы с ее матерью отплясывали на одних вечеринках. Единственная уступка старости: я не писал в «Твиттере». Не видел интереса посылать фразы незнакомым людям, когда можно собрать их в книгах.

Признаю, что, отказываясь общаться с ровесниками, я отказывался стареть. Я забыл, что молодиться и быть молодым – не одно и то же. В каждой морщинке на лице ближнего своего видишь собственную смерть в действии. Я искренне полагал, что, якшаясь только с юнцами, знающими скорее о Роберте Паттинсоне, чем о Роберте Редфорде, проживу дольше. Какой-то расизм по отношению к самому себе. Можно играть в Дориана Грея, не пряча на чердаке пагубного портрета: достаточно отрастить бороду, чтобы не видеть больше своего истинного лица в зеркале; бывать время от времени диск-жокеем со своими старыми сорокапятками; носить достаточно широкие футболки, чтобы не было видно растущего животика; не надевать очки для чтения (как будто, если читать книгу, держа ее на вытянутых руках, помолодеешь); снова взять в руки теннисную ракетку и надеть спортивный костюм American Apparel цвета антрацит с белой каймой, позировать для фото в витринах магазинов Kooples , танцевать с серфингистками-малолетками в Blue Cargo на пляже Ильбарриц и каждый день маяться похмельем.

Жанр: ,

Серия:
Возрастные ограничения: +
Язык:
Язык оригинала:
Переводчик(и):
Издательство: ,
Город издания: Москва
Год издания:
ISBN: 978-5-389-10089-3 Размер: 791 Кб

Правообладателям!

Представленный фрагмент произведения размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает чьи-либо права, то .

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше ?

Внимание! Вы скачиваете отрывок, разрешенный законодательством и правообладателем (не более 20% текста).
После ознакомления вам будет предложено перейти на сайт правообладателя и приобрести полную версию произведения.

Описание

Жанр своей новой книги «Уна & Сэлинджер» Ф. Бегбедер с присущим ему стремлением эпатировать определяет как faction, то есть fact плюс fi ction. Факты просты: 1940 год, Нью-Йорк. 21-летний начинающий писатель Джерри Сэлинджер познакомился с 15-летней Уной О’Нил, дочерью известного драматурга. Идиллия продлилась недолго, через несколько месяцев японцы напали на Пёрл-Харбор, Сэлинджер отправился воевать в Европу, а Уна решила попытать счастья в Голливуде. Попробовавшись на роль в фильме Чарли Чаплина, она получила главную роль в его и своей жизни. Сэлинджер честно воевал, потом пробивался сквозь журнальные публикации в большую литературу и наконец создал свою главную вещь – «Над пропастью во ржи». Но Бегбедера интересуют не столько факты, сколько та волшебная встреча героев, которая обернулась разлукой на всю жизнь и все же стала тем, что эту жизнь определяет.

Роман Фредерика Бегбедера «Уна и Сэлинджер» посвящен кратким отношениям будущего великого затворника с будущей женой Чаплина

Текст: ГодЛитературы.РФ
Обложка и фрагмент романа предоставлены издательством «Азбука-Аттикус»

Сам Бегебедер определяет жанр книги как faction – то есть фикшн (fiction), но основанный на реальных фактах. Так что уже стандартное предуведомление о том, что все герои являются плодом воображения автора, а возможные совпадения случайны, в данном случае неуместны. Бегбедер и не думает скрывать, что его Уна – это не кто иная, как Уна O’Нил, 16-летняя на тот момент (1940 год) дочка великого драматурга Юджина О’Нила, которая через три года станет миссис, а впоследствии и леди Чаплин, а его 20-летний Сэлинджер – это будущий великий писатель. И всё, что автор готов сделать – это заявить: «факты подлинны, а даты можно проверить по биографиям и учебникам истории. Все остальное вымышлено, и я прошу детей, внуков и правнуков моих героев великодушно простить меня за кощунственное вторжение».

Впрочем, можно не сомневаться, что расчетливый Бегбедер запасся прощением заранее. Ведь такой экскурс в историю кино и литературы он предпринял не для того, чтобы копаться в грязном белье, а для того, чтобы сказать:

«Любовь взаимная счастлива, но заурядна, любовь галантная мучительна, но возвышенна. Сэлинджер и Уна – это история галантной любви. Чаплин и Уна – самый счастливый брак, какой я знаю. Жизнь, можно считать, состоялась идеально, если прожить и то, и другое, как Уна».

III
Душа несчастливой истории
Актрисы больше чем женщины, а актеры меньше чем мужчины
Трумен Капоте

Если луна круглая и желтая, как ломтик лимона, значит вся жизнь - коктейль. Атлантические волны, мерно дыша, неустанно накатывались и разбивались о песок. Их влажный шелест заглушал звук шагов Джерри и Уны по дощатому настилу в направлении «Мартеллс Тики-бара».
Молчание не так неловко на берегу моря.
Позвольте мне привести здесь фрагмент не изданной на нашем языке новеллы, опубликованной в журнале «Эсквайр» в 1941 году под названием «Душа несчастливой истории». Мне кажется, Дж. Д. Сэлинджер написал в ней то, что подумал об Уне О’Нил, когда впервые увидел ее. В этом тексте он впервые нашел ту интонацию, которую использует в романе «Над пропастью во ржи» десять лет спустя.

Ширли читала косметическую рекламу на стенке автобуса, а когда Ширли читала, у нее слабела нижняя челюсть. Вот в это мгновение, когда у Ширли открылся ротик и разомкнулись губки, она стала самой роковой из роковых женщин Манхэттена. Хоргеншлаг нашел эффективное средство против страшного дракона одиночества, терзавшего ему сердце все время, что он жил в Нью-Йорке. О, какая это была мука! Мука нависать над Ширли Лестер и не иметь права наклониться и поцеловать ее в разомкнутые уста. Какая невыразимая мука!

Повторение слова «мука» - это, возможно, наивная дань повторению слова «ужас» в финале «Сердца тьмы» Конрада.

«Душа несчастливой истории» представляет разные версии несостоявшейся встречи: фразы, которые влюбленный мужчина не способен произнести. «Чтобы написать историю о том, как парень знакомится с девушкой, желательно, чтобы парень познакомился с девушкой». Здесь в одном из вариантов Джастин Хоргеншлаг крадет сумку Ширли, чтобы увидеться с ней снова, его арестовывают и сажают в тюрьму, он пишет ей из камеры пламенные письма, а потом во время мятежа заключенных погибает от пули караульного. Так представляет себе любовь Джерри в двадцать один год, когда ночами мечтает об Уне: любовь прекраснее, когда она невозможна, самая абсолютная любовь не бывает взаимной. Но то, что называют «ударом молнии», существует, это случается каждый день, на каждой автобусной остановке, между людьми, не смеющими друг с другом заговорить. Те, что любят всего сильней, никогда не будут любить взаимно.

Мисс Лестер, для меня очень важно, что я люблю вас. Некоторые думают, будто любовь - это секс и брак, и поцелуи в шесть часов, и дети, и, наверно, оно так и есть, мисс Лестер. А знаете, что я думаю? Я думаю, любовь - это прикосновение и в то же время это не прикосновение.

Последнюю фразу трудно перевести. Сэлинджер пишет: «Love is a touch and yet not a touch», и я не знаю, как передать это выражение. «Любовь - это взять и не взять»? «Дотронуться и не дотронуться»? «Познать и не познать»? «Любовь - это достичь, не достигнув»? Одно могу сказать наверняка: это одно из самых совершенных определений зарождающейся любви, и звучит оно лучше по-английски. Оно напоминает название романа Хемингуэя: To have and to have not.

Именно в «Душе несчастливой истории» Сэлинджер нашел этот стиль нежной самоиронии и впервые вывел своего героя - юного, потерянного, романтического и трогательного, который покорит читателей всего мира в пятидесятые годы. Еще до войны Сэлинджер вынашивал мысль о маленьком человеке в большом городе, о вечном подростке, растерянном и потерянном, эгоцентричном и прозорливом, бедном и свободном, робко влюбленном и во всем разочарованном, который стал абсолютным клише удела человеческого в западном мире двадцать первого века. (Сэлинджер был до крайности горд, что его новеллу напечатал Арнольд Гингрич в «Эсквайре»: он же опубликовал пятью годами раньше три автобиографических текста Скотта Фицджеральда, известные с тех пор под названием «Трещина».) Мы живем сейчас в сэлинджеровскую эру заносчивой неопределенности, обнищавшей роскоши, ностальгического настоящего, конформизма, задолжавшего бунту. Нас томит бесконечная жажда радости, счастья, любви, признания, нежности. Эту жажду не утолить простым потреблением и не утешить религией. Джастин Хоргеншлаг так красиво признался в любви Ширли Лестер, но сначала он украл у нее сумку! Его письмо пришло из тюрьмы. И она не ответила. (В новелле она при- слала вежливый ответ, но в конце мы узнаем, что ее письмо было вымышленным.)

Отныне мир населен страшно независимыми, закомплексованными, неудовлетворенными су- ществами; влюбленными, неспособными любить, овцами, которые не желают быть овцами, однако щиплют травку, предаваясь фантазиям в стороне от стада; короче, идеальными клиентами для Фрейда, Будды, Fashion TV и «Фейсбука».
Джерри Сэлинджер не может предвидеть всего этого печального будущего, однако смутно чувствует приближение чего-то, когда летом 1941 года наносит визит подруге матери Уны О’Нил, Элизабет Мюррей, с братом которой он был знаком в лицее. Он хочет вновь увидеть Уну, ее ангельское личико, высокие скулы, лукавые ямочки и глаза испуганной лани. Его немного раздражает ее «глянец»: в «Сторк-клубе» Уну избрали-таки «Glamour Girl», ее фотография в окружении старичья при галстуках появилась на шестой странице «Нью-Йорк пост», что может быть вульгарнее? Это как если бы сегодня она согласилась поучаствовать в реалити-шоу. Затем «Debutante of the Year» позировала для рекламы, используя громкое имя своего отца: «Волшебный крем для лица „Вудбери“ позволяет Уне О’Нил сохранить всю свою прелесть и свежесть». Пресс-конференция в «Сторке» была одной из худших ошибок в жизни Уны. Шла война - а она позировала с огромным букетом алых роз. Шерман Биллингсли, хозяин «Сторка», сунул ей в руку стакан молока, чтобы не иметь неприятностей с полицией. Один не очень начитанный журналист спросил Уну, чем занимается ее отец… Не моргнув глазом, она ответила: «Он пишет».
Другой журналист: Как он отнесся к вашему избранию Дебютанткой года?
Уна О’Нил: Не знаю и не имею желания его об этом спрашивать.
Еще один журналист: Как вы оцениваете то, что происходит в мире?
Уна О’Нил: Сейчас, когда в разгаре мировая война, мне кажется неуместным высказывать свое мнение в ночном клубе.
Обнаружив ее фото в «Пост», отец сделал лишь одно публичное заявление: «Боже, избавь меня от моих чад!» Затем он написал письмо своему адвокату (который выплачивал содержание Агнес О’Нил): «Уна - не гений, а всего лишь скверная избалованная девчонка, ленивая и пустоголовая, ничего пока не доказавшая, кроме того, что может быть глупее и невоспитаннее большинства своих ровесниц». А следом очень жестокое письмо Уне: «Вся эта реклама вокруг тебя дурно пахнет, если только ты не стремишься стать киноактрисой средней руки, помаячить пару лет на фото в газетах и кануть во мрак своей глупой и бездарной жизни».

Портрет не слишком лестный, тем не менее у Джерри вновь возникают проблемы с дыханием, когда он видит ее на пляже Пойнт-Плезант. Он знает, что она читала Фицджеральда, а как устоять перед хрупкой шестнадцатилетней брюнеткой, читавшей Фицджеральда? Она опять в черном, но на сей раз в брючках и кукольном трико - наряд, говорящий о том, что она не тратит три часа на обдумывание вечернего туалета. В присутствии этой девушки он становится астматиком. Они сидят в баре на берегу моря с Элизабет и Агнес, матерью Уны. От ее детской грации, стройной фигурки, молочно-белой кожи он скрежещет зубами. Он давно заметил, что всякий раз, когда его кто-то умиляет, будь то человек или котенок, он стискивает зубы до боли, как садист. Поначалу дело швах. Представьте себе, что вы it girl из Нью-Йорка и ваша мать представляет вам долговязого доходягу, который шумно дышит и скрежещет зубами. «Мы уже встречались, вы меня не помните?» Нет, она не помнит их первую встречу в «Сторк-клубе». Вопрос, которого ни в коем случае нельзя задавать людям, много бывающим в обществе: «Ты меня помнишь?» Конечно, они не помнят, балда, они же знакомятся с тремя сотнями человек каждый вечер! Джерри убит.

Просмотры: 0