Анализ «Господин из Сан-Франциско» Бунин. Сан-франциско

Рассказ Бунина «Господин из Сан – Франциско» повествует о том, что все обесценивается перед фактом смерти. Человеческая жизнь подвластна тлению, она слишком коротка, чтобы растрачивать ее напрасно, и главной идеей этого поучительного рассказа, является осмысление сущности людского бытия. Смысл жизни героя этого рассказа заключается в его уверенности, что на имеющееся богатство можно купить все, но судьба решила иначе. Предлагаем анализ произведения «Господин из Сан – Франциско» по плану, материал пригодится при подготовке к ЕГЭ по литературе в 11 классе.

Краткий анализ

Год написания – 1915 г.

История создания – В витрине магазина, Бунин случайно обратил внимание на обложку книги Томаса Манна «Смерть в Венеции», это послужило толчком для написания рассказа.

Тема – Противоположности, окружающие человека повсюду, являются главной темой произведения – это жизнь и смерть, богатство и нищета, власть и ничтожность. Все это отражает философию самого автора.

Композиция – Проблематика «Господина из Сан – Франциско» заключает в себе как философский, так и социально – политический характер. Автор размышляет о бренности бытия, об отношении человека к духовным и материальным ценностям, с точки зрения различных слоев общества. Завязка рассказа начинается с путешествия господина, кульминационным моментом является его неожиданная смерть, и в развязке повести автор размышляет о будущем человечества.

Жанр – Рассказ, представляющий собой содержательную притчу.

Направление – Реализм. В истории Бунина приобретает глубокий философский смысл.

История создания

История создания рассказа Бунина относится к 1915 году, когда он увидал обложку книги Томаса Манна. После этого он гостил у своей сестры, вспомнил обложку, почему-то она вызвала у него ассоциацию со смертью одного из отдыхающих американцев, случившуюся во время отдыха на Капри. Тут же к нему пришло внезапное решение описать этот случай, что он и сделал за максимально короткий срок – рассказ был написан всего лишь за четыре дня. За исключением умершего американца, все остальные факты в рассказе являются полностью вымышленными.

Тема

В «Господине из Сан – Франциско» анализ произведения позволяет выделить основную мысль рассказа , которая заключается в философских размышлениях автора о смысле жизни, о сущности бытия.

Критики восторженно отнеслись к творению русского писателя, по – своему интерпретировав суть философского рассказа. Тема рассказа – жизнь и смерть, нищета и роскошь, в описании этого героя, зря прожившем свою жизнь, отображает мировосприятие всего общества, разделенного на классы. Высшее общество, обладающее всеми материальными ценностями, имеющие возможность купить все, что только продается, не имеют самого главного – духовных ценностей.

На корабле танцующая пара, изображающая искреннее счастье – тоже фальшивка. Это актеры, которых купили, чтобы они сыграли любовь. Нет ничего настоящего, все искусственное и напускное, все купленное. И сами люди фальшивы и лицемерны, они безлики, в чем и заключается смысл названия этого рассказа.

И господин не имеет имени, жизнь его бесцельна и пуста, он не несет никакой пользы, только пользуется благами, созданными представителями другого, низшего класса. Он мечтал купить все, что только возможно, но не успел, судьба распорядилась по-своему, и отняла у него жизнь. Когда он умирает, никто о нем и не вспоминает, он доставляет лишь неудобства окружающим, в том числе, и своей семье.

Суть в том, что он умер – и все, ему не нужны никакие богатства, роскошь, власть и почет. Ему все равно где лежать – в роскошном инкрустированном гробу, или в простом ящике из-под содовой. Жизнь прошла зря, он не испытывал настоящих, искренних человеческих чувств, не знал любви и счастья, в поклонении золотому тельцу.

Композиция

Повествование рассказа делится на две части : как господин плывет на корабле к побережью Италии, и путешествие этого же господина обратно, на том же корабле, только уже в гробу.

В первой части герой пользуется всеми возможными благами, что можно купить за деньги, у него все самое лучшее: и номер в отеле, и изысканные блюда, и все прочие прелести жизни. Денег у господина столько, что он задумал путешествие на два года, вместе со своей семьей, женой и дочкой, которые тоже ни в чем себе не отказывают.

Но после кульминационного момента, когда героя настигает внезапная смерть, все резко меняется. Хозяин отеля даже не разрешает положить труп господина в его номере, выделив для этой цели самый дешевый и незаметный. Даже нет приличного гроба, в который можно положить господина, и его кладут в обычный ящик, являющийся тарой для каких-то продуктов. На корабле, где господин блаженствовал на палубе среди высшего общества, место ему находится лишь в темном трюме.

Жанр

«Господин из Сан – Франциско» кратко можно охарактеризовать как жанр рассказ а, но этот рассказ наполнен глубоким философским содержанием, и отличается от остальных бунинских произведений. Обычно, у Бунина рассказы содержат описание природы и природных явлений, поражающих своей живостью и реалистичностью.

В этом же произведении есть главный герой, вокруг которого и завязан конфликт этого рассказа. Его содержание заставляет задуматься о проблемах общества, о его деградации, превратившемся в бездуховное меркантильное существо, поклоняющихся лишь одному идолу – деньгам, и отрекшимся от всего духовного.

Весь рассказ подчинен философскому направлению , и в сюжетном плане – это поучительная притча, дающая урок читателю. Несправедливость классового общества, где низшая часть населения прозябает в нищете, а сливки высшего общества бессмысленно прожигают жизнь, все это, в конце концов, ведет к единому финалу, а перед лицом смерти равны все, и бедные, и богатые, от нее нельзя откупиться никакими деньгами.

Рассказ Бунина «Господин из Сан-Франциско» по праву считается одним из самых выдающихся произведений в его творчестве.

Господин из Сан-Франциско — имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил — ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения. Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствия, на путешествие во всех отношениях отличное. Для такой уверенности у него был тот довод, что, во-первых, он был богат, а во-вторых, только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет. До этой поры он не жил, а лишь существовал, правда, очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее. Он работал не покладая рук, — китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! — и наконец увидел, что сделано уже много, что он почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец, и решил передохнуть. Люди, к которым принадлежал он, имели обычай начинать наслаждение жизнью с поездки в Европу, в Индию, в Египет. Положил и он поступить так же. Конечно, он хотел вознаградить за годы труда прежде всего себя; однако рад был и за жену с дочерью. Жена его никогда не отличалась особой впечатлительностью, но ведь все пожилые американки страстные путешественницы. А что до дочери, девушки на возрасте и слегка болезненной, то для нее путешествие было прямо необходимо: не говоря уже о пользе для здоровья, разве не бывает в путешествиях счастливых встреч? Тут иной раз сидишь за столом и рассматриваешь фрески рядом с миллиардером. Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный. В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и тем, что люди в его годы чувствуют особенно тонко, — любовью молоденьких неаполитанок, пусть даже и не совсем бескорыстной; карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество, где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие рулетке, третьи тому, что принято называть флиртом, а четвертые — стрельбе в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю; начало марта он хотел посвятить Флоренции, к страстям господним приехать в Рим, чтобы слушать там Miserere; входили в его планы и Венеция, и Париж, и бой быков в Севилье, и купанье на английских островах, и Афины, и Константинополь, и Палестина, и Египет, и даже Япония, — разумеется, уже на обратном пути... И все пошло сперва прекрасно. Был конец ноября, до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно. Пассажиров было много, пароход — знаменитая «Атлантида» — был похож на громадный отель со всеми удобствами, — с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой, — и жизнь на нем протекала весьма размеренно: вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фланелевые пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодной свежестью океана, или играть в шеффльборд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в одиннадцать — подкрепляться бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались отдыху; все палубы были заставлены тогда длинными камышовыми креслами, на которых путешественники лежали, укрывшись пледами, глядя на облачное небо и на пенистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в пятом часу их, освеженных и повеселевших, поили крепким душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубными сигналами о том, что составляло главнейшую цель всего этого существования, венец его... И тут господин из Сан-Франциско спешил в свою богатую кабину — одеваться. По вечерам этажи «Атлантиды» зияли во мраке огненными несметными глазами, и великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных подвалах. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего человека чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своем мундире с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев; на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой, сирена, но немногие из обедающих слышали сирену — ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в двухсветной зале, празднично залитой огнями, переполненной декольтированными дамами и мужчинами во фраках и смокингах, стройными лакеями и почтительными метрдотелями, среди которых один, тот, что принимал заказы только на вина, ходил даже с цепью на шее, как лорд-мэр. Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из Сан-Франциско. Сухой, невысокий, неладно скроенный, но крепко сшитый, он сидел в золотисто-жемчужном сиянии этого чертога за бутылкой вина, за бокалами и бокальчиками тончайшего стекла, за кудрявым букетом гиацинтов. Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью — крепкая лысая голова. Богато, но по годам была одета его жена, женщина крупная, широкая и спокойная; сложно, но легко и прозрачно, с невинной откровенностью — дочь, высокая, тонкая, с великолепными волосами, прелестно убранными, с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием и с нежнейшими розовыми прыщиками возле губ и между лопаток, чуть припудренных... Обед длился больше часа, а после обеда открывались в бальной зале танцы, во время которых мужчины, — в том числе, конечно, и господин из Сан-Франциско, — задрав ноги, до малиновой красноты лиц накуривались гаванскими сигарами и напивались ликерами в баре, где служили негры в красных камзолах, с белками, похожими на облупленные крутые яйца. Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях, пароход весь дрожал, одолевая и ее, и эти горы, — точно плугом разваливая на стороны их зыбкие, то и дело вскипавшие и высоко взвивавшиеся пенистыми хвостами громады, — в смертной тоске стенала удушаемая туманом сирена, мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения внимания вахтенные на своей вышке, мрачным и знойным недрам преисподней, ее последнему, девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, — та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени; а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, цедили коньяк и ликеры, плавали в волнах пряного дыма, в танцевальной зале все сияло и изливало свет, тепло и радость, пары то крутились в вальсах, то изгибались в танго — и музыка настойчиво, в сладостно-бесстыдной печали молила все об одном, все о том же... Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, бритый, длинный, в старомодном фраке, был знаменитый испанский писатель, была всесветная красавица, была изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством следили и которая не скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и все выходило у них так тонко, очаровательно, что только один командир знал, что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном, то на другом корабле. В Гибралтаре всех обрадовало солнце, было похоже на раннюю весну; на борту «Атлантиды» появился новый пассажир, возбудивший к себе общий интерес, — наследный принц одного азиатского государства, путешествующий инкогнито, человек маленький, весь деревянный, широколицый, узкоглазый, в золотых очках, слегка неприятный — тем, что крупные усы сквозили у него как у мертвого, в общем же милый, простой и скромный. В Средиземном море шла крупная и цветистая, как хвост павлина, волна, которую, при ярком блеске и совершенно чистом небе, развела весело и бешено летевшая навстречу трамонтана... Потом, на вторые сутки, небо стало бледнеть, горизонт затуманился: близилась земля, показались Иския, Капри, в бинокль уже виден был кусками сахара насыпанный у подножия чего-то сизого Неаполь... Многие леди и джентльмены уже надели легкие, мехом вверх шубки; безответные, всегда шепотом говорящие бои-китайцы, кривоногие подростки со смоляными косами до пят и с девичьими густыми ресницами, исподволь вытаскивали к лестницам пледы, трости, чемоданы, несессеры... Дочь господина из Сан-Франциско стояла на палубе рядом с принцем, вчера вечером, по счастливой случайности, представленным ей, и делала вид, что пристально смотрит вдаль, куда он указывал ей, что-то объясняя, что-то торопливо и негромко рассказывая; он по росту казался среди других мальчиком, он был совсем не хорош собой и странен, — очки, котелок, английское пальто, а волосы редких усов точно конские, смуглая тонкая кожа на плоском лице точно натянута и как будто слегка лакирована, — но девушка слушала его и от волнения не понимала, что он ей говорит; сердце ее билось от непонятного восторга перед ним: все, все в нем было не такое, как у прочих, — его сухие руки, его чистая кожа, под которой текла древняя царская кровь; даже его европейская, совсем простая, но как будто особенно опрятная одежда таили в себе неизъяснимое очарование. А сам господин из Сан-Франциско, в серых гетрах на ботинках, все поглядывал на стоявшую возле него знаменитую красавицу, высокую, удивительного сложения блондинку с разрисованными по последней парижской моде глазами, державшую на серебряной цепочке крохотную, гнутую, облезлую собачку и все разговаривавшую с нею. И дочь, в какой-то смутной неловкости, старалась не замечать его. Он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи, звали для него носильщиков, доставляли его сундуки в гостиницы. Так было всюду, так было в плавании, так должно было быть и в Неаполе. Неаполь рос и приближался; музыканты, блестя медью духовых инструментов, уже столпились на палубе и вдруг оглушили всех торжествующими звуками марша, гигант-командир, в парадной форме, появился на своих мостках и, как милостивый языческий бог, приветственно помотал рукой пассажирам. А когда «Атлантида» вошла наконец в гавань, привалила к набережной своей многоэтажной громадой, усеянной людьми, и загрохотали сходни, — сколько портье и их помощников в картузах с золотыми галунами, сколько всяких комиссионеров, свистунов мальчишек и здоровенных оборванцев с пачками цветных открыток в руках кинулосъ к нему навстречу с предложением услуг! И он ухмылялся этим оборванцам, идя к автомобилю того самого отеля, где мог остановиться и принц, и спокойно говорил сквозь зубы то по-английски, то по-итальянски: — Go away! Via! Жизнь в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку: рано утром — завтрак в сумрачной столовой, облачное, мало обещающее небо и толпа гидов у дверей вестибюля; потом первые улыбки теплого розоватого солнца, вид с высоко висящего балкона на Везувий, до подножия окутанный сияющими утренними парами, на серебристо-жемчужную рябь залива и тонкий очерк Капри на горизонте, на бегущих внизу, по набережной, крохотных осликов в двуколках и на отряды мелких солдатиков, шагающих куда-то с бодрой и вызывающей музыкой; потом — выход к автомобилю и медленное движение по людным узким и сырым коридорам улиц, среди высоких, многооконных домов, осмотр мертвенно-чистых и ровно, приятно, но скучно, точно снегом, освещенных музеев или холодных, пахнущих воском церквей, в которых повсюду одно и то же: величавый вход, закрытый тяжкой кожаной завесой, а внутри — огромная пустота, молчание, тихие огоньки семисвечника, краснеющие в глубине на престоле, убранном кружевами, одинокая старуха среди темных деревянных парт, скользкие гробовые плиты под ногами и чье-нибудь «Снятие со креста», непременно знаменитое; в час — второй завтрак на горе Сан-Мартино, куда съезжается к полудню немало людей самого первого сорта и где однажды дочери господина из Сан-Франциско чуть не сделалось дурно: ей показалось, что в зале сидит принц, хотя она уже знала из газет, что он в Риме; в пять — чай в отеле, в нарядном салоне, где так тепло от ковров и пылающих каминов; а там снова приготовления к обеду — снова мощный, властный гул гонга по всем этажам, снова вереницы, шуршащих по лестницам шелками и отражающихся в зеркалах декольтированных дам, Снова широко и гостеприимно открытый чертог столовой, и красные куртки музыкантов на эстраде, и черная толпа лакеев возле метрдотеля, с необыкновенным мастерством разливающего по тарелкам густой розовый суп... Обеды опять были так обильны и кушаньями, и винами, и минеральными водами, и сластями, и фруктами, что к одиннадцати часам вечера по всем номерам разносили горничные каучуковые пузыри с горячей водой для согревания желудков. Однако декабрь «выдался» не совсем удачный: портье, когда с ними говорили о погоде, только виновато поднимали плечи, бормоча, что такого года они и не запомнят, хотя уже не первый год приходилось им бормотать это и ссылаться на то, что всюду происходит что-то ужасное: на Ривьере небывалые ливни и бури, в Афинах снег, Этна тоже вся занесена и по ночам светит, из Палермо туристы, спасаясь от стужи, разбегаются... Утреннее солнце каждый день обманывало: с полудня неизменно серело и начинал сеять дождь да все гуще и холоднее; тогда пальмы у подъезда отеля блестели жестью, город казался особенно грязным и тесным, музеи чересчур однообразными, сигарные окурки толстяков-извозчиков в резиновых, крыльями развевающихся по ветру накидках — нестерпимо вонючими, энергичное хлопанье их бичей над тонкошеими клячами явно фальшивым, обувь синьоров, разметающих трамвайные рельсы, ужасною, а женщины, шлепающие по грязи, под дождем с черными раскрытыми головами, — безобразно коротконогими; про сырость же и вонь гнилой рыбой от пенящегося у набережной моря и говорить нечего. Господин и госпожа из Сан-Франциско стали по утрам ссориться; дочь их то ходила бледная, с головной болью, то оживала, всем восхищалась и была тогда и мила, и прекрасна: прекрасны были те нежные, сложные чувства, что пробудила в ней встреча с некрасивым человеком, в котором текла необычная кровь, ибо ведь, в конце концов, и не важно, что именно пробуждает девичью душу, — деньги ли, слава ли, знатность ли рода... Все уверяли, что совсем не то в Сорренто, на Капри — там и теплей, и солнечней, и лимоны цветут, и нравы честнее, и вино натуральней. И вот семья из Сан-Франциско решила отправиться со всеми своими сундуками на Капри, с тем, чтобы, осмотрев его, походив по камням на месте дворцов Тиверия, побывав в сказочных пещерах Лазурного Грота и послушав абруццких волынщиков, целый месяц бродящих перед Рождеством по острову и поющих хвалы деве Марии, поселиться в Сорренто. В день отъезда, — очень памятный для семьи из Сан-Франциско! — даже и с утра не было солнца. Тяжелый туман до самого основания скрывал Везувий, низко серел над свинцовой зыбью моря. Острова Капри совсем не было видно — точно его никогда и не существовало на свете. И маленький пароходик, направившийся к нему, так валяло со стороны на сторону, что семья из Сан-Франциско пластом лежала на диванах в жалкой кают-компании этого пароходика, закутав ноги пледами и закрыв от дурноты глаза. Миссис страдала, как она думала, больше всех: ее несколько раз одолевало, ей казалось, что она умирает, а горничная, прибегавшая к ней с тазиком, — уже многие годы изо дня в день качавшаяся на этих волнах и в зной и в стужу и все-таки неутомимая, — только смеялась. Мисс была ужасно бледна и держала в зубах ломтик лимона. Мистер, лежавший на спине, в широком пальто и большом картузе, не разжимал челюстей всю дорогу; лицо его стало темным, усы белыми, голова тяжко болела: последние дни, благодаря дурной погоде, он пил по вечерам слишком много и слишком много любовался «живыми картинами» в некоторых притонах. А дождь сек в дребезжащие стекла, на диваны с них текло, ветер с воем ломил в мачты и порою, вместе с налетавшей волной, клал пароходик совсем набок, и тогда с грохотом катилось что-то внизу. На остановках, в Кастелламаре, в Сорренто, было немного легче; но и тут размахивало страшно, берег со всеми своими обрывами, садами, пиниями, розовыми и белыми отелями, и дымными, курчаво-зелеными горами летал за окном вниз и вверх, как на качелях; в стены стукались лодки, сырой ветер дул в двери, и, ни на минуту не смолкая, пронзительно вопил с качавшейся барки под флагом гостиницы «Royal» картавый мальчишка, заманивавший путешественников. И господин из Сан-Франциско, чувствуя себя так, как и подобало ему, — совсем стариком, — уже с тоской и злобой думал обо всех этих жадных, воняющих чесноком людишках, называемых итальянцами; раз во время остановки, открыв глаза и приподнявшись с дивана, он увидел под скалистым отвесом кучу таких жалких, насквозь проплесневевших каменных домишек, налепленных друг на друга у самой воды, возле лодок, возле каких-то тряпок, жестянок и коричневых сетей, что, вспомнив, что это и есть подлинная Италия, которой он приехал наслаждаться, почувствовал отчаяние... Наконец, уже в сумерках, стал надвигаться своей чернотой остров, точно насквозь просверленный у подножья красными огоньками, ветер стал мягче, теплей, благовонней, по смиряющимся волнам, переливавшимся, как черное масло, потекли золотые удавы от фонарей пристани... Потом вдруг загремел и шлепнулся в воду якорь, наперебой понеслись отовсюду яростные крики лодочников — и сразу стало на душе легче, ярче засияла кают-компания, захотелось есть, пить, курить, двигаться... Через десять минут семья из Сан-Франциско сошла в большую барку, через пятнадцать ступила на камни набережной, а затем села в светлый вагончик и с жужжанием потянулась вверх по откосу, среди кольев на виноградниках, полуразвалившихся каменных оград и мокрых, корявых, прикрытых кое-где соломенными навесами апельсинных деревьев, с блеском оранжевых плодов и толстой глянцевитой листвы скользивших вниз, под гору, мимо открытых окон вагончика... Сладко пахнет в Италии земля после дождя, и свой, особый запах есть у каждого ее острова! Остров Капри был сыр и темен в этот вечер. Но тут он на минуту ожил, кое-где осветился. На верху горы, на площадке фюникулера, уже опять стояла толпа тех, на обязанности которых лежало достойно принять господина из Сан-Франциско. Были и другие приезжие, но не заслуживающие внимания, — несколько русских, поселившихся на Капри, неряшливых и рассеянных, в очках, с бородами, с поднятыми воротниками стареньких пальтишек, и компания длинноногих, круглоголовых немецких юношей в тирольских костюмах и с холщовыми сумками за плечами, не нуждающихся ни в чьих услугах и совсем не щедрых на траты. Господин из Сан-Франциско, спокойно сторонившийся и от тех, и от других, был сразу замечен. Ему и его дамам торопливо помогли выйти, перед ним побежали вперед, указывая дорогу, его снова окружили мальчишки и те дюжие каприйские бабы, что носят на головах чемоданы и сундуки порядочных туристов. Застучали по маленькой, точно оперной площади, над которой качался от влажного ветра электрический шар, их деревянные ножные скамеечки, по-птичьему засвистала и закувыркалась через голову орава мальчишек — и как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско к какой-то средневековой арке под слитыми в одно домами, за которой покато вела к сияющему впереди подъезду отеля звонкая уличка с вихром пальмы над плоскими крышами налево и синими звездами на черном небе вверху, впереди. И все было похоже на то, что это в честь гостей из Сан-Франциско ожил каменный сырой городок на скалистом островке в Средиземном море, что это они сделали таким счастливым и радушным хозяина отеля, что только их ждал китайский гонг, завывавший по всем этажам сбор к обеду, едва вступили они в вестибюль. Вежливо и изысканно поклонившийся хозяин, отменно элегантный молодой человек, встретивший их, на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: он вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена, точь-в-точь такого же, как этот, в той же визитке и с той же зеркально причесанной головою. Удивленный, он даже чуть было не приостановился. Но как в душе его уже давным-давно не осталось ни даже горчичного семени каких-либо так называемых мистических чувств, то сейчас же и померкло его удивление: шутя сказал он об этом странном совпадении сна и действительности жене и дочери, проходя по коридору отеля. Дочь, однако, с тревогой взглянула на него в эту минуту: сердце ее вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, темном острове... Только что отбыла гостившая на Капри высокая особа — Рейс XVII. И гостям из Сан-Франциско отвели те самые апартаменты, что занимал он. К ним приставили самую красивую и умелую горничную, бельгийку, с тонкой и твердой от корсета талией и в крахмальном чепчике в виде маленькой зубчатой короны, и самого видного из лакеев, угольно-черного, огнеглазого сицилийца, и самого расторопного коридорного, маленького и полного Луиджи, много переменившего подобных мест на своем веку. А через минуту в дверь комнаты господина из Сан-Франциско легонько стукнул француз-метрдотель, явившийся, чтобы узнать, будут ли господа приезжие обедать, и в случае утвердительного ответа, в котором, впрочем, не было сомнения, доложить, что сегодня лангуст, ростбиф, спаржа, фазаны и так далее. Пол еще ходил под господином из Сан-Франциско, — так закачал его этот дрянной итальянский пароходишко, — но он не спеша, собственноручно, хотя с непривычки и не совсем ловко, закрыл хлопнувшее при входе метрдотеля окно, из которого пахнуло запахом дальней кухни и мокрых цветов в саду, и с неторопливой отчетливостью ответил, что обедать они будут, что столик для них должен быть поставлен подальше от дверей, в самой глубине залы, что пить они будут вино местное, и каждому его слову метрдотель поддакивал в самых разнообразных интонациях, имевших, однако, только тот смысл, что нет и не может быть сомнения в правоте желаний господина из Сан-Франциско и что все будет исполнено в точности. Напоследок он склонил голову и деликатно спросил: — Все, сэр? И, получив в ответ медлительное «yes», прибавил, что сегодня у них в вестибюле тарантелла — танцуют Кармелла и Джузеппе, известные всей Италии и «всему миру туристов». — Я видел ее на открытках, — сказал господин из Сан-Франциско ничего не выражающим голосом. — А этот Джузеппе — ее муж? — Двоюродный брат, сэр, — ответил метрдотель. И, помедлив, что-то подумав, но ничего не сказав, господин из Сан-Франциско отпустил его кивком головы. А затем он снова стал точно к венцу готовиться: повсюду зажег электричество, наполнил все зеркала отражением света и блеска, мебели и раскрытых сундуков, стал бриться, мыться и поминутно звонить, в то время как по всему коридору неслись и перебивали его другие нетерпеливые звонки — из комнат его жены и дочери. И Луиджи, в своем красном переднике, с легкостью, свойственной многим толстякам, делая гримасы ужаса, до слез смешивший горничных, пробегавших мимо с кафельными ведрами в руках, кубарем катился на звонок и, стукнув в дверь костяшками, с притворной робостью, с доведенной до идиотизма почтительностью спрашивал: — Ha sonato, signore? И из-за двери слышался неспешный и скрипучий, обидно вежливый голос: — Yes, come in... Что чувствовал, что думал господин из Сан-Франциско в этот столь знаменательный для него вечер? Он, как всякий испытавший качку, только очень хотел есть, с наслаждением мечтал о первой ложке супа, о первом глотке вина и совершал привычное дело туалета даже в некотором возбуждении, не оставлявшем времени для чувств и размышлений. Побрившись, вымывшись, ладно вставив несколько зубов, он, стоя перед зеркалами, смочил и прибрал щетками в серебряной оправе остатки жемчужных волос вокруг смугло-желтого черепа, натянул на крепкое старческое тело с полнеющей от усиленного питания талией кремовое шелковое трико, а на сухие ноги с плоскими ступнями — черные шелковые носки и бальные туфли, приседая, привел в порядок высоко подтянутые шелковыми помочами черные брюки и белоснежную, с выпятившейся грудью рубашку, вправил в блестящие манжеты запонки и стал мучиться с ловлей под твердым воротничком запонки шейной. Пол еще качался под ним, кончикам пальцев было очень больно, запонка порой крепко кусала дряблую кожицу в углублении под кадыком, но он был настойчив и наконец, с сияющими от напряжения глазами, весь сизый от сдавившего ему горло, не в меру тугого воротничка, таки доделал дело — и в изнеможении присел перед трюмо, весь отражаясь в нем и повторяясь в других зеркалах. — О, это ужасно! — пробормотал он, опуская крепкую лысую голову и не стараясь понять, не думая, что именно ужасно; потом привычно и внимательно оглядел свои короткие, с подагрическими затвердениями в суставах пальцы, их крупные и выпуклые ногти миндального цвета и повторил с убеждением: — Это ужасно... Но тут зычно, точно в языческом храме, загудел по всему дому второй гонг. И, поспешно встав с места, господин из Сан-Франциско еще больше стянул воротничок галстуком, а живот открытым жилетом, надел смокинг, выправил манжеты, еще раз оглядел себя в зеркале... Эта Кармелла, смуглая, с наигранными глазами, похожая на мулатку, в цветистом наряде, где преобладает оранжевый цвет, пляшет, должно быть, необыкновенно, подумал он. И, бодро выйдя из своей комнаты и подойдя по ковру к соседней, жениной, громко спросил, скоро ли они? — Через пять минут! — звонко и уже весело отозвался из-за двери девичий голос. — Отлично, — сказал господин из Сан-Франциско. И не спеша пошел по коридорам и по лестницам, устланным красными коврами, вниз, отыскивая читальню. Встречные слуги жались от него к стене, а он шел, как бы не замечая их. Запоздавшая к обеду старуха, уже сутулая, с молочными волосами, но декольтированная, в светло-сером шелковом платье, поспешила впереди него изо всех сил, но смешно, по-куриному, и он легко обогнал ее. Возле стеклянных дверей столовой, где уже все были в сборе и начали есть, он остановился перед столиком, загроможденным коробками сигар и египетских папирос, взял большую маниллу и кинул на столик три лиры; на зимней веранде мимоходом глянул в открытое окно: из темноты повеяло на него нежным воздухом, померещилась верхушка старой пальмы, раскинувшая по звездам свои вайи, казавшиеся гигантскими, донесся отдаленный ровный шум моря... В читальне, уютной, тихой и светлой только над столами, стоя шуршал газетами какой-то седой немец, похожий на Ибсена, в серебряных круглых очках и с сумасшедшими, изумленными глазами. Холодно осмотрев его, господин из Сан-Франциско сел в глубокое кожаное кресло в углу, возле лампы под зеленым колпаком, надел пенсне и, дернув головой от душившего его воротничка, весь закрылся газетным листом. Он быстро пробежал заглавия некоторых статей, прочел несколько строк о никогда не прекращающейся балканской войне, привычным жестом перевернул газету, — как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа... Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха — и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом — и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то. Не будь в читальне немца, быстро и ловко сумели бы в гостинице замять это ужасное происшествие, мгновенно, задними ходами, умчали бы за ноги и за голову господина из Сан-Франциско куда подальше — и ни единая душа из гостей не узнала бы, что натворил он. Но немец вырвался из читальни с криком, он всполошил весь дом, всю столовую. И многие вскакивали из-за еды, многие, бледнея, бежали к читальне, на всех языках раздавалось: «Что, что случилось?» — и никто не отвечал толком, никто не понимал ничего, так как люди и до сих пор еще больше всего дивятся и ни за что не хотят верить смерти. Хозяин метался от одного гостя к другому, пытаясь задержать бегущих и успокоить их поспешными заверениями, что это так, пустяк, маленький обморок с одним господином из Сан-Франциско... Но никто его не слушал, многие видели, как лакеи и коридорные срывали с этого господина галстук, жилет, измятый смокинг и даже зачем-то бальные башмаки с черных шелковых ног с плоскими ступнями. А он еще бился. Он настойчиво боролся со смертью, ни за что не хотел поддаться ей, так неожиданно и грубо навалившейся на него. Он мотал головой, хрипел, как зарезанный, закатил глаза, как пьяный... Когда его торопливо внесли и положили на кровать в сорок третий номер, — самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный, в конце нижнего коридора, — прибежала его дочь, с распущенными волосами, с обнаженной грудью, поднятой корсетом, потом большая и уже совсем наряженная к обеду жена, у которой рот был круглый от ужаса... Но тут он уже и головой перестал мотать. Через четверть часа в отеле все кое-как пришло в порядок. Но вечер был непоправимо испорчен. Некоторые, возвратясь в столовую, дообедали, но молча, с обиженными лицами, меж тем как хозяин подходил то к тому, то к другому, в бессильном и приличном раздражении пожимая плечами, чувствуя себя без вины виноватым, всех уверяя, что он отлично понимает, «как это неприятно», и давая слово, что он примет «все зависящие от него меры» к устранению неприятности; тарантеллу пришлось отменить, лишнее электричество потушили, большинство гостей ушло в город, в пивную, и стало так тихо, что четко слышался стук часов в вестибюле, где только один попугай деревянно бормотал что-то, возясь перед сном в своей клетке, ухитряясь заснуть с нелепо задранной на верхний шесток лапой... Господин из Сан-Франциско лежал на дешевой железной кровати, под грубыми шерстяными одеялами, на которые с потолка тускло светил один рожок. Пузырь со льдом свисал на его мокрый и холодный лоб. Сизое, уже мертвое лицо постепенно стыло, хриплое клокотанье, вырывавшееся из открытого рта, освещенного отблеском золота, слабело. Это хрипел уже не господин из Сан-Франциско, — его больше не было, — а кто-то другой. Жена, дочь, доктор, прислуга стояли и глядели на него. Вдруг то, чего они ждали и боялись, совершилось — хрип оборвался. И медленно, медленно, на глазах у всех, потекла бледность по лицу умершего, и черты его стали утончаться, светлеть... Вошел хозяин. «Già é morto», — сказал ему шепотом доктор. Хозяин с бесстрастным лицом пожал плечами. Миссис, у которой тихо катились по щекам слезы, подошла к нему и робко сказала, что теперь надо перенести покойного в его комнату. — О нет, мадам, — поспешно, корректно, но уже без всякой любезности и не по-английски, а по-французски возразил хозяин, которому совсем не интересны были те пустяки, что могли оставить теперь в его кассе приехавшие из Сан-Франциско. — Это совершенно невозможно, мадам, — сказал он и прибавил в пояснение, что он очень ценит эти апартаменты, что если бы он исполнил ее желание, то всему Капри стало бы известно об этом и туристы начали бы избегать их. Мисс, все время странно смотревшая на него, села на стул и, зажав рот платком, зарыдала. У миссис слезы сразу высохли, лицо вспыхнуло. Она подняла тон, стала требовать, говоря на своем языке и все еще не веря, что уважение к ним окончательно потеряно. Хозяин с вежливым достоинством осадил ее: если мадам не нравятся порядки отеля, он не смеет ее задерживать; и твердо заявил, что тело должно быть вывезено сегодня же на рассвете, что полиции уже дано знать, что представитель ее сейчас явится и исполнит необходимые формальности... Можно ли достать на Капри хотя бы простой готовый гроб, спрашивает мадам? К сожалению, нет, ни в каком случае, а сделать никто не успеет. Придется поступить как-нибудь иначе... Содовую английскую воду, например, он получает в больших и длинных ящиках... перегородки из такого ящика можно вынуть... Ночью весь отель спал. Открыли окно в сорок третьем номере, — оно выходило в угол сада, где под высокой каменной стеной, утыканной по гребню битым стеклом, рос чахлый банан, — потушили электричество, заперли дверь на ключ и ушли. Мертвый остался в темноте, синие звезды глядели на него с неба, сверчок с грустной беззаботностью запел на стене... В тускло освещенном коридоре сидели на подоконнике две горничные, что-то штопали. Вошел Луиджи с кучей платья на руке, в туфлях. — Pronto? (Готово?) — озабоченно спросил он звонким шепотом, указывая глазами на страшную дверь в конце коридора. И легонько помотал свободной рукой в ту сторону. — Partenza! — шепотом крикнул он, как бы провожая поезд, то, что обычно кричат в Италии на станциях при отправлении поездов, — и горничные, давясь беззвучным смехом, упали головами на плечи друг другу. Потом он, мягко подпрыгивая, подбежал к самой двери, чуть стукнул в нее и, склонив голову набок, вполголоса почтительнейше спросил: — Íà sonato, signore? И, сдавив горло, выдвинув нижнюю челюсть, скрипуче, медлительно и печально ответил сам себе, как бы из-за двери: — Yes, come in... А на рассвете, когда побелело за окном сорок третьего номера и влажный ветер зашуршал рваной листвой банана, когда поднялось и раскинулось над островом Капри голубое утреннее небо и озолотилась против солнца, восходящего за далекими синими горами Италии, чистая и четкая вершина Монте-Соляро, когда пошли на работу каменщики, поправлявшие на острове тропинки для туристов, — принесли к сорок третьему номеру длинный ящик из-под содовой воды. Вскоре он стал очень тяжел — и крепко давил колени младшего портье, который шибко повез его на одноконном извозчике по белому шоссе, взад и вперед извивавшемуся по склонам Капри, среди каменных оград и виноградников, все вниз и вниз, до самого моря. Извозчик, кволый человек с красными глазами, в старом пиджачке с короткими рукавами и в сбитых башмаках, был с похмелья, — целую ночь играл в кости в траттории, — и все хлестал свою крепкую лошадку, по-сицилийски разряженную, спешно громыхающую всяческими бубенцами на уздечке в цветных шерстяных помпонах и на остриях высокой медной седёлки, с аршинным, трясущимся на бегу птичьим пером, торчащим из подстриженной челки. Извозчик молчал, был подавлен своей беспутностью, своими пороками, — тем, что он до последнего гроша проигрался ночью. Но утро было свежее, на таком воздухе, среди моря, под утренним небом, хмель скоро улетучивается и скоро возвращается беззаботность к человеку, да утешал извозчика и тот неожиданный заработок, что дал ему какой-то господин из Сан-Франциско, мотавший своей мертвой головой в ящике за его спиною... Пароходик, жуком лежавший далеко внизу, на нежной и яркой синеве, которой так густо и полно налит Неаполитанский залив, уже давал последние гудки — и они бодро отзывались по всему острову, каждый изгиб которого, каждый гребень, каждый камень был так явственно виден отовсюду, точно воздуха совсем не было. Возле пристани младшего портье догнал старший, мчавший в автомобиле мисс и миссис, бледных, с провалившимися от слез и бессонной ночи глазами. И через десять минут пароходик снова зашумел водой и снова побежал к Сорренто, к Кастелламаре, навсегда увозя от Капри семью из Сан-Франциско... И на острове снова водворились мир и покой. На этом острове две тысячи лет тому назад жил человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры, и человечество навеки запомнило его, и многие, многие со всего света съезжаются смотреть на остатки того каменного дома, где жил он на одном из самых крутых подъемов острова. В это чудесное утро все, приехавшие на Капри именно с этой целью, еще спали по гостиницам, хотя к подъездам гостиниц уже вели маленьких мышастых осликов под красными седлами, на которые опять должны были нынче, проснувшись и наевшись, взгромоздиться молодые и старые американцы и американки, немцы и немки и за которыми опять должны были бежать по каменистым тропинкам, и все в гору, вплоть до самой вершины Монте-Тиберио, нищие каприйские старухи с палками в жилистых руках, дабы подгонять этими палками осликов. Успокоенные тем, что мертвого старика из Сан-Франциско, тоже собиравшегося ехать с ними, но вместо того только напугавшего их напоминанием о смерти, уже отправили в Неаполь, путешественники спали крепким сном, и на острове было еще тихо, магазины в городе были еще закрыты. Торговал только рынок на маленькой площади — рыбой и зеленью, и были на нем одни простые люди, среди которых, как всегда, без всякого дела, стоял Лоренцо, высокий старик-лодочник, беззаботный гуляка и красавец, знаменитый по всей Италии, не раз служивший моделью многим живописцам: он принес и уже продал за бесценок двух пойманных им ночью омаров, шуршавших в переднике повара того самого отеля, где ночевала семья из Сан-Франциско, и теперь мог спокойно стоять хоть до вечера, с царственной повадкой поглядывая вокруг, рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо. А по обрывам Монте-Соляро, по древней финикийской дороге, вырубленной в скалах, по ее каменным ступенькам, спускались от Анакапри два абруццких горца. У одного под кожаным плащом была волынка, — большой козий мех с двумя дудками, у другого — нечто вроде деревянной цевницы. Шли они — и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем, которое уже жарко грело, поднимаясь все выше и выше, и туманно-лазурные, еще по-утреннему зыбкие массивы Италии, ее близких и далеких гор, красоту которых бессильно выразить человеческое слово. На полпути они замедлили шаг: над дорогой, в гроте скалистой стены Монте-Соляро, вся озаренная солнцем, вся в тепле и блеске его, стояла в белоснежных гипсовых одеждах и в царском венце, золотисто-ржавом от непогод, матерь божия, кроткая и милостивая, с очами, поднятыми к небу, к вечным и блаженным обителям трижды благословенного сына ее. Они обнажили головы — и полились наивные и смиренно-радостные хвалы их солнцу, утру, ей, непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рожденному от чрева ее в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, в далекой земле Иудиной... Тело же мертвого старика из Сан-Франциско возвращалось домой, в могилу, на берега Нового Света. Испытав много унижений, много человеческого невнимания, с неделю пространствовав из одного портового сарая в другой, оно снова попало наконец на тот же самый знаменитый корабль, на котором так еще недавно, с таким почетом везли его в Старый Свет. Но теперь уже скрывали его от живых — глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм. И опять, опять пошел корабль в свой далекий морской путь. Ночью плыл он мимо острова Капри, и печальны были его огни, медленно скрывавшиеся в темном море, для того, кто смотрел на них с острова. Но там, на корабле, в светлых, сияющих люстрами залах, был, как обычно, людный бал в эту ночь. Был он и на другую, и на третью ночь — опять среди бешеной вьюги, проносившейся над гудевшим, как погребальная месса, и ходившим траурными от серебряной пены горами океаном. Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблем. Дьявол был громаден, как утес, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем. Вьюга билась в его снасти и широкогорлые трубы, побелевшие от снега, но он был стоек, тверд, величав и страшен. На самой верхней крыше его одиноко высились среди снежных вихрей те уютные, слабо освещенные покои, где, погруженный в чуткую и тревожную дремоту, надо всем кораблем восседал его грузный водитель, похожий на языческого идола. Он слышал тяжкие завывания и яростные взвизгивания сирены, удушаемой бурей, но успокаивал себя близостью того, в конечном итоге для него самого непонятного, что было за его стеною: той как бы бронированной каюты, что то и дело наполнялась таинственным гулом, трепетом и сухим треском синих огней, вспыхивавших и разрывавшихся вокруг бледнолицего телеграфиста с металлическим полуобручем на голове. В самом низу, в подводной утробе «Атлантиды», тускло блистали сталью, сипели паром и сочились кипятком и маслом тысячепудовые громады котлов и всяческих других машин, той кухни, раскаляемой исподу адскими топками, в которой варилось движение корабля, — клокотали страшные в своей сосредоточенности силы, передававшиеся в самый киль его, в бесконечно длинное подземелье, в круглый туннель, слабо озаренный электричеством, где медленно, с подавляющей человеческую душу неукоснительностью, вращался в своем маслянистом ложе исполинский вал, точно живое чудовище, протянувшееся в этом туннеле, похожем на жерло. А средина «Атлантиды», столовые и бальные залы ее изливали свет и радость, гудели говором нарядной толпы, благоухали свежими цветами, пели струнным оркестром. И опять мучительно извивалась и порою судорожно сталкивалась среди этой толпы, среди блеска огней, шелков, бриллиантов и обнаженных женских плеч, тонкая и гибкая пара нанятых влюбленных: грешно-скромная девушка с опущенными ресницами, с невинной прической, и рослый молодой человек с черными, как бы приклеенными волосами, бледный от пудры, в изящнейшей лакированной обуви, в узком, с длинными фалдами, фраке — красавец, похожий на огромную пиявку. И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку, ни того, что стоит глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевавшего мрак, океан, вьюгу... Октябрь. 1915

И. Бунин – один из немногих деятелей русской культуры, оцененных за рубежом. В 1933 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе «За строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Можно по-разному относиться к личности и взглядам этого писателя, но его мастерство в области изящной словесности бесспорно, поэтому его произведения, как минимум, достойны нашего внимания. Одно из них, именно «Господин из Сан-Франциско», получило столь высокую оценку у жюри, присуждающих самую престижную премию мира.

Важное качество для писателя – наблюдательность, ведь из самых мимолетных эпизодов и впечатлений можно создать целое произведение. Бунин случайно увидел в магазине обложку книги Томаса Манна «Смерть в Венеции», а спустя несколько месяцев, приехав в гости к двоюродной сестре, вспомнил это название и связал с еще более давним воспоминанием: смертью американца на острове Капри, где сам автор отдыхал. Так и получился один из лучших бунинских рассказов, причем не просто рассказ, а целая философская притча.

Этот литературный труд был восторженно встречен критикой, а незаурядный талант писателя сравнивался с даром Л.Н. Толстого и А.П. Чехова. После этого Бунин стоял с маститыми знатоками слова и человеческой души в одном ряду. Его произведение настолько символично и вечно, что никогда не потеряет своей философской направленности и актуальности. А в век власти денег и рыночных отношений вдвойне полезно вспомнить, к чему ведет жизнь, вдохновленная лишь накопительством.

О чем рассказ?

Главный герой, не имеющий имени (он просто Господин из Сан-Франциско), всю жизнь занимался преумножением своего богатства, а в 58 лет решил уделить время отдыху (и заодно семье). Они отправляются на пароходе «Атлантида» в свое развлекательное путешествие. Все пассажиры погружены в праздность, зато обслуживающий персонал трудится, не покладая рук, чтобы обеспечить все эти завтраки, обеды, ужины, чаи, игры в карты, танцы, ликеры и коньяки. Также однообразно пребывание туристов в Неаполе, только в их программу добавляются музеи и соборы. Однако погода не благоволит к туристам: неапольский декабрь выдался ненастным. Поэтому Господин с семьей спешат на остров Капри, радующий теплом, где они селятся в такой же отель и уже готовятся к рутинным «развлекательным» занятиям: есть, спать, болтать, искать жениха для дочери. Но вдруг в эту «идиллию» врывается смерть главного героя. Он внезапно умер, читая газету.

И вот тут-то и открывается перед читателем главная мысль рассказа о том, что перед лицом смерти все равны: ни богатство, ни власть не спасут от нее. Этот Господин, который только недавно сорил деньгами, презрительно говорил со слугами и принимал их почтительные поклоны, лежит в тесном и дешевом номере, уважение куда-то пропало, семью выставляют из отеля, ведь его жена и дочь в кассе оставят «пустяки». И вот его тело везут обратно в Америку в коробке из-под содовой, потому что даже гроба не найти на Капри. Но едет он уже в трюме, скрытый от высокопоставленных пассажиров. И никто особенно не скорбит, потому что никто уже не сможет воспользоваться деньгами мертвеца.

Смысл названия

Сначала Бунин хотел назвать свой рассказ «Смерть на Капри» по аналогии с вдохновившим его названием «Смерть в Венеции» (книгу эту писатель прочел позже и оценивал как «неприятную»). Но уже после написания первой строчки это заглавие он зачеркнул и назвал произведение по «имени» героя.

С первой страницы понятно отношение писателя к Господину, он для него безликий, бесцветный и бездушный, поэтому не получил даже имени. Он — господин, верхушка общественной иерархии. Но вся эта власть быстротечна и зыбка, напоминает автор. Бесполезный для социума герой, не сделавший ни одного доброго дела за 58 лет и думающий только о себе, остается после смерти лишь неизвестным господином, о котором знают только то, что он богатый американец.

Характеристика героев

Персонажей в рассказе немного: Господин из Сан-Франциско как символ вечного суетливого накопительства, его супруга, изображающая серую респектабельность, и их дочь, символизирующая стремление к этой респектабельности.

1. Господин всю жизнь «работал не покладая рук», но это были руки китайцев, которые нанимались тысячами и столь же обильно умирали на тяжелой службе. Другие люди для него вообще значат мало, главное – выгода, богатство, власть, накопления. Именно они дали ему возможность путешествовать, жить по высшему разряду и наплевательски относиться к окружающим, которым в жизни повезло меньше. Однако ничего не спасло героя от смерти, деньги на тот свет не заберешь. Да и уважение, купленное и проданное, быстро превращается в пыль: после его смерти не изменилось ничего, праздник жизни, денег и праздности продолжался, даже о последней дани мертвому некому побеспокоиться. Тело путешествует по инстанциям, это уже ничто, лишь еще один пункт багажа, который бросают в трюм, скрывая от «приличного общества».
2. Жена героя жила однообразно, по-обывательски, но с шиком: без особых проблем и трудностей, никаких волнений, лишь лениво тянущаяся вереница праздных дней. Ничего не впечатляло ее, она была совершенно спокойна всегда, вероятно, разучившаяся думать в рутине безделья. Ее беспокоит лишь будущее дочки: нужно найти ей респектабельную и выгодную партию, чтоб и она также безбедно плыла по течению всю свою жизнь.
3. Дочь всеми силами изображала невинность и в то же время откровенность, привлекая женихов. Именно это ее и занимало больше всего. Встреча с некрасивым, странным и неинтересным человеком, но принцем, повергла девушку в волнение. Возможно, это было одно из последних сильных чувств в ее жизни, а дальше ее ждало будущее матери. Однако какие-то эмоции еще остались в девушке: она одна предчувствовала беду («сердце ее вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, темном острове») и плакала об отце.

Основные темы

Жизнь и смерть, обыденность и исключительность, богатство и бедность, красота и безобразие – вот главные темы рассказа. В них сразу отражается философская направленность авторского замысла. Он призывает читателей задуматься о себе: не гонимся ли мы за чем-то легкомысленно малым, не погрязаем ли в рутине, упуская подлинную красоту? Ведь жизнь, в которой некогда задуматься о себе, своем месте во Вселенной, в которой некогда посмотреть на окружающую природу, людей и заметить в них что-то хорошее, прожита даром. И напрасно выжитую жизнь не исправишь, а новую не купишь ни за какие деньги. Смерть все равно придет, от нее не скрыться и не откупиться, поэтому нужно успеть сделать что-то действительно стоящее, что-то, чтобы тебя помянули добрым словом, а не равнодушно бросили в трюм. Потому стоит задуматься и об обыденности, которая делает мысли банальными, а чувства — блеклыми и слабыми, о богатстве, не стоящем затраченных усилий, о красоте, в продажности которой кроется уродство.

Богатству «хозяев жизни» противопоставляется бедность людей, живущих столь же обыденно, но терпящих бедность и унижения. Слуги, которые втайне передразнивают своих господ, но пресмыкаются перед ними в глаза. Господа, которые обращаются со слугами, как с низшими существами, но пресмыкающиеся перед еще более богатыми и знатными персонами. Пара, нанятая на пароходе, чтобы играть страстную любовь. Дочь Господина, изображающая страсть и трепетность, чтобы завлечь принца. Всему этому грязному, низкому притворству, хоть и поданному в роскошной обертке, противопоставляется вечная и чистая красота природы.

Главные проблемы

Главная проблема этого рассказа – поиск смысла жизни. Как нужно провести свое короткое земное бдение не зря, как оставить после себя что-то важное и ценное для окружающих? Каждый видит свое предназначение по-своему, но никто не должен забывать о том, что душевный багаж человека важнее материального. Хотя во все времена говорили о том, что в современности утрачены все вечные ценности, каждый раз это неправда. И Бунин, и другие писатели напоминают нам, читателям, что жизнь без гармонии и внутренней красоты — не жизнь, а жалкое существование.

Проблема мимолетности жизни также поднимается автором. Ведь Господин из Сан-Франциско тратил свои душевные силы, наживал-наживал, откладывая какие-то простые радости, настоящие эмоции на потом, но этого «потом» так и не началось. Так происходит со многими людьми, погрязшими в быте, рутине, проблемах, делах. Иногда стоит просто остановиться, обратить внимание на близких людей, природу, друзей, почувствовать прекрасное в окружающем. Ведь завтра может не наступить.

Смысл рассказа

Рассказ недаром назван притчей: он имеет весьма поучительный посыл и призван дать урок читателю. Основная идея рассказа – несправедливость классового общества. Большая его часть перебивается с хлеба на воду, а элита бездумно прожигает жизнь. Писатель констатирует нравственное убожество существующих порядков, ведь большинство «хозяев жизни» достигли своего богатства нечестным путем. Такие люди приносят лишь зло, как Господин из Сан-Франциско оплачивает и обеспечивает гибель китайским рабочим. Смерть главного героя подчеркивает мысли автора. Никого не интересует этот недавно столь влиятельный человек, ведь его деньги уже не дают ему власти, а каких-то заслуживающих уважения и выдающихся поступков он не совершил.

Безделье этих богачей, их изнеженность, извращенность, бесчувственность к чему-то живому и прекрасному доказывают случайность и несправедливость их высокого положения. Этот факт скрывается за описанием досуга туристов на пароходе, их развлечениями (главное из которых – обед), костюмами, отношениями между собой (происхождение принца, с которым познакомилась дочь главного героя, заставляет ее быть влюбиться).

Композиция и жанр

«Господина из Сан-Франциско» можно рассматривать как рассказ-притчу. Что такое рассказ (короткое произведение в прозе, содержащее сюжет, конфликт и имеющая одну основную сюжетную линию) известно большинству, но как можно охарактеризовать притчу? Притча – небольшой иносказательный текст, направляющий читателя на путь истинный. Поэтому произведение в сюжетном плане и по форме является рассказом, а в философском, содержательном – притчей.

Композиционно рассказ делится на две большие части: путешествие Господина из Сан-Франциско из Нового света и пребывание тела в трюме на обратной дороге. Кульминация произведения – смерть героя. До этого, описывая пароход «Атлантида», туристические места, автор придает рассказу тревожное настроение ожидания. В этой части бросается в глаза резко отрицательное отношение к Господину. Но смерть лишила его всех привилегий и уравняла его останки с багажом, поэтому Бунин смягчается и даже сочувствует ему. Здесь же описывается остров Капри, его природа и местные жители, эти строки наполнены красотой и пониманием прелести естества.

Символы

Произведение изобилует символами, подтверждающими мысли Бунина. Первый из них – пароход «Атлантида», на котором царит бесконечный праздник роскошной жизни, но за бортом шторм, буря, даже сам корабль дрожит. Так в начале ХХ века бурлило все общество, переживая социальный кризис, лишь ко всему равнодушные буржуа продолжали пир во время чумы.

Остров Капри символизирует настоящую красоту (поэтому теплыми красками овеяно описание его природы и жителей): «радостная, прекрасная, солнечная» страна, наполненная «сказочной синевой», величественные горы, прелесть которых невозможно передать человеческим языком. Существование же нашей американской семьи и подобных им людей – жалкая пародия на жизнь.

Особенности произведения

Образный язык, яркие пейзажи присущи творческой манере Бунина, мастерство художника слова отразилось и в этом рассказе. Сначала он создает тревожное настроение, читатель ожидает, что, несмотря на великолепие богатой обстановки вокруг Господина, скоро случится что-то непоправимое. Позже напряжение стирают природные зарисовки, написанные мягкими мазками, отражающие любовь и преклонение перед красотой.

Вторая особенность – философское и злободневное содержание. Бунин бичует бессмысленность существования верхушки общества, ее избалованность, неуважение к остальным людям. Именно из-за этой буржуазии, оторванной от жизни народа, развлекающейся за его счет, через два года на родине писателя разразилась кровавая революция. Все чувствовали, что нужно что-то менять, но никто ничего не делал, вот почему столько крови пролилось, столько трагедий произошло в те сложные времена. А тема поиска смысла жизни не теряет актуальности, вот почему рассказ и спустя 100 лет по-прежнему интересует читателя.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Названный в честь католического святого (по-испански San) Франциска Ассизского. Население в 2010 году составляло 815 358 человек, это четвёртый по численности населения город Калифорнии и двенадцатый в США. Сан-Франциско расположен на северной оконечности полуострова Сан-Франциско. Бо́льшую часть своей истории он являлся самым населённым и важным городом области залива Сан-Франциско.
В 1776 году испанцы обосновались на побережье полуострова, построив форт у пролива Золотые ворота и основав миссию, названную в честь Святого Франциска. Возникший рядом с ней небольшой городок назывался Йерба-Буэна (исп. Yerba Buena, см. en:Yerba buena). В 1848 году, благодаря калифорнийской золотой лихорадке, город начал бурно расти. В этом же году он был переименован в Сан-Франциско. После разрушительного землетрясения и пожара в 1906 году город был быстро и практически полностью перестроен.
Сан-Франциско является мировым туристическим центром, известный своими летними холодными туманами, крутыми холмами и сочетанием викторианской и современной архитектуры. В число достопримечательностей города входят мост «Золотые Ворота», остров Алькатрас, система канатных трамваев, башня Койт и чайна-таун.
Сан-Франциско расположен на западном побережье США, на оконечности полуострова Сан-Франциско. Границы города сильно растянуты на побережьях Тихого океана и залива Сан-Франциско. В состав города входят несколько островов: Алькатрас, Трежер-Айленд и Йерба-Буэна. В составе города также есть необитаемые острова Фэралон, находящиеся на расстоянии 43 километров в Тихом океане. Часто говорят, что Сан-Франциско - квадрат со стороною в 7 миль (~11 километров).
Сан-Франциско знаменит своими холмами. Холмом в городе называется возвышение больше 30 метров. В черте города находятся 42 холма, некоторые районы города названы в честь холмов на которых они находятся (Ноб-Хилл, Пасифик-Хэйтс, Рашен-Хилл, Потрето-Хилл и Телеграф-Хилл).
Недалеко от географического центра города, немного южнее, расположены ряд холмов с наименьшей плотностью населения, здесь, в основном, преобладает развлекательная и информационная инфраструктура города. На холме Сутро расположены башни телевизионных и радио передатчиков. По соседству расположены холмы Твин-Пикс, одни из самых высоких холмов в городе, они являются одним из самых популярных мест посещения туристов. Самый высокий холм в Сан-Франциско - гора Дэвидсон, высотой 282 метра, в 1934 году здесь был построен высокий крест (его высота 31.4 м).
Сан-Франциско находится вблизи двух тектонических разломов, являющихся причиной частых землетрясений. Небольшие землетрясения в районе залива Сан-Франциско происходят с периодической постоянностью. Угроза сильных землетрясений предъявляет городу высокие стандарты прочности новых зданий и заставляет перестраивать ранние здания и мосты.
Береговая линия Сан-Франциско ограничивает рост города, поэтому территории некоторых районов, таких, как Марин, Хантер-Поинт и большей части зоны Эмбаркадеро, были застроены с использованием искусственной засыпки прибрежных зон. Искусственный остров Трежер-Айленд был построен из материала добытого при строительстве моста через залив. Подобные районы очень нестабильны в случае землетрясений, что наглядно показало землетрясение 1989 года, вызвав сильные разрушения в округе Марин.
История
На историю Сан-Франциско огромное влияние оказало уникальное географическое расположение, что сделало его важным центром морской торговли и очень удобным оборонительным редутом. С того времени как в США стали развиваться корпорации, город быстро стал одним из главных центров экономического развития и культурного разнообразия.
Примерно от 10 000 до 20 000 лет до появления европейцев, полуостров Сан-Франциско заселяли индейцы. Когда европейцы прибыли на эту территорию, они нашли племя Олони (в переводе с индейского - «западный народ»), проживавших здесь начиная с 8 тысяч лет до нашей эры до начала XIX века. Их лагерь находился на побережье Биг-Сюр.
Испанская исследовательская группа под командованием Гаспара Де Портула, прибыла 2 ноября 1769 года, это был первый задокументированный визит в Залив Сан-Франциско, вся прибрежная территория была представлена как часть земли Новой Испании. 7 лет спустя испанцами была основана Миссия Святого Франциска Ассизского (известная также как Миссия Долорес), которая находилась под прикрытием небольшого военного форта, на месте которого сейчас находится парк Пресидио. Название района «Русские холмы», расположенного в центре Сан-Франциско, появилось во времена Золотой лихорадки, когда поселенцами было обнаружено небольшое захоронение на вершине холма. Несмотря на то, что тела не были идентифицированы, надписи кириллицей на надгробиях позволили предположить, что это были могилы русских торговцев и моряков, проживавших в Форт-Росс.
После объявления Мексикой в 1821 году независимости от Испании, Сан-Франциско, как и вся Калифорния, стал принадлежать Мексике. В 1835 году англичанин Уильям Ричардсон построил первый капитальный европейский дом, недалеко от миссии, там, где сейчас находится сквер Портсмут. Вместе с правителем колонии Франциском Де’Харо, он создал первый план города и переименовал Миссию Святого Франциска Ассизского, назвав её Йерба-Буена (исп. Yerba Buena, буквально Хорошая Трава). В 1838 году, он подал прошение о получении большой части земли в округе Марин, в 1841 году Ричардсон получил её и построил там ранчо Саусалито. Бухта Ричардсона названа в его честь.
7 июля 1846 года, во время Американо-мексиканской войны, командующий флотом Джон Д. Слот выдвинул права США на Калифорнию, через 2 дня он с капитаном Джоном Б. Монтгомери, прибыл на Йербу-Буену. 31 июля 1846 года, в Йербе-Буене была удвоена численность населения, прибывшими 240 мормонами, иммигрирующими с восточного побережья. Они прибыли на корабле «Бруклин», под командованием Сэма Брэнана. Через год Йерба-Буена была переименована в Сан-Франциско. Город и вся Калифорния стали официально американскими благодаря договору Гуадалупе Идальго, который закончил Американо-мексиканскую войну. В XIX-м веке у поселения Сан-Франциско был существенный недостаток: город находился на самом краю полуострова, поэтому там была нехватка питьевой воды и строительного леса. Эта естественная проблема заставляла постоянно завозить питьевую воду, топливо и еду. Первым из целого ряда мероприятий по изменению окружающей среды в Сан-Франциско было осушение болот для расширения территории под строительство. Современный центр города построен над старой бухтой Йерба-Буена, высушенной по приказу губернатора Стивена Уоттса Керни в 1847 году.
Калифорнийская золотая лихорадка, которая началась в 1848 году, вызвала огромное увеличение количества населения в городе. Начиная с января 1848 года, до декабря 1849 года, население Сан-Франциско увеличилось с 1,000 до 25,000 человек. Стремительный прирост продолжался в течение 50 лет, новые Комстокские залежи серебра в Неваде подхлестнули новую волну иммигрантов. План развития города не был готов к такому резкому увеличению жителей, поэтому у города возникли большие проблемы с транспортом на узких улочках, с которыми он борется по сегодняшний день. Сан-Франциско стал самым большим городом западнее реки Миссисипи, с 1920 года самым большим городом является Лос-Анджелес.
В годы золотой лихорадки в город приехало очень много китайских рабочих, для работы на золотых шахтах, а в будущем, для работы на трансконтинентальной железной дороге. Китайский квартал был и остается одним из самых больших в стране. Пятая часть жителей Сан-Франциско - китайцы, это одна из самых крупных китайских диаспор в мире. Золотая лихорадка многим сулила неплохую добычу, поэтому в городе стали появляться богатые и знаменитые банкиры, архитекторы, магнаты и владельцы шахт такие, как Чарлс Кокер, Марк Хопкинс, Колинс П. Хантингтон и Леланд Стэнфорд. Они быстро стали застраивать своими особняками район Ноб-Хил, сейчас многие из этих сооружений стали известными отелями в Сан-Франциско(Марк Хопкинс Отель и Отель Хантингтон). Многие горожане требовали от властей предоставить больше рабочих мест, поэтому в период «большой иммиграции» появилось много новых компаний, которые впоследствии стали широко известны - компания по производству одежды - Levi Strauss & Co, компания по производству шоколада - Ghirardelli и банк Wells Fargo.
Как и во многих горных городах социальный климат в раннем Сан-Франциско был нестабильный. Эта обстановка вызвала большой резонанс в сенате США, а серия законов Компромисс 1850 разожгла распри на почве проблемы «жестокого труда». В 1851, а потом и в 1856 году был создан «Комитет Бдительности», который боролся с преступностью, коррупцией в правительственных кругах и насилием над иммигрантами, но возможно этот комитет создал больше беззакония, чем предотвратил. Это популярное в народе движение линчевало 12 человек, похитило сотни ирландцев, членов правительства и насильно заставило уйти в отставку официально выбранных лиц города. Два раза «Комитет Бдительности» останавливали применением силы, после чего решили, что город «вычищен». Этот комитет позднее сфокусировался на иммигрантах из Китая, создав множество беспорядков в районе Чайна-таун. Эти беспорядки привели к созданию закона об ослаблении китайской иммиграции в США, путем уменьшения разрешенного числа иммигрантов в городе. «Акт о Китайской иммиграции» был принят в 1882 году, а аннулирован лишь в 1943 году.
Город Сан-Франциско был центром графства Сан-Франциско с 1849 до 1856 года. Но из-за того, что население города было сильно не пропорционально населению всего графства, правительство штата Калифорния решило разбить графство. Граница проходила через оконечность полуострова Сан-Франциско, чуть севернее горы Сан-Бруно. Всё что южнее линии стало новым округом Сан-Матео, с центром в городе Редвуд-Сити, а всё что севернее стало новым объединённым городом-округом Сан-Франциско.
Осенью 1855 года в Сан-Франциско прибыло судно, на борту которого были беженцы с дальнего востока, из территорий, подверженных эпидемией холеры. Так же как и в период золотой лихорадки, прирост населения значительно обгонял развитие инфраструктуры, включая и санитарию, поэтому серьёзная эпидемия холеры стала проблемой номер 1. Решить проблему помогали Сестры Милосердия, они работали в первом госпитале в округе Сан-Франциско, но уже в 1857 году открыли новый бесплатный госпиталь, который функционирует и по сегодняшний день. Он находится на улице Стэниан.
В 1890-х годах, Сан-Франциско страдал от коррупции и партийной мафии, город созрел к реформам и переменам. Адольф Сутро, член фермерской популистской партии, стал мэром в 1894 году. По существу, кроме как постройки комплекса бассейнов Сутро Басс, он провалил все свои попытки улучшения города.
Следующий мэр, Джеймс Д. Фелэн, выбранный в 1896 году, был более удачным. Он ввёл новую систему, позволявшую увеличивать фонды города, вкладывая их в ценные бумаги. Это помогло ему построить новую канализационную систему, 17 новых школ, 2 парка, госпиталь и главную библиотеку. После того как Фелэн покинул офис мэра в 1901 году, он заинтересовался перестройкой города в большой и современный «западный Париж». Когда ассоциация искусств Сан-Франциско попросила его нарисовать план украшения города, он нанял знаменитого архитектора Даниеля Бернхэма. План Бернхмэна и Фелэна был невероятен, он предложил пятидесятилетнюю попытку перестройки города, с расширением диагонали бульваров и созданием открытых пространств и парков. Некоторые части плана в конечном счете были осуществлены, включая здания оперы на севере Сити Холла, линии метро под Маркет-стрит и бульвар Ембаркадеро, окружающий город.
В 1900 году, в Сан-Франциско появился корабль, с крысами, зараженными бубонной чумой. Ошибочно предполагая, что захороненные в земле трупы являются источниками заражения, городские власти запретили хоронить тела внутри черты города. Кладбища переехали в неразвитую к тому времени зону, южнее города, где сейчас находится город Колма. 50 блоков Китайского квартала находились под карантином, пока власти спорили, как выйти из сложившейся ситуации. Вспышка чумы прекратилась в 1905 году. Однако проблема с расположением кладбищ и нехватка земли осталась. В 1912 году, все кладбища были перенесены в Колму, где мертвые сейчас, по численности превосходят живых, более тысячи мертвых на одного живого. Но мавзолей Сан-Франциско решили оставить, в качестве исторического памятника эпохе Миссии Долорес.
18 апреля 1906 года, случилось опустошительное землетрясение, эпицентр которого находился в 3 км к западу от Сан-Франциско. Магнитуда поверхностных волн составила 7,7; сейсмический момент - 7,9. Весь город затопило, потом начались пожары, которые уничтожили предположительно 80 % города, включая почти весь центр города. Многие жители попали в ловушку между потопом и приближающимся на их районы пожаром, было решено проводить эвакуацию через бухту, что спасло многим людям жизнь. Лагеря беженцев располагались в парке Золотые ворота, Уошен Бич и в других, не застроенных частях города. Даже через 2 года после землетрясения множество лагерей беженцев функционировали. В то время «смертный» колокольный звон прозвучал 478 раз, однако по данным на 2005 год, официально погибло более 3,000 человек. При численности населения 410,000 без крова осталось до 300,000 жителей.
Почти сразу же после толчков и опустошительного пожара стали разрабатывать планы по быстрой реконструкции города. На рассмотрение был предложен один из выдающихся и невероятных планов, разработанный знаменитым городским планировщиком Даниэлем Бернмэном. Его смелый план включал в себя строительство авеню и бульваров в Османском стиле, а также через весь город должна была проходить главная транспортная артерия. Проект содержал планы строительства массивного гражданского комплекса с классической структурой, который должен был стать самым большим городским парком в мире. Он растянулся бы от холмов Твин-Пикс до озера Мерсед. Но этот план не был принят, и его отложили до лучших времён, многие до сих пор его критикуют за свою непрактичность в расходовании городских запасов и нереалистичность в требованиях к сооружениям. Частные собственники и индустриальная кампания Real Estate были против этой идеи, так как для реализации этого плана городу необходимо было выкупить большое количество их земель. Когда первоначальное расположение улиц было восстановлено, множество элементов из плана Бернхмэна увидели зелёный свет, такие, как нео-классический гражданский комплекс, широкие улицы, главная транспортная артерия, метро под Маркет-стрит, рыбацкая пристань и памятник на Телеграф Хилл, Башня Коит.
В 1915 году Сан-Франциско принимал экспозицию Панама-Пасифик, это был официальный праздник по поводу открытия Панамского канала, к этому моменту город был полностью перестроен после землетрясения. После того как экспозиция закончилась, все её грандиозные здания были уничтожены, кроме Дворца Искусств, который живёт и по сегодняшний день, но в несколько изменённой форме.
Мост Бэй-Бридж (Сан-Франциско - Окленд) был открыт в 1936 году, а в 1937 году, официально был открыт мост Золотые ворота. В течение 2-й мировой войны Сан-Франциско был главной точкой снабжения войск.
Здание оперного театра «Памяти войны», которое было открыто в 1932 году, было одним из важных мест в истории 2-й мировой войны. В 1945 году, здесь проходила конференция Объединённых Наций, на которой был подписан Устав ООН. В добавок 6 лет спустя, здесь же, был подписан мирный договор с Японией.
После Второй мировой войны, многие американские военные, которые были влюблены в город, поселялись в нём, чем способствовали созданию квартала Сансет и долины Виситэйшин. В течение этого периода Калифорнийский департамент транспорта (Калтранс) начал решительно воплощать в жизнь программу скоростных шоссе в районе залива. Однако Калтранс неожиданно столкнулся с серьёзной проблемой в Сан-Франциско, где очень большая плотность населения означала то, что любое строительство автомагистрали оставит многих жителей без крова. Калтранс попытался минимизировать площадь постройки дорог путем введения двухуровневых дорог, но развитие технологий в то время не позволяло строить такие сложные сооружения и поэтому проект свернули, так как он был небезопасен. В 1959 году городской совет проголосовал за запрещение строительства любых дорог в городе, это событие стало известным как «Дорожная революция». Несмотря на это, небольшие модификации с дорогами были разрешены. С того времени за соблюдением запрета следит антидорожная полиция. В 1989 году землетрясение «Лома Приетта» уничтожило шоссе Эмбаркадеро и часть Центрального шоссе. После нескольких референдумов жители города решили не восстанавливать какую-либо из структур. Зоны, которые покрывали эти дороги, были реконструированы, больший успех вызвала перестройка Эмбаркадеро, которые перестроили в историческую прибрежную зону.
В 1950 году агентство реконструкции города Сан-Франциско возглавил выпускник Гарварда, Джастин Херман. Он сразу начал агрессивную политику по обновлению природных заповедников города. Также он предложил план по разбиению Сан-Франциско на большие участки и застройкой их современными зданиями. Критики обвиняли Хермана в расизме, воспринимая его изменения в архитектуре города как попытки изоляции, а потом и выселения афроамериканцев. По его планам были построены: Центр Эмбаркадеро, Японский квартал, Гири-стрит и сады Йерба-Буэна.
В конце 60-х годов Сан-Франциско стал эпицентром хипповой революции, кипящим котлом музыки, психоактивных веществ, сексуальной свободы, творческой экспрессии и политики. Апогеем эпохи стало Лето любви 1967 года, когда в район Хайт-Эшбери съехались тысячи хиппи со всего мира, чтобы праздновать любовь и свободу, создавая тем самым уникальный феномен культурного, социального и политического бунта.
В период правления мэра Дайэнн Файнстайн (1978-1988) Сан-Франциско пережил настоящий «реконструкционный бум», названный манхэттенизацией. В финансовом районе выросло очень много небоскрёбов, «бум» также включал введение кондоминиума над несколькими районами города. В городе существовало оппозиционное движение, его составляли люди, которые считали, что небоскребы разрушат уникальные характеристики города. Подобно «дорожной революции» 10 годами ранее, в городе началась «высотная революция», которая заставила Сан-Франциско ввести высотные ограничения. Эти ограничения соблюдались много лет, но в наши дни, когда проблема жилья особо затруднительна,[источник не указан 197 дней] рассматриваются планы по изменению уровня высоты, что позволит строить новые сооружения такие как Ринкон-Хилл на юге района Маркет.[источник не указан 197 дней] Вторая волна небоскрёбостроения, так же как и первая, была встречена недовольством среди населения.
В течение 80-х годов, стали появляться бездомные во многих городах США, вскоре эта проблема стала актуальной в Сан-Франциско. Мэр Арт Эгнос, первый и далеко не последний, попытался решить эту проблему. Эгнос выпустил закон, разрешающий бездомным разбить лагерь в парке Цивик Центр, лагерь был назван «Лагерь Эгнос». Следующий мэр, Джордан, через год запустил программу «Матрикс», её цели были - путем применения силы выселить из города всех бездомных. Программа полностью окупила себя, он смог выселить практически всех бездомных. Его преемник, Вили Браун, полностью игнорировал проблему, чем полностью аннулировал заслуги предшественника. Бездомные опять заполонили улицы города. В настоящие дни мэр Гэвин Ньюсом борется с бездомными путем перспективной программы «Забота, а не деньги», которая предоставляет различные реабилитационные и программы по трудоустройству бездомным.
17 октября 1989 года, произошло землетрясение силой в 7.1 балла по шкале Рихтера. Эпицентр был в горах Санта-Круз, приблизительно в 70 милях от Сан-Франциско, толчки в городе произошли за несколько минут до начала 3 игры «Мировой Серии». Землетрясение сильно разрушило многочисленные дороги, включая шоссе Эмбаркадеро и Централ. Повреждения этих дорог были настолько сильны, что их решили полностью уничтожить. Помимо дорог, толчки произвели сильные разрушения в округе Марин. В США это землетрясение стало известно как «землетрясение Мировой Серии».
Во время развития Интернета и компаний дотком в город потянулись высокооплачиваемые интернет-бизнесмены, программисты и другие работники отрасли, создавая высокий спрос на жильё, что вызвало значительное его подорожание. Высокая арендная плата заставила множество семей оставить город навсегда. Обвал компьютерной отрасли в 2001 году сильно повлиял на занятость населения и экономическое состояние города. По сей день близость к Силиконовой долине и большое количество «компьютерных» компаний делают высокие технологии основной отраслью города. В Сан-Франциско самый низкий процент детей от общего количества жителей, он на 14,5 % ниже по сравнению с другими главными городами США.
Городской ландшафт
Кварталы
Исторический центр Сан-Франциско - это северо-восточный «квадрат», на юге граничащий с Маркет-стрит. Сейчас это центр Финансового округа, недалеко располагается площадь Юнион и район отелей и магазинов. В этих районах проходят пути кабельного трамвая, который с вершины Ноб-Хилл, спускается к пристани Фишермен. Также в исторический «квадрат» попадают Рашен-Хилл со знаменитой извилистой улицей - Ломбард-стрит, с городской версией Маленькой Италии - Норс-Бич и Телеграф-Хил.
В округе Мишин (Mission) преимущественно проживает рабочий класс, округ заселен в большей части иммигрантами из Мексики и Южной Америки.
Во время Второй Мировой войны Японский квартал был на грани уничтожения, так как правительство приняло решение выселить всех японских американцев. Однако практически сразу после выселения японцев район наполнили тысячи афроамериканцев.
Квартал Аламо-Сквер знаменит своим рядом домов, называющихся «Разукрашенные леди», здесь располагаются особняки бизнес-элиты. На севере располагается дорогой жилой район - Марина.
Ричмонд, обширный регион на севере парка Золотые ворота, простирающийся до берегов Тихого океана, сегодня его часто называют «Новый Китайский квартал». Помимо китайцев в Ричмонде проживают иммигранты из других частей Азии, а также России. На юге парка Золотые ворота находится район Сансет, где преобладает азиатская диаспора. Ричмонд и Сансет самые большие кварталы среднего класса; вместе они известны, как Авеню. Бэй-Вью-Хантерс, находящийся в юго-восточной части города, является самым бедным и опасным, из-за высокого уровня преступности, кварталом города. Другой южный квартал города отличается от Бэй-Вью-Хантерс, он заселён студентами и рабочим классом.
Саут-оф-Маркет - индустриальный квартал Сан-Франциско, пережил полную реконструкцию в период развития компаний дотком, квартал стал свидетелем строительства многих высотных зданий. Следуя успеху Саут-оф-Маркет, ещё один район - Мишин-Бэй, начал полную перестройку своей инфраструктуры.
Пляжи и парки
По всему побережью Тихого океана растянулся пляж Оушен-Бич, но он непригоден для купания, хотя популярен среди серферов, из-за холодной воды и сильных течений. Всю территорию восточнее моста Золотые ворота до парка Пресидио, бывшей военной базы, занимает пляж Бейкер-Бич, пляж известен своими колониями исчезающего растения Hesperolinon congestum.
В общей сложности в Сан Франциско насчитывается более 200 парков. Самый большой и известный парк в городе - парк Золотые ворота, он занимает территорию протяженностью от центра города до Тихого океана. Когда-то всю территорию парка покрывали лишь трава и дюны песка, но теперь парк состоит из тысячи искусственно посаженых растений и деревьев. Парк богат большим видом различных садов, самые знаменитые из них: консерватория цветов, японский чайный сад и ботанический сад Стрибинг-Арботериум. Озеро Мерсед - это пресное озеро, окруженное парковой зоной, которое находится неподалеку от Зоопарка Сан Франциско, ставшего домом для более чем 250 видов животных, многие из которых находятся под угрозой исчезновения. Парк Буена-Виста находится в районе Хейт-Эшбери, известном своей ролью в движении Хиппи 60-х годов. Официально самый старый парк в Сан-Франциско, он был основан в далёком 1867 году и сперва носил имя Хилл парк, а в 1984 получил свое нынешнее название. Парк расположен на холме, откуда открывается действительно красивый вид на город.
Культура
Сан-Франциско характеризуется как город с высоким уровнем жизни. В период Интернет-революции город стал одним из самых богатых в США, благодаря привлечению высококвалифицированных работников. Многие бедные районы пережили второе рождение. Центр города пережил своеобразный «ренессанс», подгоняемый перестройкой Эмбаркадеро и районов Саут-Бич и Мишн-Бэй. Благодаря многочисленным реконструкциям и перестройкам, в городе сильно выросли цены на жильё, они до сих пор остаются одними из самых высоких в стране.
Многочисленная диаспора из Азии и Южной Америки делает Сан-Франциско интернациональным городом. 39 % его жителей - иностранцы, существует несколько кварталов, где проживают и работают только иммигранты. Начиная с 1970 года, в Чайна-Тауне было решено проводить ежегодный Китайский новогодний парад, так как в городе проживает большое число китайцев, и с каждым годом оно только увеличивается.
Многие иностранные актёры, писатели и другие работники сферы развлечений, прибывшие в 50-х годах, основали современную культуру кофеен, помимо этого они подтолкнули город к социальному подъёму 60-х годов. Сан-Франциско стал одним из центров либерализма, поскольку в городской политике доминировали демократы, зеленые и прогрессивные партии. Жители города, начиная с 1988 года, на выборах президента США ни разу не отдавали больше 20 % голосов за кандидата от республиканской партии.
Музеи
Сан-Франциско обладает большим количеством музеев, самый известный из них - Музей современного искусства, где собраны экспонаты современности и XX-го столетия. Музей переехал в новое здание на Саут-оф-Маркет в 1995 году, коллекция притягивает около 600 тыс. посетителей в год. Дворец Лиджин-оф-Онор в основном демонстрирует европейские работы. Парк Золотые ворота знаменит своим музеем изящных искусств - М. Х. де Янг. Он был основан в 1894 году, но сильно повреждён после землетрясения Лома-Приета, в 2004 году он был закрыт на реконструкцию по проекту швйецарских архитекторов Херцога и де Мёрона, а открыт 15 октября 2005 года. Так же, как и в Музее искусств Азии, в М. Х. де Янг выставлены не европейские работы. Музей искусств Азии имеет в своём распоряжении одну их самых больших коллекций в мире азиатских артефактов и работ. С 1958 до 2004 года все экспонаты находились в крыле музея М. Х. де Янг, но когда он был закрыт на реконструкцию, Музей искусств Азии переехал в здание библиотеки Сан-Франциско.
Дворец изящных искусств, первоначально построенный для экспозиции Панама-Пасифик, сегодня принимает туристов, как популярный научный музей - Эксплораториум.
Рядом с озером Мерсед находится зоопарк Сан-Франциско, который заботится примерно о 250-ти животных, 39 из которых считаются на грани уничтожения. В городе расположено множество музеев с нетрадиционной тематикой: Интернациональный музей женщин, Музей африканской диаспоры, Современный иудейский музей, Музей народных профессий, Музей карикатур и Мексиканский музей. Сан-Франциско славится своими эксцентричными музеями: Антикварный музей вибраторов, Музей механики, Музей офтальмологии, музей Рипли «Хотите верьте, хотите нет», Галерея штампов, Музей татуировок(старых татуировочных машин и инструментов), Музей НЛО, Музей Бигфута и Лох-Несского чудовища и Музей восковых фигур на верфи Фишерман.
Исполнительное искусство
Симфонические концерты, оперы и балет - довольно частые явления в Сан-Франциско, все они проходят в здании оперного театра «Памяти войны», в одном из крупнейших театров страны. Городской балет и опера являются самым старым видом исполнительного искусства в США. Город также является домом для Американской консерватории-театра (известна как А. К. Т.), которая сразу же после прибытия в Сан-Франциско в 1967 году стала ведущим театральным шоу в районе залива. Кроме того, в городе появился новый консерваторно-театральный центр, известный по постановке спектаклей не только для широкого круга зрителей, но и для людей с необычной сексуальной культурой. Организация «Театр в районе залива» является главной компанией по продвижению театров. Это некоммерческая организация, её членами числятся 365 театров в районе залива Сан-Франциско. Организация «Театр в районе залива» является главным редактором журнала «Кэлборт».
Кроме того, в Сан-Франциско базируется и выступает первый в мире хор геев, в его состав входит 200 человек и носит он название «Мужской Хор Геев Сан-Франциско». Помимо хора в городе есть организация «Свободный ансамбль геев и лесбиянок Сан-Франциско» - первая открытая музыкальная организация людей «голубой» ориентации.
Сан-Франциско сильно преуспел в театре импровизаций, у города есть самобытный стиль. В сравнении с Чикаго, где импровизационная постановка продолжается 30-45 минут за вечер, в Сан-Франциско она продолжается 2 часа. В Сан-Франциско предполагают, что человек, который может исполнять что-то по сценарию - сможет также хорошо сыграть на сцене импровизаций. Наибольшего успеха в искусстве импровизации добились такие группы, как импровизация «БЭТС», «Кампания не написанного театра», «Трое за всех», «Действительно выдуманный журнал», «Театр Лила», «Крис Хопкинс и импровизационный альянс Сан-Франциско».
Популярная музыка
В период 1960-х годов Сан-Франциско был свидетелем формирования новых роковых направлений, начиная с «Звук Сан-Франциско». Две наиболее влиятельных группы из Сан-Франциско 60-х годов: Grateful Dead и Jefferson Airplane, начали свою карьеру в 1965 году. Сан-Франциско был домом для знаменитой панк-рок группы Dead Kennedys. В 80-х и в начале 90-х, город был свидетелем многочисленных панк-рок, электронных, индастриал и рейв движений, которые повлияли на музыкальную культуру Сан-Франциско. В конце 90-х, когда в городе произошла «джентрификация», многим музыкантом пришлось уехать, немного обеднив творчество города. В Сан-Франциско, преимущественно в Филморе и Хантер-Поинт, проживает большое количество рэп исполнителей, наиболее знаменитые из них: Messy Marv, RBL Posse, Rappin" 4-Tay, San Quinn, JT the Bigga Figga и Paris. В городе большое доверие получило электронное направление музыки, на которое оказала влияние Хаус музыка западного побережья и Транс музыка из Европы. Одни из наиболее популярных диджеев и продюсеров электронной музыки в Сан-Франциско: Miguel Migs, Mark Farina и DJ Garth. Om Records, один из самых уважаемых лейблов в США также расположен в Сан-Франциско. Практически каждые выходные в каком нибудь из клубов играет какой нибудь достаточно известный европейский диджей, а иногда и по несколько.
Самые известные песни о Сан-Франциско - I Left My Heart in San-Francisco, Тони Беннета и песня Скота Маккинзи San Francisco, в песне «The Unwritten Law» группы Deep Purple перед вторым куплетом очень загадочно звучит «San Francisco».
Фестивали и ярмарки
В Сан-Франциско проходит очень много различных и уникальных уличных фестивалей, вечеринок и парадов. Ярмарка Фолсом-Стрит проходит в сентябре, парад в честь Китайского нового года в феврале, Карнавал(сезон христианских праздников) проходит в течение весны, неделя Флота в октябре, а рейв-фестиваль «Лавфест» проходит в начале октября. Сан-Франциско также проводит различные массовые спортивные соревнования, например, гонка от залива до Брейкерс или Марафон Сан-Франциско.
Много кварталов города имеют свои собственные ежегодные фестивали, в особенности живые выступления музыкантов. Самые большие из них: ярмарка Кастро-стрит, Художественный фестиваль Юнион-стрит, фестиваль Норс-Бич и ярмарка Хэйст Эшбери. Опера Сан-Франциско каждый год в парке Золотые ворота под открытым небом, бесплатно устраивает фестиваль. Симфонический оркестр (San Francisco Symphony), аналогично Опере, устраивает несколько выступлений в июле, также является неотъемлемой частью фестиваля Стерм-Грув. 4 июля, в День независимости США, над Рыбацкой пристанью проходит ежегодный фейерверк; другое фейерверк-шоу проходит в мае, на празднике KFOG: Kaboom!.
Экономика города
Основа экономики Сан-Франциско - туризм. Благодаря изображению города в фильмах, музыке и популярной культуре, Сан-Франциско узнаваем во всем мире. Это город где Тони Беннетт оставил своё сердце, где Френклин Страуд, известный как «ловец птиц», провёл много лет в тюрьме, а Rice-a-Roni стали любимой едой населения. Сан-Франциско занимает 5-е место по количеству посещения иностранными туристами среди всех городов США, а пирс 39, находящийся в районе Фишермэн Уорф, 3-м по популярности местом в стране. Более 15 млн туристов посетило город в 2005 году, оставив в казне города около 7.5 миллиардов долларов. В районе Москоне Центр сосредоточена большая инфраструктура ресторанов и отелей. Сан-Франциско входит в десятку мест в Северной Америке, предназначенных для проведения различных съездов и конференций.
Золотая лихорадка подтолкнула Сан-Франциско к развитию банковской системы, сейчас город является главным финансовым центром на западном побережье. Монтгомери-стрит и Финансовый округ известны, как «Уолл Стрит запада», это дом для Федерального резервного банка Сан-Франциско и Pacific Exchange. Банк Америки, пионер в предоставлении услуг среднему классу, был основан в Сан-Франциско в 1928 году. Много больших финансовых институтов, мультинациональных банков и страховых компаний расположены или имеют региональные офисы в городе. В центре расположено около 30 международных финансовых организаций, 6 компаний, попадающих в Fortune 500, и большое число инфраструктур, направленных на профессиональное обслуживание населения(адвокатские конторы, пиар-компании, архитектурные кампании и т. д.). Сан-Франциско входит в 10-ку Best World Cities.
Экономика города стремительно выросла после того, как на юге появилась Силиконовая долина, требующая привлечения специалистов высокого класса. В долине также размещен биотехнологический и биомедицинский исследовательский центр. В Мишн-Бэй находится второй кампус UCSF, который готовит высоко профессиональные кадры и служит штаб-квартирой Калифорнийского института регенеративной медицины, который финансирует программу исследования стволовых клеток по всему штату.
Маленькие компании, со штатом меньше чем 10 человек, составляют 85 % всех предприятий в городе. Количество служащих в кампаниях, со штатом более 1000 человек, было сокращено вдвое, начиная с 1977 года. В городе очень редко можно встретить огромные супермаркеты, называемые «Биг Боксами», это вызвано тем, что строительство Биг Боксов отрицательно влияет на малый бизнес в Сан-Франциско, с которого в городскую казну поступает большая часть доходов. Комиссия Малого бизнеса поддержала кампанию по сохранению доли малого бизнеса, чем вынудила городской совет ввести ограничения на районы, в которых можно строить супермаркеты, эту стратегию поддержали жители города, проголосовавшие за вступление в силу ограничений.
Русский Сан-Франциско
В Сан-Франциско и пригородах проживает значительная (около 20 тыс. человек) русскоговорящая община, многие живут в районе Ричмонд. Этот район славится обилием русских ресторанов, магазинов. В городе расположен русский культурный центр, основанный в 1939 году. Генеральное консульство Российской Федерации ведёт свою историю со времён дореволюционной России, и с 1973 года работает в престижном районе Пасифик-Хайтс.
Пресса на русском языке: «Русский Клуб Сан-Франциско» - электронная газета на русском языке; ежедневные новости, события и каталог русскоязычных бизнесов Сан-Франциско и зоны залива.
Дороги и автострады
Из-за уникальной географии, что часто мешало строительству дорог, и из-за результатов «дорожной революции» в конце 50-х, Сан-Франциско один из немногих городов США, который выбрал европейский артериальный стиль расположения дорог вместо большой сети автострад. Жители города продолжают следовать этому курсу, выбрав, после землетрясения Лома Приета, полное уничтожение автострады Эмбаркадеро и часть центральной автострады, превратив их в бульвары.
Через город проходит несколько главных автострад, соединяющих север западного побережья с югом или западное побережье с центром материка. Автомагистраль I-80, ведущая в Нью-Йорк, начинается по приближению к мосту Бэй-Бридж (англ.), соединяющий Сан-Франциско и Окленд, единственный прямой автодорожный путь на восточный берег залива. Федеральная автодорога US 101 соединяет Сан-Франциско с Сан-Хосе (в южном направлении) и окугом Марин (в северном направлении, через мост Золотые ворота). Автодорога SR 1, также проходит через мост Золотые ворота. Автомагистраль I-280, начинаясь в городе, также соединяет его с Сан-Хосе. Автодорога SR 35, которая проходит по гребню гор Санта-Круз, входит в город по бульвару Скайлайн, что в южной части Сан-Франциско. Самыми оживлённым улицами города считаются бульвар Гири, Линкольн-Уэй, Фэлл-Стрит, Маркет-Стрит и Портола-Драйв.
Общественный транспорт
Система общественного транспорта Сан-Франциско - самая развитая система на западном побережье США. Около 35 % населения города ежедневно пользуются общественным транспортом. Транспортная система города включает в себя автобусы, троллейбусы, наземные и подземные скоростные трамваи Muni Metro. Всё это - так называемая система MUNI, в состав которой также входят знаменитые исторические кабельные трамваи. Помимо внутригородского транспорта, в Сан-Франциско развита система пригородных сообщений. В городе функционирует своего рода метрополитен, работу которого обеспечивает агентство BART. BART - это региональная система быстрого перемещения, которая соединяет Сан-Франциско с восточным побережьем через туннель Трансбэй, под его юрисдикцию также попадают пути сообщения с Сан-Матео, с национальным аэропортом Сан-Франциско и с Милбрэй. Железнодорожная система Калтрейн связывает Сан-Франциско с Сан-Хосе.
Транспортный комплекс Трансбэй Терминал обслуживает вокзалы большого ряда систем железнодорожных сообщений, таких как AC Transit, samTrans и Golden Gate Transit. Маршрут поездов Сан-Франциско - Эмирвил обслуживает система Amtrak.
В Сан-Франциско существует небольшой флот паромов, которые перевозит людей в округ Марин, Окланд или на север Вальехо, что в округе Солано.
Аэропорт
Международный аэропорт Сан-Франциско - San Francisco International Airport (IATA: SFO, ICAO: KSFO, FAA LID: SFO), расположен в 21 км южнее города на берегу залива Сан-Франциско (англ. San Francisco Bay), в округе Сан-Матео, он находится под юрисдикцией города-округа Сан-Франциско. Это центр для United Airlines, самого крупного арендатора, и компании Virgin America.
Аэропорт Сан-Франциско расположен на искусственно засыпанной территории залива Сан-Франциско. Международный терминал аэропорта - самый большой в Северной Америке, В течение экономического роста в конце 1990-х, когда трафик стал очень плотным и вызывал всё более длительные задержки, было решено построить дополнительную взлётно-посадочную полосу, что потребовало дополнительно осушить залив. В 2005-м году по количеству обслуживаемых пассажиров аэропорт занимал 14 место в США и 23 в мире, принимая около 32,8 миллионов человек ежегодно.
Недалеко от Сан-Франциско имеются ещё два крупных гражданских аэропорта. Это аэропорт Сан-Хосе - Norman Y. Mineta San José International Airport (IATA: SJC, ICAO: KSJC, FAA LID: SJC) - расположенный в 70 км на юго-восток от Сан-Франциско, а также аэропорт Окленда - Oakland International Airport (IATA: OAK, ICAO: KOAK, FAA LID: OAK), расположенный в 32 км на восток от города на противоположном берегу залива Сан-Франциско.
Порты
Порт Сан-Франциско был ранее самым большим и загруженным портом на западном побережье США. Сейчас это звание принадлежит портам Лос-Анджелеса и Лонг-Бич. Его особенностью были многочисленные пирсы перпендикулярно расположенные берегу. Они имели в своём наличии краны для разгрузки пришвартованных кораблей и развитые транспортные пути для перевозки грузов на склады. Порт принимал грузы с портов со всего света и был главным центром западного побережья по торговле лесоматериалом. Забастовка докеров западного побережья, состоявшаяся в 1934 году, стала важным событием в истории рабочего движения и привела к приостановке работы порта и столкновениеям с силами национальной гвардии.
Развитие контейнерных перевозок устранившее необходимость в портах на основе пирсов, привело к перемещению в Окленд большей части коммерческого грузопотка. Многие причалы остались брошенными на многие годы после разрушения шоссе Эмбаркадеро вплоть до завершения реконструкции района порта. Центр порта - здание Ферри, которое до сих пор занимается вопросами перевозок в пригородные зоны. Здание было восстановлено и переделано в рыночную площадь. Неиспользуемые для основного судоходства пирсы в настоящее время используются в основном для офисных зданий, магазинов, музеев, швартовки туристических судов, яхт и частных кораблей.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Франциск Ассизский прославился не только своими святыми деяниями, но и подарил название одному из самых известных городов мира. Правда, большинство жителей этого красивого уголка планеты вряд ли об этом догадываются. История началась с 1776 году с высадки испанских путешественников на побережье полуострова.

Историю Сан-Франциско кратко можно представить следующими этапами:

• доколониальная история, проживание индейских племен;
• середина XVII века – ранние колонии, первые испанские поселенцы;
• вторая половина XIX столетия – начало золотодобычи, «золотая лихорадка»;
• конец XIX – XX ст. – «западный Париж»;
• современная жизнь мегаполиса.

Естественно, это деление условное, в каждом из периодов были свои важные и второстепенные для горожан события.

От испанского поселения к городу мира

На территориях, где сегодня размещается красивый американский мегаполис, издавна проживали индейцы, относившиеся к племени олони. Археологами найдены предметы их быта, которые датируются третьим веком до нашей эры.

Испанцы вписали в книгу истории Сан-Франциско (как населенного пункта) первые страницы. Именно они построили военный форт у пролива, который носит сегодня красивое название – «Золотые ворота». Первое название поселения, появившегося у форта, – Йерба-Буэна.

Развитию поселения поспособствовало открытие в середине XIX столетия месторождений золота в Калифорнии и начавшаяся так называемая «золотая лихорадка». С 1848 года отмечается бурный рост города - как жилых кварталов, так и общественных зданий, учреждений власти. Этот год также запомнился жителям тем, что поселение с малосимпатичным названием Йерба-Буэна переименовано в звучное Сан-Франциско.

«Золотая лихорадка» привела к резкому увеличению количества жителей, очень скоро Сан-Франциско стал самым крупным городским поселением (западнее Миссисипи), только в 1920 году он уступил первое место Лос-Анджелесу. Добыча золота способствовала развитию промышленности, сферы торговли и развлечений.

«Западный Париж»

Такое красивое название Сан-Франциско получил в конце XIX столетия - был приглашен известный европейский архитектор, который разработал новый план развития города, появилось множество красивых зданий и сооружений.

Понятно, что мегаполис не может жить без проблем, касающихся обеспечением жильем, продовольствием, гигиены и санитарии (город неоднократно подвергался эпидемиям чумы). В 1906 году горожане пережили самое крупное в истории Сан-Франциско землетрясение, ранее страшнейший пожар. Эти трагические события способствовали обновлению города, многие из архитектурных шедевров сохранились.