Познакомьтесь с куратором эрмитажа, отстоявшим чучела фабра перед милоновым. Как строится постоянная экспозиция Главного штаба

В октябре 2007 года стартовал проект «Эрмитаж 20/21»: в музее начали устраивать громкие выставки современного искусства, появились его коллекция и постоянная экспозиция. Накануне юбилея мы собрали самый молодой эрмитажный отдел в кабинете заведующего Дмитрия Озеркова.

Проект, призванный привлечь в главный музей страны актуальное искусство, с самого начала был чрезвычайно амбициозным. Выставку «Америка сегодня: выбор Чарльза Саачи», с которой он стартовал в 2007-м, Михаил Пиотровский назвал тогда первым опытом показа «небесспорного» искусства в Эрмитаже. И правда, среди экспонатов были люстра из человеческих и конских волос, крови и экскрементов автора и инсталляция - кукольных котов тошнит. На вернисаже лондонский галерист Чарльз Саачи, взрастивший Дэмиена Херста и , клялся в преданности каждому барочному завитку Зимнего дворца, а Михаил Борисович так объяснял замысел проекта: «Эрмитаж - один из немногих универсальных музеев, чьи энциклопедические коллекции отражают все формы культурного наследия, в разных странах мира и в разные времена. Двадцатый век закончился, и если музей хочет процветать, мы должны также представлять новое, только что созданное, лучшее из того, что мы можем сегодня найти во всем мире».

«Эрмитаж 20/21» должен был связать Петербург с современным художественным процессом, из которого город выпал почти на столетие. Что говорить, если еще в начале 2000-х в коллекции самыми молодыми авторами были Матисс, Пикассо, Кандинский и Малевич. В Париже Лувр соседствует с Центром Помпиду, в Нью-Йорке Метрополитен - с MOMA, в Лондоне помимо Национальной галереи имеется Тейт Модерн. А в Петербурге не было и до сих пор нет музея актуального искусства, и Эрмитаж осознанно (или неосознанно) был вынужден взять на себя и эту функцию. С тех пор и по сегодняшний день город жадно вглядывается в мир сквозь эрмитажное окно, а экспозиции Вима Дельвуа (2009 год), Ильи Кабакова (2010 год) или Сантьяго Калатравы (2012) собирают любителей искусства со всей России. При этом скромный коллектив из восьми сотрудников регулярно поднимает грандиозные медиаволны. Так, «Конец веселья» прокуратура по заявлениям возмущенных граждан проверяла на предмет экстремизма и осквернения христианских святынь. , музей был вынужден обороняться .

При этом не боролся за лидерство в рейтингах цитируемости - просто любая инсталляция в России теперь больше чем инсталляция. Надо признать, что выпускник кафедры истории искусств СПбГУ оказался в нужное время в нужном месте, чтобы прививать городу-музею вкус к новому и постоянно задевать чувства всех кому не лень. В 1999 году Дмитрий пришел в самый престижный Отдел западноевропейского искусства и занял позицию хранителя французской графики. Сложившаяся столетиями традиция позволила бы ему спокойно находиться на этой должности несколько десятилетий, но однажды молодому научному сотруднику, замеченному в интересе к актуальному искусству, предложили сделать доклад о том, как оно демонстрируется в музее. К этому времени в Эрмитаже уже показали Энди Уорхола и Джексона Поллока (2000), Сая Твомбли (2003) и Денниса Хоппера (2007). В итоге краткий спич Озеркова стал, по сути, манифестом: дальше так жить нельзя.

«Критика была довольно жесткой, - вспоминает Дмитрий, - и в конце конференции я подошел к Михаилу Борисовичу и извинился за резкость моих слов. Все это лишь для того, чтобы мы могли понять свои проблемы и улучшить ситуацию». Похоже, директор Государственного Эрмитажа решил помочь Дмитрию в полной мере прочувствовать принцип «критикуешь - предлагай, предлагаешь - действуй» и в 2007 году назначил Озеркова ответственным за проект «Эрмитаж 20/21». Под его руководством была создана рабочая группа, а затем сектор современного искусства, позднее переименованный в отдел.

И тут же новоиспеченный отдел столкнулся с неожиданными для традиционного искусствоведа задачами. Например, проблема всех музейщиков мира - каталогизация и хранение произведений совриска: «Если где-то в Америке в 1962 году была создана инсталляция из макарон, то сейчас она явно уже руинирована. Возникает вопрос, как ее реставрировать, - приводит простой пример Дмитрий, - и мы пионеры в ответах на такие вопросы. В случае с макаронами найдите такие же или изготовьте идентичные из пластика. Главное - не забудьте о замысле художника».

Выставка в Эрмитаже - канонизация для художника

Принятый в 1996 году Госдумой «Закон о музейном фонде РФ» предусматривает, что при поступлении в коллекцию музея объект следует описать в категориях «холст, масло, 150 х 100 см» - с указанием материала, техники, размеров. Тогда что делать с видеоинсталляцией? Как присвоить инвентарный номер цифровому изображению и как быть, если через двадцать лет жесткий диск, на котором оно записано, размагнитится? Бывает, в таких случаях ставят на учет не произведение искусства, а «флешку белого цвета 7 х 1,5 см», на которой оно записано. В Эрмитаже работы, созданные в новейших техниках, о сроках хранения и возможности реставрации которых пока трудно сказать что-то определенное, помещают не в основную коллекцию современного искусства (КСИ), а в так называемую КСИэф, где строчные буквы означают «экспериментальный фонд».

Открывшись в 2012 году после реконструкции, Главный штаб стал штаб-квартирой отдела современного искусства. А кабинет заведующего с восьмиметровыми потолками и видом на Мойку настолько представителен, что министр культуры европейской страны позавидовал бы Озеркову. Соседние выставочные помещения - огромный двухсветный куб и три зала меньшей площади - теперь «закреплены» в музее за временными выставками современного искусства. Но его экспозиции регулярно проходят и в самых разных пространствах Главного штаба, Зимнего дворца, Старого, Малого и Нового Эрмитажа. Внутри огромного музея существует узаконенная феодальная раздробленность - те или иные площади относятся к ведению разных отделов. И поэтому появление редимейд-объекта «Сушилка для бутылок» классика дадаизма Марселя Дюшана в Аванзале Зимнего дворца на выставке Центра Помпиду говорит о дипломатическом таланте Дмитрия.

«Когда я только начал работать над проектом „Эрмитаж 20/21“, мне предложили сформулировать, как мы будем демонстрировать современное искусство. И я принял важное решение: мы не будем показывать его „в белой комнате“, как это обычно делается в галереях по всему миру, - объясняет Озерков свою позицию, - просто потому, что в Эрмитаже есть три миллиона экспонатов, с которыми гораздо интереснее разговаривать, чем с пустым помещением. Поэтому в диалоге с коллекцией старого искусства были выстроены выставки Фрэнсиса Бэкона (2014) и Яна Фабра (2016). А зачастую мы выстраиваем диалог художника еще и с пространством. Например, в 2011 году показали скульптуры Энтони Гормли в залах античного искусства - возникла перекличка его современных отливок с древними мраморными оригиналами. Выставку Ансельма Кифера мы разместили в Николаевском зале, потому что она посвящена поэту Велимиру Хлебникову, предсказавшему революцию. А революция произошла сто лет назад именно в Зимнем дворце. Более того, Временное правительство арестовали в Малой столовой, по соседству с Николаевским залом, где во время Первой мировой войны располагался госпиталь. Такая привязка к месту в данном случае очень важна».

Какими критериями руководствуется Эрмитаж, устраивая выставки современных авторов? Стратегия - в организации монографических экспозиций тех, чьи имена уже признаны, и групповых выставок молодых и многообещающих. «Мы не делаем упор на русских художников по той простой причине, что для этого есть Русский музей, а в нем отдел новейших течений, с которым мы дружим и тесно общаемся, - говорит Дмитрий, - но у нас нет и установки исключительно на западных авторов. Мы стараемся собрать художников, которые войдут в историю или которых мы в нее введем: ведь истории современного искусства не существует, она пишется на наших глазах и с нашим участием. Эрмитаж - все-таки главный музей страны, и выставка в нем - определенная степень канонизации. А для того, кто попадает сюда при жизни, - знак того, что он становится частью истории музея. Неудивительно, что Маркус Люперц, Тони Крэгг, Ансельм Кифер специально создавали работы для персональных экспозиций в Эрмитаже. Мы также не берем выставки, „путешествующие“ из одного музея в другой».

Принципиальная позиция Эрмитажа заключается в том, что музей не покупает работы современных авторов - только принимает в дар от художников и меценатов. Такая политика позволяет избежать обвинений в субъективности выбора: если в собрании нет работ Дэмиена Херста или Джеффа Кунса, то нельзя и сказать, что музей потратил средства на произведение, истинную ценность которого еще должно определить время. При этом отдел отказывает художникам в том, чтобы принять их работы в подарок, опасаясь размыть качества существующей коллекции. Сегодня в нее входят более полутора тысяч экспонатов, в том числе работы Луиз Буржуа, Роберта Раушенберга, Захи Хадид, Энтони Гормли, Ясумасы Моримуры. Постоянная экспозиция современного искусства в Эрмитаже включает в себя инсталляцию Ильи и Эмилии Кабаковых «Красный вагон» и так называемые комнаты художника в Главном штабе: Кабакова, Дмитрия Александровича Пригова, Жака Липшица.

Художники, а также их агенты, дилеры, галеристы методично атакуют Эрмитаж предложениями, и задача Отдела совриска в том, чтобы их оценить. Когда кандидатура автора и идея экспозиции прошли обсуждение на разных уровнях и принято коллегиальное «да», начинается поиск средств на перевозку работ и их страховку, оформление таможенных документов, подготовка дизайна экспозиции, написание текстов для каталога и его печать, организация интервью с художником, его лекций и паблик-токов. Сочетание научной и исследовательской деятельности с практическими навыками в самых разных областях обязательно для всех сотрудников отдела. Хотя у каждого есть своя специализация. Так, заместитель заведующего Марина Шульц - специалист по XIX веку и исследует влияние прошлого на современное искусство. Ксения Малич сосредоточилась на архитектуре и дизайне - она была куратором ретроспектив Сантьяго Калатравы и Захи Хадид. Анастасия Чаладзе изучает наследие русского авангарда и его влияние на художественные практики ХХ века. Даша Панайотти - фотографию, в особенности уличную и любительскую. Нина Данилова отвечает за выставочные блокбастеры. Елисей Захаренков выявляет связи между современным западным искусством и русской философской и религиозной традицией. Нателе Тетруашвили поручено работать с произведениями Ильи Кабакова - в октябре в галерее Tate откроется ретроспектива художника, приуроченная к 100-летию Октябрьской революции и подготовленная совместно с Эрмитажем и Третьяковской галереей.

Дмитрий Озерков с гордостью заявляет, что музей не тратит на организацию выставок современного искусства бюджетных средств: «Налогоплательщики платят только за электричество, которое освещает залы, и за труд эрмитажных работников от научных сотрудников до уборщиц. Все остальные деньги, весьма значительные, музей получает от спонсоров. Мы ежегодно устраиваем приемы для них в Петербурге, Лондоне, Нью-Йорке, в Израиле, где проходят благотворительные аукционы, а место за столом можно приобрести за значительную сумму».

Несмотря на все напряжение, которое сопровождало выставочные проекты братьев Чепмен и Яна Фабра, Дмитрий Озерков верит, что отношение к совриску в России рано или поздно изменится: «Мы все скоро успокоимся, когда поймем: актуальное искусство - часть нашей жизни, от которой никуда не деться, как и от компьютеров, мобильных телефонов и Интернета. Тогда мы придем к выводу, что в нем лучше начать разбираться». Так победим!

Текст: Виталий Котов

Фото: Антон Рудзат, П.С. Демидов, С.В. Покровский, И.Э. Регентова, Л.Г. Хейфец (© Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, 2017)

Почему искусство ХХ и XXI веков постоянно обращается к своим истокам? Как художники древности предвосхитили открытия нового времени? И почему надо смотреть в прошлое, чтобы увидеть будущее? На эти вопросы заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа Дмитрий Озерков ответит на открытой лекции «Современное искусство в свете классического»

На прошлой неделе мастер-класс для студентов факультета «Арт-менеджмент и галерейный бизнес» провел известный искусствовед и куратор, заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа Дмитрий Озерков. Он рассказал о проекте «Эрмитаж 20/21», о современном искусстве в классическом музее, громких выставках и эрмитажных котах.

В пятницу, 18 мая, в учебном центре RMA мастер-класс для студентов всех групп факультета «Арт-менеджмент и галерейный бизнес» проведет Дмитрий Озерков - известный искусствовед и куратор, заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа, руководитель проекта «Эрмитаж 20/21». Тема: «Современное искусство в классическом музее».

Врачи называют это осенним обострением. Я же смотрю на это со своей музейной позиции: если ты делаешь хорошую выставку, но о ней никто не пишет, значит ее не обязательно было делать. Благодаря выставке Фабра мы стали говорить о проблеме защиты животных, о свободе художника и о том, как старое искусство показывать с новым. Я действительно рад, что общество обсуждает искусство, а не новый айфон.

А вас необходимость убеждать общество в праве на существование современного искусства не отвлекает? Все эти разговоры с прессой, хештег в инстаграме . Или это новая реальность, в которой куратор должен постоянно защищать свою позицию, вместо того чтобы тратить это время на пятилетние планы?

Ответ на ваш вопрос - в сфере разделения публичного и непубличного, это личный выбор каждого. Я не очень публичный человек, но вынужден иметь фейсбук и инстаграм .

Инсталляция «Карнавал мертвых дворняг» на выставке «Ян Фабр: Рыцарь отчаяния - воин красоты»

Давайте поговорим о Фабре. Он у вас разбросан по Главному штабу и Зимнему дворцу. Во всех своих интервью вы утверждаете, что выставочное пространство накладывает новые смыслы, преображает экспонаты. Можно ли сказать, что в Главном штабе вы показываете Фабра, а в Зимнем дворце все-таки другой акцент: вы демонстрируете работы классиков, но с помощью Фабра?

Мы позвали Яна Фабра в Эрмитаж, чтобы он предложил свой собственный проект. Никакого диктата в работе с художниками у нас нет, и спорить мы начинаем, только если они предлагают сделать что-то невозможное. Для Фабра важна энтомология - жуки и бабочки присутствуют во многих его проектах. И два крыла Эрмитажа он увидел как два крыла бабочки, пришпиленной колонной к Дворцовой площади. С этой темы все началось, и она стала доминантой - так мы и решили, что делаем две экспозиции.

На пресс-конференции, посвященной московскому , вы отмечали, что в столице физически нет пространств, чтобы показывать современное искусство. Все, чем Москва сейчас располагает, - это маленькие комнатки ну и площадка перед «Гаражом». Сейчас в городе строят аж пять музеев - V-A-C на «Красном Октябре», расширяют Третьяковку и Пушкинский, собираются возводить ГЦСИ на Ходынке и ваш Эрмитаж на ЗИЛе. Изменится ли от этого ситуация?

Мне действительно кажется, что пространство задает тон, и удивительно, что в Москве нет подходящих залов. В Эрмитаже пространство - не просто размер залов и цвет стен. Это еще и дух старой коллекции, тема царского дворца, тема революции. Весь этот контекст накладывается на шедевры внутри, и этим Эрмитаж, конечно же, уникален. Мы построим филиал в Москве, но ничего такого там не будет.

Проект филиала Эрмитажа на территории ЗИЛа

- А чем вообще ваша работа как куратора проектов современного искусства Эрмитажа будет отличаться в Москве?

Москва - очень прямой город, который требует окрасить любое высказывание в яркие тона, объяснить, на какой ты стороне. А в Петербурге можно размышлять, не высказывая идей, писать текст, не публикуя. В этом суть Петербурга, а Москва хочет всегда четких заявлений - большими буквами, - и оттого приходится делать что-то радикальнее, мимо тонкого публика может пройти мимо. Так нам кажется, но, может быть, мы ошибаемся.

Как ни странно, в Москве многого нет - и пока я, скажем так, собираю заявки, спрашиваю представителей вашей культурной жизни о том, что интересно было бы показать в столице. В любом случае мы обязательно будем привозить и петербургских художников. Это в некотором смысле наша миссия.

Дмитрий Озерков на выставке Фабра

А можете сформулировать, какая идея стоит за программой «Эрмитаж 20/21», в рамках которой музей формирует и экспонирует свою коллекцию современного искусства?

Эрмитаж всегда собирал современное искусство - все классическое искусство когда-то было современным. Екатерина, Николай Первый, Павел Первый - все они покупали работы современников. Живописец Серов, который очень популярен сейчас, писал Николая Второго в Зимнем дворце. Диалог с современным искусством для Эрмитажа никогда не прекращался, и уже в конце 1920-х годов была создана отдельная комната современного искусства. Потом, когда расформировывали ГМНЗИ, московские музеи, находившиеся ближе к власти, побоялись взять большие скандальные холсты. А хранители Эрмитажа принимали их на свой страх и риск. Так в Эрмитаже появился, например, «Танец» Матисса. В 1990-х показали Уорхола, потом Поллока.

Когда меня пригласили возглавить проект «Эрмитаж 20/21», я предложил прописать четкую стратегию: показывать фотографии после живописи, а потом, например, текстиль. Главное правило - чтобы следующая выставка отличалась от предыдущей. Фабр идет после «Реализмов», которые были совершенно прямолинейные и сухие, а Фабр - барочный проект. Мы делаем выставки с постоянной сменой декораций, ведь Эрмитаж - как большой театр.

Если раньше музей был академическим пространством, где объяснялось, что есть формации, есть надстройки над ними - искусство Древнего Египта, Нового времени, современное, - то сейчас музей понимается иначе. Сегодняшний музей - это собрание шедевров, место красивое, великое и важное. Разные экспонаты могут быть не связаны друг с другом: на потолке зала Ван Дейка, например, написан герб императорской России - это часть истории места. Гениальность Фабра в том, что он интерьер музея прочитал как сцену, увидел в этом великую и бесконечно пышную декорацию и сыграл в нее очень умно и по-разному. Но вскоре Фабр уйдет, выставка закроется, и в залах все будет по-старому.

Фабр увидел Эрмитаж как бабочку, писатель и хранитель отдела гравюры Эрмитажа Аркадий Ипполитов говорит, что это ковчег, который сохраняет все. А как его воспринимаете вы?

Для меня Эрмитаж - это империя. Каждая империя стремится захватить море, и Эрмитаж тоже строится вокруг площади, которая чем-то напоминает море, и захватывает близлежащие здания - своеобразные колонии. Это империя не в смысле доминирования, но в смысле распространения собственного языка, собственного фильтра культуры. Благодаря последнему мы можем спокойно говорить о разных вещах, никого не оскорбляя: о России, о военных министерствах, о революции, о древнерусской культуре и о современном искусстве. Но как только кто-нибудь в очередной раз намеренно снимает эту линзу, происходит как раз оскорбление чувств.

- Какие у вас вообще амбиции?

Я счастливый человек: всю жизнь делаю только то, что мне интересно и не гонюсь за количеством проектов. Мы делаем всего 3–4 выставки в год, посвященные современному искусству, притом что Эрмитаж открывает в среднем выставку в неделю.

Дмитрий Юрьевич Озерко́в (род. 26 января , Ленинград) - российский искусствовед, куратор, заведующий Отделом современного искусства Государственного Эрмитажа , руководитель Проекта «Эрмитаж 20/21 » (2007-настоящее время), хранитель французской гравюры XV-XVIII вв. Государственного Эрмитажа (1999-настоящее время).

Биография

Родился в Ленинграде. Занимался в Эрмитаже у Д. А. Мачинского . Учился в Санкт-Петербургском государственном университете у И. Д. Чечота . Стажировался в Берлине , Париже , Лондоне , Нью-Йорке , Иерусалиме , Вильямстауне , Фрибуре . Кандидат философских наук (специальность - «Эстетика»), Санкт-Петербургский государственный университет , ( , научный руководитель - доктор философских наук, проф. Е. Н. Устюгова).

Как общественный деятель успешно руководит противоречивым проектом «Эрмитаж 20/21 », важным эпизодом в развитии которого стало проведение выставки «Манифеста 10», воспринятой многими как этапное событие культурной ориентации на Запад в условиях национально-патриотического курса современной культурной политики России . C 2011 года входит в Топ-50 самых влиятельных лиц в российском искусстве по версии журнала «Артхроника» .

Награды

Призер конкурса «Пропилеи» журнала Новый мир искусства в номинации «Лучший арт-критик года» (2000)

Книги и статьи

Дмитрий Озерков. Воспитание Амура. СПб., Изд-во Государственного Эрмитажа, 2006
Dimitri Ozerkov, Satish Padiyar. The Triumph of Eros: Art and Seduction in 18th Century France. London, Fontanka Publishers, 2007. ISBN 978-0954309572
Dimitri Ozerkov. Catherine II et les Loges de Volpato. In: Giovanni Volpato. Les Loges de Raphaël et la Galerie du Palais Farnèse. Ed. Annie Gilet. Tours, Silvana éditoriale, 2007, p. 75-86. ISBN 97888-3660804-1
Dimitri Ozerkov. Jakob Philipp Hackert’s Russian associates. In: Europa Arkadien. Jakob Philipp Hackert und die Imagination Europas um 1800. Hg. von Andreas Beyer, Lucas Burkart, Achatz von Müller und Gregor Vogt-Spira. Göttingen, Wallstein Verlag, 2008, p. 147-163. ISBN 978-3-8353-0308-9 (2008)
Dimitri Ozerkov. La bibliothèque d’architecture de Catherine II. Premières observations. In: Bibliotheques d’architecture. Architectural libraries. Ed. Olga Medvedkova. Paris, INHA/Alain Baudry et Cie, 2009, p. 183-210. ISBN 978-2-35755-006-3
Dimitri Ozerkov. Das Grafikkabinett Heinrich von Brühls. In: Bilder-Wechsel. Sächsisch-russischer Kulturtransfer im Zeitalter der Aufklärung. Hg. von Volkmar Billig u.a. Köln/Weimar/Wien, 2009, S. 151-220. ISBN 978-3412204358
Dimitri Ozerkov, Patricia Ellis. Newspeak. British Art Now. Exhibition catalogue. London: Booth-Clibborn Editions, 2009, 124 p.
Dimitri Ozerkov. Jeder für sich und Gott gegen alle. In: Misericordia. Exhibition catalogue. Prism, West Hollywood CA, 2010, p. 30-34.
Dimitri Ozerkov. Anna Trofimova: Antony Gormley. Still Standing. Exhibition catalogue. London, 2011, 128 p.
Dimitri Ozerkov and others. Dmitri Prigov: Dmitri Prigov. Exhibition catalogue for 54th Venice Biennale of Contemporary Art. Venezia, 2011, 384 p.

Статьи, доступные онлайн

Напишите отзыв о статье "Озерков, Дмитрий Юрьевич"

Примечания

Отрывок, характеризующий Озерков, Дмитрий Юрьевич

– Пг"авда, чог"т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г"остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог"ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг"а велено пг"иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.

Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября.русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.

Анна Матвеева

Дмитрий Озерков отвечает за актуальное искусство в главном классическом музее России. Именно он инициировал создание сектора современного искусства Эрмитажа. Потом придумал проект «Эрмитаж 20/21». Он курировал выставки молодого американского искусства «Америка сегодня» и британского - «Новояз», выставки Чака Клоуза, Вима Дельвуа, Генри Мура и других мастеров современного искусства. В конце этого года проект «Эрмитаж 20/21» откроет собственные залы в обновленном здании Главного штаба. В параллельной программе нынешней Венецианской биеннале Эрмитаж под кураторством Озеркова представит большую выставку Дмитрия Александровича Пригова. О своих громадных планах рассказал Анне Матвеевой.

В: Дмитрий, давай начнем с выставки Пригова, которая откроется в университете Ка’ Фоскари 31 мая, за день до открытия Венецианской биеннале.
О: История проекта такова. Фонд Пригова обратился к Эрмитажу с предложением принять в дар работы художника. Дальше выяснилось, что у Пригова были связи с Венецианским университетом. Они были заинтересованы сделать выставку. Я поговорил с Пиотровским и сказал, что, по моему мнению, выставку нужно делать именно в период биеннале. Для меня, как куратора, сложная, но важная задача - показать свое видение Пригова. Мы знаем Пригова-поэта, Пригова-художника, Пригова-имиджевого персонажа, Пригова, читающего о «милицанере», но Пригова-человека мы не знаем, он растворяется в этих имиджах. Все свои человеческие эмоции - «я боюсь», «я болею» - он тут же перекидывал на персонажа, и уже персонаж болел или боялся. В современном мире обычно есть автор и есть его работа. Есть Дэмиан Херст, он создал бриллиантовый череп. Есть Юрий Злотников, он нарисовал свои картины. А в случае Пригова эта связь не работает, она атакована и разрушена им самим, мосты между человеком и произведением сожжены. Для меня суть Пригова - в остроумном разрушении фигуры автора, дезориентировании читателя. Интрига выставки - найти этого человека, вывести его на чистую воду. Я уверен, что об этом можно будет рассказать на интернациональном языке.

В: Выставка будет показана в России?
О: Обязательно. Ведь это вещи из нашей, эрмитажной коллекции. Но не раньше 2012 года. Выставка состоит из графических работ, а графика после того, как где-то была показана, должна отлежаться - это обязательное правило. Я начинал как куратор графики, и мне это хорошо известно. Выставлялась графика, скажем, три месяца - должна отлежаться шесть.

В: Вернемся к Эрмитажу. Только что в рамках проекта «Эрмитаж 20/21» открылась выставка Генри Мура. Каковы дальнейшие планы проекта?
О: Планов много. Мы хотим показать что-то из немецкого искусства, сделать действительно хорошую, серьезную выставку, показать такие имена, как Георг Базелиц, Зигмар Польке, Герхард Рихтер, Йорг Иммендорф. Я каждый день смотрю несколько предложений выставок. Что-то поступает в дирекцию, что-то напрямую мне. В ближайшее время мы показываем выставку Анни Лейбовиц. У нее тревел-шоу, около 200 работ, выставка ездит по всему миру, к нам она приедет из Австралии, от нас поедет в Москву. Но мы не показываем все это шоу. Мы делаем собственный кураторский отбор, из двухсот работ мы выбрали примерно половину. Этот отбор - сложный процесс, в нем принимают участие Анни Лейбовиц, ее куратор, наш куратор - это эрмитажный взгляд на Анни Лейбовиц. Я не хочу сказать, что ее отбор хуже нашего, но мы имеем право выбирать, и это прекрасное право. Дальше в конце сентября будет Энтони Гормли в античных залах Эрмитажа: вторжение современного скульптора в святую святых - в экспозицию античного отдела. Конечно, мы хотим сделать что-то с русским искусством. Давно хотим, некоторые планы уже были и провалились, потому что русское искусство развивается быстрее, чем мы можем его репрезентировать. Но тем не менее мы очень хотим сделать русский проект, какой-то эрмитажный взгляд на это русское безумие.

В: Ты все время говоришь «мы». Ты не чувствуешь определенного растворения себя в институции?
О: В Эрмитаже есть такая традиция - говорить «мы, Эрмитаж». Это не я придумал. Я приду и уйду, а Эрмитаж остается. Я работаю по контракту с Эрмитажем, и когда я что-то говорю от имени Эрмитажа, то это решение Эрмитажа, комитета, комиссии и так далее. Естественно, я стараюсь лоббировать то, что мне интересно, стараюсь, чтобы мои интересы превращались в интересы Эрмитажа. Но в этом нет никакой личной выгоды. Скорее стремление показать Эрмитажу, что я знаю правильный ход в этой партии шахмат. Примите это и скажите, что это ваш ход. Я не работаю над проектом «Озерков», я работаю над проектом «Эрмитаж».

В: Тебе едва тридцать, но ты уже в топе мировых музейных кураторов, у тебя прекрасные связи, высокий статус. Это дал тебе Эрмитаж или, наоборот, это то, что ты принес Эрмитажу?
О: У Эрмитажа было не очень много связей в мире современного искусства. Те связи, которые есть сейчас, конечно, изначально мои, но я с удовольствием использую их для Эрмитажа. С другой стороны, директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский очень поддерживает эти начинания - без его воли и желания ничего этого бы не было, я бы по-прежнему занимался старой графикой. Но он понимает, что за современным искусством будущее, что если ты не занимаешься современным искусством, ты пропадаешь, проваливаешься.

В: Эрмитаж - огромный классический музей, у него свой формат. Тебе в нем комфортно? Например, ты входишь в экспертный совет «Инновации», там победила группа «Война». Понятно, что «Война» никогда не будет выставлена в Эрмитаже. У тебя не возникает внутреннего конфликта?
О: Я понимаю, что какие-то вещи я не могу показать в Эрмитаже. И даже не хочу. Эрмитаж - это рама. Большая, барочная, позолоченная, в которую что-то входит, а что-то никак не вписывается. Я понимаю, что даже если я пролоббирую и продавлю выставку группы «Война» в Эрмитаже, это будет плохо смотреться, это произведение, не соответствующее раме. В Эрмитаже есть некий уровень этикета: все-таки Эрмитаж - это дворец. Во дворце полагается ходить в мундире или платье. Ты не можешь там бегать голым, не можешь ходить в шубе, не можешь тащить за собой мешки - есть правила поведения во дворце. Дворец - это не театр и не галерея. С этим приходится мириться. Для нас строится Главный штаб, где у нас будет больше экспозиционной свободы. Но пока мы работаем в Зимнем дворце, мы счастливы, что у нас есть возможность вслушаться в старую архитектуру, старую экспозицию, сыграть в игру с этим пространством. Сейчас мне интересно изучать этот формат большого классического музея. Я понимаю, что этот музей умнее и интереснее каких-то моих задач. В этом музее огромное количество неисследованных стратегий, возможностей, ходов. Мне сейчас было бы интересно для разнообразия сделать выставку старого, классического искусства - сделать иначе, чем это обычно делается. Те, кто живет в Петербурге, нередко даже не понимают уровня Эрмитажа: ну есть у нас Эрмитаж и есть. На самом деле это охрененный музей уровня Лувра или еще круче. В самих зданиях, в размещении работ - бесконечное количество разных систем и логик. Это сложнейший конструкт, и он на нас влияет: проходя по залам Эрмитажа, мы поддаемся их ритму, архитектура задает нам ритм. Мне интересно было бы сделать проект о физиологии восприятия, которую создает Эрмитаж.